Литейная форма из Вышгорода

В Национальном историческом музее Украины (Инв. номер В2/968, старый номер 477/1934) хранится найденная в Вышгороде литейная форма (рис. 1), пока не привлекавшая внимания исследователей. Она изготовлена из плотного известняка, имеет форму близкую к прямоугольной призме со сторонами 98 х 48 х 20 мм. На четырех сторонах вырезаны ложа для отливки не менее чем пяти изделий (одна из больших поверхностей призмы частично сколота). Фома найдена в Вышгороде в июле 1934 г. (работы продолжались с 10 по 29 июля) во время раскопок там экспедиции Института истории материальной культуры Украинской АН. Работами экспедиции руководил Ф.А. Козубовский, что следует из его полевого дневника, хотя в описи Национального исторического музея Украины в качестве автора раскопок указан Ф.М. Молчановский. В текстовой части полевого дневника упоминаний о форме нет, но в описи она значится под номером 477: «Матрица для виливки серг и колец форма с камня», «место знахідки» – «випадкова знаходка» (НА ИА НАНУ. IIMK / Вишгород. Д. 4. Лл. 90-91).

Форма не несет следов нагрева, что свидетельствует о ее использовании для изготовления восковых моделей.

На одной из больших плоскостей вырезаны ложа для отливки округлой прорезной подвески (рис. 2: 1), усеченно-конического грузика (рис. 2: 2) и каплевидного по очертаниям изделия с выпуклой центральной частью (рис. 2: 3). К ушку подвески и к узкому окончанию каплевидного изделия ведут литники от краев формы. В центре ложа для отливки грузика коническое углубление для стержня, обеспечивающего получение отверстия в центре грузика. На той же поверхности имеются два конических углубления диаметром 3-4 мм и глубиной 2,5-3 мм, предназначенные для вхождения стержней, обеспечивавших точное совмещение формы с ее второй (не сохранившейся) створкой и крепившихся в ней. Тот факт, что подобные отверстия имеются лишь на этой стороне, позволяет определить эту сторону как основную. Размещение углублений по обе стороны ложа для круглой подвески (по линии диагонали прямоугольника поверхности) вкупе с тем, что это ложе размещено в центре поверхности, позволяет считать подвеску первичной на основной стороне. К углублениям для отливки моделей подвески и каплевидного изделия от краев формы подходят литники. Это свидетельствует об их использовании в составе двусторонней литейной формы не только для отливки подвески, но и для отливки каплевидного изделия. Связность каждого из этих углублений и их глубины давали возможность получить функциональные модели, даже если в несохранившейся створке углубления были сделаны только для литников. Модели грузиков отливались в односторонней открытой форме со вставным стержнем на месте отверстия.

Рис. 1. Литейная форма из Вышгорода. 1 – фото; 2 – прорисовка

На второй (оборотной) большой плоскости вырезаны ложа для отливки нескольких изделий: кольцевидного с четырьмя треугольниками ложной зерни снаружи (рис. 2: 4) и одного или нескольких предметов неясных очертаний (поверхность формы в этом месте повреждена), декорированных вдоль края рядами ложной зерни. Точки для имитации зерни представляют собой отдельные углубления на плоскости формы, что свидетельствует об использовании формы в качестве второй (накладной) створки. Литников нет, они должны были находиться на основной створке, там же размещались ложа, определявшие основной объем моделей.

На одной из длинных боковых граней призмы вырезаны два плоских округлых углубления для отливки одинаковых плоских бляшек (рис. 2: 5), вся поверхность каждой декорирована розеткой из семи выпуклых точек-конусов (по одной – в центре и по шесть – вокруг). К ложам бляшек ведут два соединенных в истоке литника (открывающихся на ту же верхнюю сторону, что и литник подвески на лицевой стороне). Наличие связного объема и литников говорит об этой стороне как створке для отливки в двусторонней форме.

На второй боковой грани вырезано связное ложе для отливки лицевой поверхности пряжки со щитком (рис. 2: 6). Литник отсутствует, но чрезвычайно малая глубина ложа (0,5-1,5 мм) не допускает использование формы как односторонней. Вторая створка, скорее всего, имела литник и достаточно глубокое (не менее 1-1,5 мм) ложе для обеспечения прочности пряжки.

