В 1955-1956 гг. славяно-литовским отрядом под руководством Ф. Д. Гуревич обследовано несколько групп курганов вблизи г. Новогрудка. Наибольший интерес вызвал могильник у дер. Бретянка в 1,5-2 км к востоку от г. Новогрудка и в 1 км к западу от дер. Бретянка, расположенный на небольшой, заросшей кустарником, возвышенной площадке левого берега безымянного ручья, впадающего в р. Бретянку. Могильник состоит из двух групп курганов, разделенных пахотным полем 200—250 м ширины. В группе, ближайшей к Новогрудку, насчитывается до 130 курганов; в меньшей — около 30. Обе группы курганов были, вероятно, значительно многочисленней, так как на окружающих полях еще можно заметить следы распаханных курганов.

Все курганы сильно оплыли, задернованы и заросли кустарником. Большинство насыпей попорчено корнями старых и ныне растущих деревьев и ямами. Лучше сохранившиеся курганы имеют полушаровидную форму. На вершинах некоторых из них заметны небольшие западины, в единичных случаях у основания насыпей наблюдаются ровики. Размеры курганов: высота от 0,5 до 1,5 м, диаметр от 3,5 до 10 м. Имеются очень маленькие, едва заметные насыпи.

Из восточных письменных источников начала X века известно, что в Самарском Поволжье в это время проживали различные кочевые племена. В то же время, археологические комплексы IX — начала X вв. в регионе единичны. Все они введены в научный оборот [1; 2; 3; 4]. Каждая новая находка имеет большое значение в изучении периода, непосредственно предшествующего образованию первого государства в Поволжье — Волжской Болгарии.

При проведении охранно-спасательных археологических раскопок совместной экспедицией Самарского госпедуниверситета и Института истории и археологии Поволжья в 1997 г. на поселении эпохи неолита-бронзового века у хут.Лебя-жинка Красноярского района Самарской области было исследовано раннесредневе-ковое погребение (рис.1) [5]. В связи с большой значимостью выявленного комплекса приводим его подробное описание.

Погребение #4 (рис.2) выявлено на пересечении квадратов Е.04, Е.05 на уровне нижней части горизонта 4. Судя по стратиграфическому разрезу напластований, зафиксированному на профиле, погребение было впущено с уровня горизонта 3. Об этом говорят визуально различимые контуры стенок могильной ямы, которые в плане на уровне горизонта 3 не читались. Более того, верхняя часть могильной ямы не фиксировалась ни в плане, ни на профиле. Очертания могильной ямы в форме вытянутого прямоугольника отчетливо обозначились с глубины 128 см от нуля на уровне материка.

  Считается что рыцарь - это непременно тяжело снаряженный конный копейщик, ну или в самом крайнем случае мечник. Но крестоносцы, скажем Тевтонского Ордена,  часто сражались с противником, о котором в остальной Европе, да и на Руси, могли и понятия не иметь. Не стоит упускать из виду, что Тевтонский Орден (как и большинство военно-монашеских орденов) был основан во время Крестовых походов; братьям-рыцарям нужно было каким-то образом воевать с мусульманами. И не просто воевать, а побеждать. Именно для этого они и существовали. А уж если побеждать — волей-неволей необходимо было учиться, приспосабливаться к действиям врага, учитывать его тактику, вооружение, способы боя и т. д. Иными словами, образ мыслей и действий тевтонских воинов должен был быть достаточно гибким, не шаблонным.

Старинным русским знаменам посвящено в нашей исторической литературе всего несколько работ, основанных на изучении сохранившихся в музеях флагов XVI-XVII вв. Более ранние знамена в реалиях до нас не дошли и потому остаются вне поля зрения исследователей. Но исторические источники сохранили множество упоминаний и изображений, позволяющих составить представление о значении и применении знамен в Древней Руси, их конструкции и внешнем виде.

