Погребения восточноевропейских средневековых номадов с защитным вооружением: этнокультурный и социальный аспекты

Обзор источников информации Местоположение доспеха в позднекочевнических погребениях Характеристика погребального обряда и инвентаря Хронология и картографирование погребений Этнокультурная атрибуция Социальная атрибуция Заключение и приложение

Общеизвестно, что доспех является важнейшим атрибутом военно-технической культуры и благодаря особенностям конструкции и оформления может выступать в качестве дополнительного источника при этноисторическом и этнокультурном анализе (Кубарев Г.В., 2002, с.88).

Возникший еще во 2-й пол.XIX - нач.XX в. интерес к защитному вооружению номадов (в связи с массовыми раскопками курганов в южнорусских степях) повлек за собой дискуссии о датировке и этнической принадлежности как самого доспеха, так и комплексов, из которых он происходил (Бобринский А.А., 1901, с. 122-124; фон Ленц Э., 1902; Спицын А.А., 1905; Хойновский И.А., 1896, с.118-123; Arendt W., 1935; Brandenburg N.E., 1897; von Lenz E., 1924). На протяжении XX в. интерес к этой тематике то угасал, то вспыхивал с новой силой.

В последние десятилетия позднекочевнические погребения с защитным вооружением неоднократно становились объектом исследования археологов-медиевистов и оружиеведов. Публикуются как отдельные комплексы (Горелик М.В., Дорофеев В.В., 1990; Горелик М.В., Ковпаненко Г.Т., 2001; Зеленский Ю.В., 1997; Каминская И.В., 1989; Армарчук Е.А., Сорокина И.А., 2001; Horvath F., 2001), так и группы погребений (Блохин В.Г. и др., 2003; Парусимов И.II., 2007; Горелик М.В., 2008 и др.). Существуют и обобщающие работы по вооружению, в которых использованы материалы из захоронений восточноевропейских номадов (Кирпичников А.М., 1971; Горелик М.В.. 1983; 1987 и др.). В классическом труде Г. А.Федорова-Давыдова (1966) также есть разделы, посвященные защитному вооружению. В этих работах авторы, как правило, рассматривают типологию и хронологию доспеха, а также проблему этнической идентификации погребальных комплексов.

Однако есть интересный момент в обрядности этих захоронений, который иногда вскользь отмечается исследователями, но специальных разработок на эту тему нет. Речь идет о местоположении доспеха в погребении. Дело в том, что в одних случаях защитное вооружение надето на погребенного. а в других - оно располагается в определенных  местах могилы. Это могло быть связано с этнокультурной ситуацией, трансформацией обряда с течением времени, с локальными особенностями, мировоззренческими установками и т.д. Выяснению причин такой разной обрядности и посвящена настоящая работа.

Как известно, погребальные памятники ставятся исследователями в один ряд с теми археологическими источниками, осмысление которых допускает этнокультурные и социологические реконструкции, адекватные изучаемому времени. Но, к сожалению, до сих пор нет “единой концепции относительно заложенной в погребальном обряде информации и способов ее извлечения...” (Иванова С.В., 2002, с.45). Работ, посвященных организации отдельных категорий вещей в пространстве могилы, немного. Так. Ю.Б.Полидовичем проанализировано месторасположение керамических сосудов в погребениях эпохи поздней бронзы и предскифского времени (Полидович Ю.Б., 1997; 2005), а Е.А.Черленком – расположение в погребениях щитковых и желобчатых псалиев (Черленок Е.А., 2004; 2005, с. 13). А.В.Евглевский исследовал семиотические аспекты функционирования сабли в погребальном обряде кочевников 2-й пол.IX - XIV в. (Евглевский А.В., 2002). Особенности расположения предметов узды в скифских погребальных комплексах Нижнего Поволжья успешно изучает М.А.Очир-Горяева (2004; Очир-Горяева М.А., Дворниченко В.В., 2006). Интересные наблюдения относительно положения оружия в скифских погребениях, связанного, по мнению автора, с магическими функциями, сделала С.С.Бессонова (Бессонова С.С., 1984, с.7-11).