Рис. 2. Модели вещей, для отливки которых предназначалась литейная форма из Вышгорода. 1-6

Обратимся к типологическому анализу изделий (насколько это возможно, имея лишь по одной стороне формы), для изготовления моделей которых предназначалась литейная форма. Основное и, скорее всего, первичное ложе предназначалось для модели крупной округлой прорезной подвески, имевшей высоту с головкой 45 мм, без головки 36 мм, ширину до 43 мм. Головка ее широкая (8 мм), имеет форму личины, тело подвески состоит из ленты, образующей простую одинарную незатянутую петлю. Личина проработана с деталями: показаны глаза, нос, рот, даже уши, с известными оговорками напоминает человеческое лицо. Лента отходит от головы вниз (шея не выделена) и, изгибаясь, завершается заостренным окончанием. Головка с личиной – диагностичный признак скандинавских подвесок или подражаний им: на восточноевропейских средневековых украшениях, не связанных со скандинавской ремесленной традицией (непосредственно или опосредованно – в виде отливок по оттискам готовых изделий) они не известны (серию скандинавских аналогов X-XI вв. см.: Stenberger 1958: Abb. 45, 68, 69, 71; Callmer 1989; Jansson 1989: 45 и др.; об интерпретации древнерусских находок см.: Лесман 2003: 70-75; Лесман 2006: 86-89). Среди скандинавских находок известны подвески в виде свернувшейся в спираль змеи, но изображение головы змеи на ушке там всегда обращено вверх (т.е. достаточно реалистично изображена свернувшаяся змея – Petersen 1928: 139, 141, fig. 162, 163). Диаметр нашей подвески превосходил диаметр подавляющего большинства известных в Скандинавии образцов. Необычна для Скандинавии передача тела (или его части) лентой с сечением в виде высокого треугольника с узкими низкими бортиками по бокам. У скандинавских подвесок тело животного может иметь продольное рифление, оно может передаваться тремя лентами с широкой средней и узкими по краю, но эти ленты в сечении всегда округлые. Сечение, которое имела лента рассматриваемой подвески редко встречается и на древнерусских ювелирных изделиях – помимо индивидуальных форм (напр., Седова 1981: 87, рис. 31:13) я могу назвать лишь группу подковообразных фибул с близким сечением дуги. Конструкция ушка не отразилась в литейной форме непосредственно, но показательно отсутствие углубления для штифта, благодаря которому получалось отверстие в ушке обычных древнерусских подвесок. Отсутствие штифта, учитывая ширину ушка около 8 мм, указывает на то, что конструктивно ушко на самом деле почти наверняка было псевдоушком: привеска подвешивалась с помощью пары отверстий, проделанных в пластинках, образующих боковые поверхности ушка (своего рода манишка с грудью и отверстиями для рук, но без спины).¹ Такая конструкция характерна для всех литых скандинавских подвесок с широким ушком, относящихся к эпохе викингов, в частности, для всех скандинавских литых подвесок с изображением личины на ушке (Лесман 2003: 70-75). Иконографически подвеска, при близости к скандинавской традиции, не имеет прямых аналогов ни в Скандинавии, ни на Руси, но конструктивно следует скандинавским ремесленным нормам. По общему рисунку формы, с оговоркой на условность сопоставления, она ближе всего, пожалуй, к лентам-змеям рунических камней XI в. Если говорить о датировке, следует учитывать, что подвески с головкой в форме личины появляются в Скандинавии незадолго до середины X в. и продолжают использоваться в XI в. В Восточной Европе они бытуют несколько дольше, но не позже XII в., причем уверенно можно говорить лишь о первой трети XII в. Если верна стилистическая параллель с руническими камнями, нижнюю дату литейной формочки можно ограничить XI в., скорее всего, без самого его начала.