Среди этих источников, пожалуй, наиболее важны древнерусские миниатюры; введением их в широкий научный оборот мы обязаны А. В. Арциховскому. Достаточно сказать, что из 617 миниатюр Радзивилловской летописи на 168 имеются 213 изображений знамен; в одном только Шумиловском томе лицевого летописного свода XVI в. 369 изображений знамен. Всего нами учтено более 3500 изображений.

Московская кавалерия

В эпоху Смутного времени начала XVII в. закончил свое существование многовековой стандарт вооружения русской конницы, имевший в качестве основного оружия «дальнего боя» лук («саадак») и предполагавший наличие защитного вооружения. На смотры, проведенные в 1620-1621 гг., подавляющее большинство дворян и детей боярских явилось с саблями и пищалями; через десять лет, в период Смоленской войны 1632-1634 гг., заметную долю в их арсенале стали составлять карабины и пистолеты. В особенности эти перемены заметны по северо-западным уездам России — Новгороду, Пскову, Великим Лукам и т. д. С самого конца XVI в. и до 1620-х гг. эта конница не участвовала в охране южных границ от татар, и здесь выросло уже целое поколение служилых людей, мало знакомых с «лучным боем» и вообще с особенностями традиционной «береговой службы». В итоге, в 1621 г. с луками являлся на смотр только каждый двадцатый конный новгородец, а из лучан в 1631 г. «в саадаке» явился только один¹. В целом та же картина наблюдается и в центре страны, в «замосковных» уездах; только на юге, в так называемых «украинных» и «польских» городах саадак сохраняется в качестве обычного вооружения.

Указанное явление — составная часть общемирового процесса, вызванного появлением и совершенствованием огнестрельного оружия. По сравнению с луками, облегченные «езжие» пищали были дешевле в обращении (особенно в отношении боеприпасов) и не требовали длительного обучения. Бедствия Смутного времени вкупе со стихийным перевооружением привели к забвению традиции «лучного боя», которому необходимо было обучаться и практиковаться с самого детства. Редкость этого умения нашла свое отражение в указах по снаряжению дворянской конницы 1630-х - 1640-х гг., в которых для «дальнего боя» заменять карабин или пищаль саадаком разрешалось лишь «умеющим».

Битва под Берестечком 1651 года. Реестровые казаки Богдана Хмельницкого Сражение 28-30.VI.165l под Берестечком, в котором армия Речи Посполитой, возглавляемая королем Яном Казимиром Вазой, одержала победу над казацко-татарскими силами гетмана Запорожского войска Богдана Хмельницкого и крымского хана Ислам-Гирея, было не только самым значительным по масштабу боевым столкновением польско-казацкой войны 1648-54 гг. (называемой на Украине «Освободительной»), но, вероятно, крупнейшей битвой XVII столетия.

Вопрос о военной организации Русского государства XV-XVI вв. до сих пор не получил должного отображения в отечественной историографии. Единственная монография на данную тему А.В. Чернова содержит раздел, посвященный пищальникам, где автор, проанализировав некоторые источники за 1-ю половину XVI в., пришел к мнению, что они относились к тяглому населению, поэтому не являлись предшественниками стрельцов. А.В. Чернов также считал пищальников пехотой, а пушкарей артиллерией, не обратив внимания, что термин «пушкари» (исключая иностранных мастеров) появляется лишь в 1540-е гг. На ошибки А.В.Чернова в интерпретации источников указал С.П.Марголин, выступив против отделения стрельцов от пищальников. Наибольшее количество сообщений о пищальниках собрал А.А.Зимин, по сути поддержавший позицию С.Л.Марголина. По его мнению, пищальники во всем похожи на стрельцов, тем более, что последние набираются именно из их рядов во время реформ середины XVI в. Последним к этой теме обращался А.Н.Кирпичников, который связал пищальников с артиллерией, дав, таким образом, новую жизнь версии А.В.Чернова. Все, что-либо писавшие о пищальниках, воспринимали их как некую единую однородную группу в составе вооруженных сил России, не обратив должного внимания на двойственность их социального состава и боевого использования.