Общая характеристика источника

Источниковой базой нашей статьи являются нозднекочевнические погребения Восточной Европы XII-XIV вв., в состав инвентаря которых входят шлемы или кольчуги, а также шлемы и кольчути одновременно (рис.1). Хронологические рамки определяются тем, что. как известно, для печенежского времени зафиксировано полное отсутствие в погребениях защитного металлического вооружения (Атавин А.Г., 2008, с.85). В нескольких погребениях номадов половецко-золотоорды некого периода обнаружены пластинчатый и кольчато-пластинчатый доспехи. Поскольку их количество невелико, и находят их, как правило, не in situ, мы решили не включать эти захоронения в источниковую базу данной работы. Не включены в нее и случайные находки.

Выборку составляют 160 погребений. Из них кольчуга найдена в 77 комплексах, шлем - в 21, а полный комплект (кольчуга и шлем) – в 62. Много это или мало по отношению к общему массиву позднекочевнических захоронений XII-XIV вв.? В историографии на этот счет сложилось два противоположных мнения. Г.А.Федоров-Давыдов полагал, что кольчуга представляла собой обычный вид защитного вооружения кочевников, она, как и шлем, по его мнению, довольно часто встречается в захоронениях номадов средневековья (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.32,35). С.А.Плетнева, напротив, считала, что оборонительные доспехи – редчайшая находка в погребениях поздних кочевников (Плетнева С.А., 1981, с.215: 2003, с. 147). На данный момент нам известно около 1960 комплексов половецко-золотоордынского времени на территории Восточной Европы. Из их числа погребения с металлическими доспехами составляют всего 8,2%, что в 2 раза меньше, чем, например, захоронений с саблями (Евглевский А.В., Потемкина Т.М., 2000, с. 120).

Таким образом, действительно оборонительное вооружение в позднекочевнических погребениях явление относительно редкое. Объясняется это, по-видимому, тем, что доспехи, учитывая их высокое качество и стоимость, в случае смерти сородича номады старались передать по наследству, лишь в отдельных случаях помещая в могилу вместе с умершим. В первую очередь, исследователи отмечают подобное отношение к оружию вообще, и к доспехам, в частности, у монголов (Горелик М.В., 1979, с.93; Немеров В.Ф., 1987, с.212). которые никогда не оставляли на поле битвы металлические доспехи, поскольку за это грозила смертная казнь. Оружие собиралось и раздавалось воинам (Лубсан Данзан. 1973, с. 122). Это особое отношение к оружию и доспехам отразилось и в тюркомонгольском эпосе: "батыр никогда не должен расставаться со своим оружием, чтобы никто не мог застать его врасплох" (Липец Р.С., 1984, с.63).

Из 83 шлемов нашей выборки сохранность и полноценное описание 47 экземпляров позволяют л определить их тип. Большинство изголовий (32 экз.) относится к типу ПА, по А.Н.Кирпичникову, или типу 111/1V. по Г.А.Федорову-Давыдову. Это самая распространенная форма шлемов, тулья которых состоит из четырех секторов. Как справедливо отметил еще В.Аренд, этот тип шлемов восходит к наиболее ранней (IX-XI вв.) восточноевропейской традиции (Arendt W., 1935). У поздних кочевников подобные наголовья появляются, по нашему мнению, приблизительно в сер.ХИ в. и бытуют до сер. XIV в. Шлемы этого вида были очень просты в изготовлении, их даже не снабжали бармицами и, возможно, не подвергали полировке, на что указывает оклеивание тульи кожей и материей. К самым ранним (сер.XIII в.) экземплярам этого типа из нашей выборки можно отнести невысокие полусферические/сфероконические наголовья (Масхаги, Бураковский, Столбовое).

