Военные институты Бургундии были основаны на принципах вассальной присяги и феодального права. В случае войны объявлялась мобилизация феодального ополчения тех или иных провинций княжества, сбор городской милиции и наемных контингентов.

Феодальное ополчение ост (от ban de l’ost – право ополчения) могло состоять как из прямых вассалов сеньора, так и из вассалов «второй очереди», т.е. арьервассалов. Феодальное войско, включавшее в свой состав арьервассалов, именовалось арьербаном (arriere ban). Участие в арьербане первоначально рассматривалось в качестве «бесплатной» вассальной повинности, однако на протяжении всего Позднего Средневековья вассалы требовали (и, как правило, получали) денежное вознаграждение за свою службу.

На современном этапе исследований археологам пока не удается связать воедино историю жилища ранних славян с жилищами первых древнерусских городов. В пределах культурных ареалов, отождествляемых современными исследователями с летописными племенами и племенными союзами Восточной Европы, наблюдается многообразие типов и форм построек, которое можно объяснить наличием местных традиций. Домостроительство территории, впоследствии составившей ядро Киевской Руси, характеризуется широким диапазоном размеров, разными пропорциями котлованов, конструкцией стен и типами отопительных устройств. О каком-то определенном типе славянского жилища можно говорить, только начиная с середины I тыс. В VI-VII вв. конструкция жилища представляла собой углубленное в землю сооружение с каркасно-глинобитными стенами и угловой печью, которая могла быть сложенной как из камня, так и глины. В течение длительного периода дома не претерпевали существенных изменений, разве что их размеры стандартизировались все больше, форма приближалась к типу правильного квадрата, а печь стала занимать постоянное место в углу. На поселениях пражской культуры, занимавшей огромный ареал от Моравии на Западе и до Днепра на Востоке, где исследовано наибольшее количество построек, прослеживается закономерность, связанная с тем, что вход в жилище находился, как правило, напротив устья печи. На Левобережье Днепра, на протяжении VI-VIII вв., продолжает функционировать т.н. полуземлянка с центральным столбом и открытым очагом. Местом распространения наземных срубных жилищ этого времени была лесная зона.

В Национальном историческом музее Украины (Инв. номер В2/968, старый номер 477/1934) хранится найденная в Вышгороде литейная форма (рис. 1), пока не привлекавшая внимания исследователей. Она изготовлена из плотного известняка, имеет форму близкую к прямоугольной призме со сторонами 98 х 48 х 20 мм. На четырех сторонах вырезаны ложа для отливки не менее чем пяти изделий (одна из больших поверхностей призмы частично сколота). Фома найдена в Вышгороде в июле 1934 г. (работы продолжались с 10 по 29 июля) во время раскопок там экспедиции Института истории материальной культуры Украинской АН. Работами экспедиции руководил Ф.А. Козубовский, что следует из его полевого дневника, хотя в описи Национального исторического музея Украины в качестве автора раскопок указан Ф.М. Молчановский. В текстовой части полевого дневника упоминаний о форме нет, но в описи она значится под номером 477: «Матрица для виливки серг и колец форма с камня», «место знахідки» – «випадкова знаходка» (НА ИА НАНУ. IIMK / Вишгород. Д. 4. Лл. 90-91).

В «Плоской части» Киева, прилегающей с северо-запада к Подолу, находится серьезно поврежденный и остающийся загадочным комплекс археологических памятников «дружинного периода» (цв. вкл. 11). Его привлекательность для исследователей связана, главным образом, с находками вещей «скандинавского круга», входящих в состав погребений большого курганного некрополя. В отличие от погребений Старокиевской горы, захоронения в «Плоской части» М.К. Каргер объединил в Киевский могильник-II (Каргер 1958: 135). Кроме того, на этой же территории в 1863 г., вблизи Иорданской церкви на Богословском кладбище, на глубине полтора метра (2 аршина) был обнаружен монетно-вещевой клад. Сокровище находилось в горшке, от которого, к моменту обнаружения, сохранились лишь фрагменты. Монетную часть клада составляли 192 арабских дирхема 893/94-935 гг. чеканки. Среди монет необходимо отметить две – с ушками для подвешивания (припаянными или закрепленными заклепками (?)); девять – с пробитыми отверстиями; четыре – с граффити, напоминающими скандинавские руны. По некачественным прорисовкам несохранившихся вещей известны два серебряных пластинчатых перстня с завязанными концами, круглая серебряная подвеска с полусферическим, покрытым зернью, центром, к которому сходятся треугольные, также зерненые, сектора; кусок серебряной проволоки. Общий вес монет и перечисленных предметов: 1 фунт 37 унций 78 долей, что составляет 1563, 78 г. (Тизенгаузен 1867: 138-139; Беляшевский 1888: 137; Корзухина 1954: 84; Каргер 1958: 120-121; Зоценко 1989: 63-64; Гарбуз 1993: 74-83; Мельникова 2001: 136-137). Согласно рукописной сводке В.Б. Антоновича «Монетные клады города Киева», составленной в 1878 г., в состав «Иорданского клада», помимо выше указанного, входили еще два слитка серебра (ІРНБУ. Ф. І/7818. Спр. № 6. Л. 13).