Ложа для остальных моделей могли быть вырезаны как синхронно основному, так и несколько позже. Грузик, для отливки которого предназначалось углубление в углу поверхности литейной формы (несколько выше подвески), имеет многочисленные параллели среди находок из древнерусских городов. Однако в той или иной степени надежную хронологию дает лишь новгородская серия (при всех проблемах, связанных с некоторыми различиями в периодах бытования ряда типов вещей в различных древнерусских землях). В Новгороде, на Неревском раскопе, найдены 10 экз. грузиков,² декорированных одиночными выпуклостями ложной зерни между радиальными рельефными линиями (по одному зерну в секторе), в силу немногочисленности типа датировка его в Новгороде носит предварительный характер – с известной долей условности3 время его бытования может быть синхронизовано с временем функционирования 23-17 ярусов Неревского раскопа (между 1055 и 1281 гг.).

Бляшка каплевидной формы могла быть как самостоятельным изделием (ременной накладкой), так и деталью более сложного украшения (щитком браслета). Вторая трактовка представляется, с учетом наличия прямых аналогов лишь среди щитков овально-конечных браслетов (пластинчатых, витых, плетеных, на основе стержня с обмоткой), более вероятной. Восковые модели щитков могли использоваться при конструировании модели браслета, приклеиваясь к концам модели тела браслета. Однако по ним могли изготавливать и металлические отливки, которые припаивали к концам заготовки браслета. В целом, ювелирные изделия или их части в форме капли или сердца датируются в Новгороде достаточно широко: нижняя дата в рамках новгородской хронологии неопределима, верхняя – до начала XIV в.,4 овально-конечные же браслеты с орнаментированными щитками появляются в Новгороде существенно позже – лишь с рубежа XI-XII вв.5 Вместе эти особенности позволяют, если опираться на хронологию ювелирных изделий Новгорода, условно синхронизовать щитки с 21-12 ярусами Не-ревского раскопа (1096-1313 гг.).

К сожалению, уверенно определить, что за предметы отливались с помощью углублений на оборотной стороне, не удается. Если ориентироваться на хронологию декора и морфологии ювелирных изделий Новгорода (учитывая неясность не только типологической, но даже категориальной атрибуции изделия, такая хронологическая опора гипотетична), следует указать на то, что оформление части вещи в форме треугольника из трех кружков или трех шариков ложной зерни встречается в Новгороде до 13 яруса Неревского раскопа (т.е. с середины X в. до 1281 г.).⁶

Хронология пряжек, аналогичных той, что изготавливалась с помощью рассматриваемой литейной формы,⁷ как и хронология круглых бляшек (или соответствующих им деталей других изделий), не разработаны. Таким образом, если предполагать, что синхронно использовались все углубления формочки, она может быть датирована второй половиной XI-XII в. (скорее всего не позже первой трети XII в.). Начало использования формы, к сожалению, не удается ограничить уже хронологических рамок датировки подвески.

Ярким явлением древнерусской материальной культуры первых веков ее существования являются круглые подвески, традиционно именуемые «подвесками гнёздовского типа». В подавляющем большинстве они находят себе прямые аналогии в Скандинавии эпохи викингов, где бытовали сравнительно короткий промежуток времени между серединой X в. и самым началом XI в. Скандинавские находки подвесок были систематизированы И. Кальмером (Callmer 1989), хотя в опубликованную сводку вошли не все их разновидности. Недавно опубликованная сводка древнерусских подвесок гнёздовского типа (Дементьева 2008) существенно облегчает анализ восточноевропейских находок. В нее вошли 129 экземпляров, то есть подавляющее большинство подвесок (учтеш, в частности, и серия подвесок из частных коллекций), хотя имеются некоторые досадные пропуски и ошибки.⁸

Время появления подвесок гнёздовского типа приходится на вторую четверть X в. Выходят из употребления они на Руси позже, чем в Скандинавии, часть находок происходят из комплексов XII в., но находок, уверенно датирующихся временем после середины этого столетия, я не знаю.