К этому же типу относятся пять шлемов из Бабичей, Томаковки, Квасниковки, Верхне-Янченкова, "Большого кургана” (ур.Частое), которые отличаются от общей массы своей отделкой. Это обтянутые золоченым медным листом очень дорогие наголовья с изящно декорированными бронзовыми венцами и навершиями. А.Н.Кирпичников предполагает их древнерусское происхождение (Кирпичников А.Н., 1962; 1971, с.27-28), мы с ним не совсем согласны, но, как бы там ни было, это явно не степное производство. По-видимому, данная группа шлемов восходит к более ранним статусным золоченым изделиям типа найденных на Черниговском некрополе в кургане "Черная могила”. Важная деталь, которую, на наш взгляд, необходимо отметить, – упомянутые шлемы обнаружены в очень бедных по составу инвентаря погребениях. Причину этого явления мы попытаемся выяснить в последующих разделах.

В золотоордынский период, во время бурного развития военного дела, четырехчастную конструкцию подвергали изменениям. Одним из них является снабжение тульи круговой бармицей, защищающей все лицо, и рудиментарным наносником, образованным надглазными вырезами (Пролетарский, Кривуша, Маяк-11). Следует отметить, что этот вид был более дорогой, так как ряд шлемов данной серии снабжен бронзовыми навершиями (Лебеди, Старонижестеблиевская). Е.И.Нарожный датирует этот измененный вид шлемов в пределах XIV в. (Нарожный Е.И., 2005, с.93-100), а Ю.В.Зеленский полагает, что для этого недостаточно оснований и предлагает свою датировку: 2-я пол.XIII-XIV в. (Зеленский Ю.В., 2005, с.99-100). Мы же склонны отнести эту группу к 3-й четв.ХШ - сер.XIV в. Важно отметить также, что находки подобных на-головий пока не известны за пределами Северного Приазовья и степной зоны Северо-Западного Предкавказья. а это позволяет считать указанную модернизацию локальной.

Наиболее же широкой модернизацией, как территориально, так и технически, можно считать присоединение к четырехчастной тулье козырька (Высокая гора, Олень-Колодезь). По нашему мнению, она была и самой ранней, поскольку связывается с появлением татаро-монгол в Восточной Европе. В нач.XIV в. эти шлемы в связи с широким распространением тяжелых клинков и ударно-дробящего оружия перестали отвечать боевым требованиям. Оружейники были вынуждены искать новые пути развития этой технологии. По-видимому, сначала попытались за счет конструкции увеличить высоту шлема. В результате полусферическая/сфероконическая форма изменилась на цилиндроконическую (Олень-Колодезь). Позже была изменена сама конструкция путем добавления широкого венца-основания (Калиновское, Малаи, Новая Одесса). У нас нет точных данных о верхней дате существования шлемов этой серии, но, судя по изображениям (например, Swietoslawski W., 1999, s. 117, pl.V), в 70 гг XIV в. они еще использовались.

Вторая группа шлемов из нашей выборки – это куполообразные золоченые трехчастные наголовья с полумасками (тип IV, по А.Н.Кирпичникову, или тип V, по Г.А.Федорову-Давыдову). В позднекочевнических погребениях пока известно только три экземпляра шлемов этого типа (Моску, Чингул, Таборовка), хотя в целом на территории Восточной Европы их найдено больше (Петров Ю.Ю., 1997, с. 139-143). Эта группа шлемов одна из наиболее спорных и обсуждаемых. Не раз поднимался вопрос о ее этнической и культурной атрибуции (Кирпичников А.Н., 1971, с.29-31; Горелик М.В., 1998,с.268; 2002, с.25-26; 2003, с.235-237; Петров 10.10., 1997. с.139-143; Негин А.Е., 2001), но единого мнения до сих пор так и не выработано. При этом почему-то никто не обращает внимания на технику золочения, а на большинстве шлемов этого типа она нанесена амальгамированием, что в домонгольский период в Восточной Европе практически не встречается. Сама же трехчастная конструкция ранее XIII в. не известна. По нашему мнению, эту группу шлемов следует датировать в пределах 1250-1340 гг, хотя возможны и более узкие даты.