Г.Ф. Корзухина специально обращала внимание на скандинавские традиции в древнерусском искусстве не только в связи со стилистическими особенностями искусства эпохи викингов, но и в связи с сюжетами, связанными с мотивами скандинавской мифологии и эпоса. К таким стилистически не связанным со скандинавскими традициями памятникам декоративного искусства Г.Ф. Корзухина относила, в частности, камские кресала X – начала XI в. с симметричной композицией: бородатый человек между двумя хищными птицами (см. каталог находок – Крыласова 2006: 64-73). Г.Ф. Корзухина конкретизировала изобразительные параллели этой композиции – на круглых серебряных или бронзовых привесках из Бирки (погребение 762), Гнёздова, Васильков и других памятников X в. изображен бородатый персонаж, обнимающий двух птиц (рис. 1: 1, 2).

Сведения о Коркуте содержатся в древнетюркском эпосе «Китаб-и дэдэм Коркут» («Книга моего деда Коркута») вместе с другими народными сказаниями X-XV вв. (Мелетинский 1985, с. 588). Он известен как шаман и знахарь, который, в частности, предсказал будущую мощь Османской династии, изобретатель кобыза/кобуза — музыкального инструмента, которому приписывались волшебные свойства, (Basilov 1989, p. 154). Жил Коркут, согласно легенде, больше 200 лет, пока звучал его кобыз. Во все времена его последователи, игроки на кобызе (кобызчи), также выполняли функции шаманов, знахарей и провидцев, наставников и воспитателей. Близкие к кобызу др. инструменты, которые фламандский путешественник Вильгельм де Рубрук называл «гитарами», были распространены в среде монголо-татар (Путешествия ... 1957, с. 96). Развитая музыкальная культура кочевых тюркоязычных народов позднего средневековья нашла отражение не только в письменных, исторических, но и археологических источниках.

В 1983-1985 рр. возглавляемый автором отряд в составе Краснознаменской экспедиции Института археологии АН УССР проводил раскопки в зоне строительства оросительной системы на левобережном плато р. Ингулец, возле с. Кирово Бериславского р-на Херсонской обл. В кургане 4, высотой около 3,5 м, в центре, на глубине 2,6 м от современной поверхности, было обнаружено впускное половецкое захоронение 1. Контуры могилы не прослеживались, возможно, захоронение было осуществлено в подбое, рядом с входной ямой или в ее заполнении, были отдельные кости мужчины? и животных. В подбое была деревянная двухъярусная конструкция, ориентирована по линии запад-восток, размерами 2,42 х 0,80 м (рис. 1). Поверх нее лежал слой камыша, местами толщиной до 2,0 см (рис. 1, 1).

Историческая культурология, изучая механизмы контактов различных обществ древности, средневековья и нового времени, констатировала наличие яркого парадокса – очень часто к более тесной культурной взаимосвязи или интеграции приводили не торговля и мирные взаимоотношения между народами, а войны. Разрушение устоявшихся систем позволяло реорганизовать их обломки в более эффективные самостоятельные образования; побежденные вооружались оружием победителей и с ним уже составляли угрозу недавним противникам, в свою очередь, присваивающим материальные и культурные достижения побежденных. Эта модель, так часто приводимая историками в контексте описания отношений кочевников и земледельцев, вызывает ассоциацию и с другим, менее драматичным и, к счастью, бескровным, процессом научной дискуссии.

Самой редкой и в связи с этим привлекающей особое внимание исследователей категорией предметов вооружения европейского раниесредневекового населения является меч. В современной археологической науке прочно утвердилось мнение о том, что "развитие феодальной организации выдвинуло меч в качестве важнейшего военного и государственного символа...", воплощавшего власть князя. Типология и хронология мечей интересующего нас региона исчерпывающе разработана Я. Петерсеном /2/ и А.Н. Кирпичниковым. /I/. Найдены убедительные доказательства тому» что импортировавшиеся с низовий р. Рейна клинки снабжались навершиями и перекрестиями работы местных мастеров, в том числе — балтов. В связи с этим можно предположить, что орнамент рукоятей мечей мог нести семантику местного происхождения, призванную отражать социальный статус владельцев этого редкого и дорогостоящего оружия. Данному вопросу, до сих пор не освещавшемуся в археологической литературе, посвящена настоящая работа.