С точки зрения степени соответствия/несоответствия скандинавским прототипам и аналогам древнерусские находки можно разделить на четыре группы:

1 группа. Подвески, которые ни иконографически, ни конструктивно (широкие головки имеют конструкцию псевдоушек, узкие – простые) не отличаются от происходящих из Скандинавии и, как минимум, в подавляющем большинстве синхронны им.

2 группа. Подвески, иконографически соответствующие скандинавским аналогам, но отличающиеся от них иной конструкцией ушка. Известные мне находки датируются XI-XII вв. Они изготовлены по оттиску подвесок первой группы (Лесман 2003: 70-75). Обычно такие подвески моложе скандинавских моделей и могли изготавливаться как непосредственные копии или как копии с копий. Характерно, что среди копируемых подвесок с изображением зверя в профиль с обращенной назад головой, нет композиционно сложных, на которых зверь кусает спускающуюся с ушка ленту (по Й. Каллмеру это группа А вариант 3 типы Kallestad, Tuna, Traslov – см.: Callmer 1989: 23, 26, 27, 38-39, Abb. 3: 6-8, 20, 21).

1-2группа. Часть подвесок с зооморфными изображениями имели узкие ушки и, как в Скандинавии, так и на Руси, конструктивно едины. Их, как и лишенные ушек фрагменты, невозможно дифференцировать на указанные две группы. Следует учитывать, что часть скандинавских находок, как и часть древнерусских, изготовлены по оттиску с готовых изделий, нередко с потерей четкости изображения. Часть древнерусских находок синхронна скандинавским, но часть несомненно моложе, например, подвеска из Ильинского раскопа в Новгороде (Ил25-4 – см.: Седова 1981: 39, 42, рис. 13:6), найденная в слое, соответствующем 4/5 строительным горизонтам, отложившемуся в 1120-х – 1150-х гг. Зафиксированы несомненные следы производства подвесок первой/второй групп: глиняная литейная форма, найденная на Рюриковом городище (см.: Носов, Плохов 2005: 64-65, 201, табл. 29:9); глиняная литейная форма из Белоозера, причем на этой хорошо сохранившейся форме видно, что предназначена она была для изготовления модели лишь тела подвески, модель ушка должна была быть к ней прилеплена позже (Захаров 2004: 227, рис. 52:2).

3 группа. Подвески, конструктивно идентичные скандинавским: с широкими ушками в виде псевдоушек, узкие ушки обычной конструкции, у части фрагментов конструкция ушек неопределима. Стилистически эти украшения близки скандинавской традиции, но не имеют прямых аналогов в Северной Европе, или аналоги единичны и атрибутируются там как инородное явление. Среди таких изделий некоторые датируются X в., часть XI в. и, возможно, XII в.

Наиболее ранняя известная мне подвеска (Гущин 1936: табл. III. 16) происходит из большого гнёздовского клада 1867 г., сокрытого в последней четверти Х в. – у этой уникальной подвески необычно для собственно скандинавских изображений в стиле Борре то, что лапа (в верхней части подвески) захватывает тело не целиком, а как бы цепляется за его край. При этом головка для подвешивания имеет конструкцию псевдоушка.

Немногочисленная группа подвесок, выделенных А.С. Дементьевой (2008: 221-222, 224, 229, 262, рис. 9, 9-10, № 87, 88) в тип А IX, представлена двумя находками на Руси и одной на о. Борнхольм, где ее атрибутируют как чужеродную. На них изображены два зверя, сохраняющие некоторые элементы стиля борре. Подвешивались с помощью широкого псевдоушка.

Для XI в. (с возможным выходом в XII в.) показательна отмеченная И.И. Еремеевым (2005: 102, 103, рис. 4:3) и объединенная А.С. Дементьевой в тип А VIII (Дементьева 2008: рис. 9, 5-8, № 78-86; как уже упоминалось, список необходимо пополнить подвеской из Сахновки) группа подвесок. Поле – не прорезное, большого диаметра, что не типично для Скандинавии. Изображения двух оплетенных лентами звериных тел стилистически близки к скандинавским, но не имеют там прямых аналогов. Они подвешивались с помощью псевдоушек.