К третьей группе исследуемых нами боевых наголовий (10 экз.) относятся высокие крутобокие шлемы с вытянутым коническим верхом (тип ІІБ, по А.Н.Кирпичникову, а. по Г.А.Федорову-Давыдову, тип I). Характерными их признаками являются рудиментарный наносннк. образованный надглазными вырезами, и длинный шпиль, посаженный в высокую втулку на четырех крепежных “лапках” (Таганча. Бурты, Ботиево). Ряд исследователей считает их продуктом древнерусских бронников (Кирпичников А.М., 1959; Жуков К.А., 2005, с.21), но эта группа известна пока исключительно в золотоордынских погребениях. На наш взгляд, ее можно датировать 40 гг - кон.XIV в.

К последней, наименее представительной, группе мы отнесли глубокие цилиндроконические наголовья (тип III, по А.Н.Кирпичникову, тип II. по Г.А.Федорову-Давыдову). В позднекочевнических погребениях известно всего две подобные находки (Липовец, Ковали), и в обоих случаях они снабжены антропоморфными забралами-личинами. Судя по защитным характеристикам и особенностям изготовления. их можно датировать сер. - кон.XIV в.

Внешний вид позднекочевнических кольчуг, к сожалению, мало информативен. Вызвано это, в первую очередь, тем, что значительная часть доспеха обнаружена во фрагментах или в сложенном виде. В тех же случаях, когда кольчуга была надета на погребенного, авторы раскопок, как правило, не пытаются досконально проследить ее крой.

В целом, позднекочевнические кольчуги представляют собой длинные до середины бедра рубашки, с короткими, по локоть, рукавами и стоячим воротником. Исключением является кольчуга из погребения 1 кургана 2 могильника Южный, у которой длинные рукава и капюшон. Возможно, здесь мы имеем дело с западноевропейским импортом. Так же схожи и технические характеристики (проволочные или плоские штампованные), размер (диаметр от 0,8 до 2 см), сечение (круглое или овальное) и способ сборки колец (как правило, в одно клепаное пропущено четыре цельных) большинства кольчуг. Исключением является доспех из погребения 5 кургана 7 могильника Шумаевский II, где все кольца сведены встык. Все эти факторы, по-видимому, и послужили той причиной, из-за которой позднекочевнические кольчуги ни разу не становились предметом тщательного изучения.

Однако среди исследуемой выборки защитного доспеха мы все же можем выявить особенность, характерную для одного вида кольчуг, скорее всего, получившего распространение в золотоордынский период. Речь идет о доспехе типа “казакин”. Подробное его описание приводит Усама ибн Мункыз (1958, с. 172). Это стеганый кафтан, внутрь которого вшивалась кольчуга. По нашему мнению, именно к таким казакинам относятся кольчуги из кургана 53 у с.Ковали и погребения 14 кургана 9 могильника Тузлуки. Данные изделия имеют осевой разрез спереди, вследствие чего их использование в самостоятельном виде маловероятно. Также, возможно, к этому типу доспеха могут относиться кольчуги, у которых фиксируются следы текстиля на поверхности (Лебеди, Таганча, Калиновское). В то же время наличие в плетении медных и позолоченных колец наоборот может указывать исключительно на самостоятельное использование кольчуг (Бубнов Ерик, Каирка, Олень-Колодезь). Па использование кольчуг в составе казакинов может указывать и крупный размер колец, от 1,5 до 2 см (Самойлово. Дмитриевская 4/1 и 4/2). В целом, роль и характерные детали казакинов в позднекочевническом комплексе вооружения еше предстоит изучить, но это не является задачей данной работы.

Местоположение доспеха в позднекочевнических погребениях

Местоположение кольчуг и шлемов в позднекочевнических погребениях отмечали отдельные исследователи. Так, по мнению Г.А.Федорова-Давыдова, кольчугу чаще всего клали свернутой в узел у головы, и лишь в нескольких случаях она была надета на тело погребенного (Федоров-Давыдов Г.А., 1966. с.35). Ю.В.Зеленский пишет более осторожно: “В погребениях кольчуги обычно лежат свернутые возле погребенного или надеты на него, шлемы надеты на голову погребенного'’ (Зеленский Ю.В., 1998, с.33). А вот Р.Б.Схатум полагает, что шлемы в кочевнических погребениях “всегда располагаются либо в головах, либо на голове’’ (Схатум Р.Б.. 2005, с.338).