Еще одна округлая подвеска с личиной на псевдоушке и прорезным орнаментом из причудливо переплетающихся изогнутых продольно рифленых лент (Гущин 1936: 83, табл. XXXIV. 13) происходит из собрания Екатерины II.

Часть подвесок с узкими простыми ушками сохраняет основные черты скандинавской иконографии, некоторые особенности стиля Борре, но на Руси они существенно модифицируются. Это немногочисленные варианты подвесок, выделенные А.С. Дементьевой (2008: 214, 220, 228, 257, 269, рис. 7:7, 13:6, 7, 67, 112, 113) как A III.1-2 и C II (в том числе один экземпляр – заготовка из Довмонтова города во Пскове, у которой не проделано отверстие в ушке).

Возможно, к этой же группе может быть отнесена найденная в Суздале каменная литейная формочка для изготовления круглой подвески с изображением Одина (?) с птицами на плечах и круглой подвески (?) (сохранилась лишь половина диска) с зооморфным декором. По краю ложа для последней подвески были вырезаны скандинавские руны – надпись, которая входила в композицию украшения. На форме вырезаны также углубления для отливки маленьких подвесок-крестиков, грузиков и круторогих лунниц. Формочка была обнаружена в выбросе из ямы, прорезавшей в XVIII-XIX вв. постройку 7, которую М.В. Седова датирует (как и формочку) XI в. (Седова 1997: 83-86, рис. 20). Однако, хронология лунниц, для изготовления моделей которых использовалась форма, заставляет откорректировать по крайней мере время прекращения использования этого инструмента. В Новгороде ювелирные изделия или их части в форме круторогих лунниц бытовали лишь после 1134 г. (до 1313 г.),9 в то время как разомкнутые лунницы встречаются до 1268 г.,10 что и определяет (условно) дату лунницы 1134-1268 гг. Конечно, нельзя исключить того, что ложа для отливки подвесок могли быть вырезаны раньше, чем ложа для лунниц, но в землю формочка попала не ранее второй трети XII в.

4 группа. Разные варианты подвесок, восходящие к скандинавским изделиям или изделиям, воспринявшим в той или иной степени скандинавскую традицию, но утратившие атрибутирующие эту традицию диагностичные черты. Утрата этих диагностичных черт происходила не одномоментно, и их рудименты сохраняются на ряде изделий, однако сами подвески уже в полной мере можно считать внутренним явлением древнерусской культуры. Ушки подвесок имеют обычную для Восточной Европы конструкцию. К этой группе относятся три подвески с изображением обернувшегося назад зверя, включенные А.С. Дементьевой (2008: 214, 215, 218, 242, 249, рис. 2:5, 5:9,10, 7:7, 13:6,7, № 14, 39, 40) в варианты А I.3 и A III.3, а также три подвески, схематизирующие изображение зверя до полной утраты связи с ним, образующие варианты A IV.5 и C I.5 (Дементьева 2008: 214, 220, 222, 228, 257, 269, рис. 2:5, 5:9,10, 7:7, 13:6,7, № 67, 112, 113). К этим подвескам следует добавить три круглые подвески с простым прорезным изображением зверя в профиль с обращенной назад головой из погребения 2 кургана 9 в ур. Башево I у д. Загорье Корчевского у. Тверской губ. (РА НА ИИМКРАН. Ф. 1. 1906 г. Д. 30. Лл. 32, 46, 73; хр. ГИМ колл. оп. 574/49-51).