Из 160 комплексов нашей выборки кольчуга зафиксирована в 139 (в трех погребениях по 2 кольчуги), что составляет 7,1% от известного нам количества (~ 1960) половеико-золотоордынских погребений. Известно местоположение 95 экземпляров (в 92 комплексах). Кольчуга обнаружена не in situ или ее местоположение не отмечено в 49 случаях. Кольчуг без шлемов 79 (77 комплексов), из них известно местоположение у 49 (47 комплексов).

Из 95 кольчуг 58 (61,1%) были надеты на погребенного, при этом в 27 комплексах зафиксированы также и шлемы (рис.2). Местоположение на-головий следующее:

• на голове - 22 (81,5%)
• справа от головы - 3
• рядом с головой - 1
• на перекрытии - 1.

Таким образом, из 27 комплектов кольчуг со шлемами (местоположение кольчуги - “надета на погребенного") у подавляющего большинства (81,5%) шлемов также зафиксировано местоположение “надет на погребенного”, т.е. на голове.

У 37 кольчуг (из 36 комплексов) зафиксировано местоположение не “на погребенном”, а в определенных местах погребального сооружения. 18 кольчуг (Т7 комплексов) были положены без шлема:

• в головах - 5
• в ногах - 9
• рядом с погребенным - 1
• на коне - 2
• другое - 1.

В 19 комплексах кольчуга сочеталась с шлемом. Они располагались относительно погребенного следующим образом:

• в головах - 4
• в ногах - 6
• кольчута в ногах, шлем в головах - 4
• кольчуга в головах, шлем в ногах - 1
• слева от погребенного - 1
• кольчуга рядом, шлем на погребенном - 1
• кольчуга в ногах, шлем на перекрытии - 1
• кольчуга рядом, шлем в головах - 1.

Таким образом, среди погребений 2 группы кольчуга чаще всего располагалась в ногах - 20 (54%) и головах - 10 (27%). При этом во всех комплексах, где кольчуга не надета (19 - 100%), шлем также не был надет на голову (рис.З).

Следует обратить внимание на тот факт, что “ненадетая" кольчуга, как отмечается в отчетах и публикациях, обычно “сложена валиком”, “свернута в рулон”, “сложена в кучу”. Однако есть и исключения: в Пилипенковской-1, 1/2 кольчуга накрывала погребенного от пояса до колен, а в Цозоровке 250/1 и Бубнов Ерике-ІV, п.1 кольчуга была уложена поперек коня. В комплексе Шумаевский-П, 7/5 для кольчуги была сделана специальная ниша за головой умершего. Как уже отмечалось выше, в трех погребениях зафиксировано наличие двух кольчуг. В захоронении у ст.Раевской одна кольчуга была свернута под головой, а вторая лежала справа от умершего, занимая пространство от колена до ступни. Ситуация в Дубовиках-1. 1/3 более интересная. По мнению автора публикации, одна свернутая кольчуга располагалась слева от ступнп погребенного, а вторая была расстелена под его туловищем (Шало-будов В.П., 1990, с.113). Мы полагаем, поскольку погребение ограблено, и большое количество фрагментов кольчуги найдено в заполнении, что вторая кольчуга была надета на умершего. В погребении Анапа к.5 одна кольчуга была надета на умершего мужчину (кроме него, в захоронении находились женщина и ребенок), а вторая лежала справа от его головы. Поэтому при статистических подсчетах 1 кольчуга из Дубовиков и Анапы к.5 учитывалась в группе “надетых”, а вторая - в группе “иное местоположение”.

Шлемы обнаружены в 83 погребениях (что составляет всего 4,2% от половецко-золотоордынских погребений), из них известно местоположение 56 экземпляров. 27 шлемов найдены не in situ, или их местоположение не зафиксировано. В 21 (25%) захоронении шлемы были положены без кольчуг. 26 шлемов были надеты на голову погребенного, из них 4 - без кольчуги. Во всех 22 (100%) случаях, когда шлем обнаружен на голове, кольчуга также зафиксирована надетой на умершего.