На древнерусских памятниках с конца XI в. или, скорее, с XII в. встречаются сплошные круглые подвески (литые и штампованные, известна также матрица для штамповки), они отличаются большим диаметром (что, начиная с XII в., характерно для круглых подвесок) и специфичной иконографией: четырехногое животное с обращенной назад головой (иногда оно кусает свой хвост), у которого под брюхом размещено изображение цветка или крина (Сарачева 2003). Возможно, их прототипом (или одним из прототипов) являлись прорезные подвески с композиционно аналогичным изображением зверя в профиль с обращенной назад головой. Следует отметить, что после Х в. в Европе изображения животных в такой позе редки. В декоре ювелирных изделий XI в. они известны на дисковидных фибулах, происходящих как из Германии (Spiong 2000: 66, 68-70, 77, Тaf. 7: 11, 19, 8: 5, 9: 6), так и из Скандинавии, где распространены преимущественно местные типы, на одном из которых напоминающий цветок трилистник-триквестр размещается под брюхом животного между его ног (Holmqvist 1951: 48, fig. 38). В более позднее время (XII-XIII вв.) изображения животных в аналогичной позе, дополненные крином или ростком под брюхом, известны на пластинах-щитках из Западной Сибири, которые Н.В. Федорова атрибутирует как изделия Волжской Болгарии (Зыков, Кокшаров, Терехова, Федорова 1994: 114, 152, № 272). Весьма вероятно, что там эта иконография могла быть заимствована из Руси.

Подвески, для изготовления моделей которых предназначалась публикуемая литейная форма, относились ко второй группе рассматриваемых изделий, фиксируя в Вышгороде ремесленника-ювелира, работавшего в скандинавской технологической традиции и на основе скандинавского звериного стиля эпохи викингов (ближе всего к стилю Еллинг). При этом резавший форму мастер, по-видимому, утратил регулярный и непосредственный контакт с метрополией, вследствие чего и вышел за рамки привычной для Северной Европы иконографии.

Такие инновации, не выходящие из рамок скандинавской культурной традиции, но дающие результаты, существенно отличающиеся от того, что мы знаем по скандинавским материалам, охватывают целый круг явлений на территории Древней Руси. Они пока мало привлекали внимание исследователей, поэтому перечень носит сугубо предварительный характер. Однако уже сейчас в него можно включить подвески гнёздовского типа охарактеризованной выше третьей группы; еще ряд типов подвесок, в том числе часть подвесок со знаками Рюриковичей (Белецкий 2004: рис. 9-11, 13-15, 16-19); изображения знаков Рюриковичей на древнерусских монетах с именем «Святополк» (Сотникова, Спасский 1983: 182-185, 188, № 182-2, 183-1, 185-1, 190-1,191-2, 198-1), с именем «Петрос» (там же: 191, № 206-1) и с именем «Петор» (там же: 193, 195, 196, № 211-1?, 215-3, 218-1); некоторые деревянные изделия (часть новгородской резьбы – см.: Колчин 1971: табл. 1: 16-22, 5: 1-4, 9-12, 16: 4, 19); а также один из рисунков-граффити в проезде Золотых ворот Киева, на котором изображено змеевидное существо с затылочным пучком (nacktofs) – характерной чертой скандинавской иконографии эпохи викингов и перехода к средневековью (Лесман в печати).

Широкая география распространения подобных изделий и их специфика позволяют поставить вопрос о наличии особого культурного пласта, который можно назвать русско-скандинавским (аналогично англо-скандинавскому в Британии эпохи викингов). Время его функционирования определяется на сегодняшний день в пределах X-XII вв., при том, что уверенно можно говорить пока лишь о несколько более узком периоде с середины X до середины XII в. Следует учитывать, что этот культурный пласт, как специфическое культурное явление, вкупе с прямым скандинавским культурным воздействием, внес свой весомый вклад в формирование и развитие древнерусской культуры.

Литература

Архивные материалы

РА НА ИИМК РАН. Ф.1. 1906 г. Д. 30. Гендуне Ю.Н. О раскопках г-жи Ю. Гендуне в Корчевском уезде Тверской губернии и Лихвинском уезде Калужской губернии.
АИА НАНУ. ПМК/Вишгород. № 4. Козубовский Ф.А. Шоденник начальника археологічних ек-спедиций Ыституту !сторп Матерiальної культури ВУ АН. 1934 р. 1 кн. (Київ, Межиггір’є, Вишгород. 1.-VII-19.VII.1934 r.)

Ю.М. Лесман (Санкт-Петербург) /// Славяно-русское ювелирное дело и его истоки. Материалы Международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Гали Фёдоровны Корзухиной (Санкт-Петербург, 10-16 апреля 2006 г.). – СПб. : Нестор-История, 2010