Шлемы, имеющие иное местоположение, найдены в 30 погребениях, из них рядом с кольчугой или на ней находилось 9 экземпляров. В 6 случаях шлем обнаружен без кольчуги, в 5 – кольчуга была надета. Местоположение этой группы шлемов следующее:

• в изголовье - 7
• справа от головы - 9
• слева от головы - 3
• в ногах - 7
• между колен - 1
• на перекрытии - 1
• слева от погребенного - I
• на погребенном - 1.

Таким образом, большинство шлемов из этой группы (19 - 63%) располагалось в районе головы. Значительное количество шлемов (8 - 27%) обнаружено в районе ног.

Нетрудно заметить, что процентные показатели местоположения шлемов второй группы достаточно близки процентным показателям кольчуг из второй группы (иное местоположение), правда, с точностью наоборот. То есть большинство кольчуг (54%) находилось в ногах, а 27%- в головах.

Общие цифровые показатели следующие: две трети (61%) кольчуг были надеты на погребенного, почти половина (46%) шлемов зафиксирована “на голове”, 34% – в районе головы, 14% – в районе ног.

Таким образом, наши данные опровергают наблюдения как Г.А. Федорова-Давыдова (по кольчугам), так и 10.В.Зеленского и Р.Б.Схатума (по шлемам). И если мнение Г.А.Федорова-Давыдова, основанное всего на 31 экземпляре, высказано более 40 лет назад, то последние два исследователя оперируют современными сведениями, однако, почему-то ими были проигнорированы не только комплексы из Северного Приазовья (Чиніул, Боти-ево 4/1, Каирка 3/1) и междуречья Прута и Днестра (Межерички к.2, Плоское 50.98/228), но и погребения из Прикубанья (Коллекторский 2/14; Коллекторский 1/1 – Краснодарский край; Калиновское 10/1 – Ставропольский край), которые должны быть им хорошо известны. Последнее привело этих авторов к необоснованным этнокультурным выводам, о чем будет сказано ниже.

Характеристика погребального обряда и инвентаря

Погребальный обряд представленной выборки захоронений характеризуется следующими признаками. Из 160 комплексов в 46 ориентировка человека не установлена или не известна. Ориентировка 114 захоронений распределяется таким образом: западный сектор – 51,7%, восточный сектор – 39,5%, северный сектор – 7,9%, южный сектор – 0,9%. В группе “защитное вооружение надето” у 58 погребенных зафиксирована ориентировка по следующим секторам: западный – 26 (44,8%), восточный – 29 (50%), северный – 2 (3,5%), южный – 1(1,7%). Во второй группе с “иным” местоположением шлемов и кольчуг ориентировка погребенных имеет другие показатели: западный сектор – 21 (56,8%), восточный – 6 (16,2%), северный – 10 (27%). Как видим, в ориентировке этой группы преобладает западный сектор и довольно значительная часть северного сектора.

Из 160 комплексов конь зафиксирован в 93 (58%). Типы коня (по А.Г.Атавину) следующие:

• целый конь – 36
• 2 целых коня – 6
• 5 целых коней – 1
• 3 тип чучела (шкуры) – 19 (из них в 2 комплексах по 2 коня)
• 2 тип чучела (шкуры) – 4
• тип не ясен – 27.

Почти в половине погребений (43 – 46%) устроители обряда положили одного (или более) целого коня. В сумме с захоронениями, в которых зафиксировано чучело (шкура) 3 типа, они составляют 62 (67%).

Детали погребального обряда полностью прослежены лишь в 72 (45%) погребениях, в 57 комплексах частично, так как они по разным причинам (ограбления, землеройные животные, техника и т.д.) разрушены. По 31 захоронению сведения отсутствуют. Картина вырисовывается следующая. Впускных погребений в 2,3 раза больше, чем основных, соответственно – 69% и 31%. Досыпка отмечена в 7 случаях, кромлех – в 3, каменный заклад и ров – в 6, необычный ритуал (применение огня и т.д.) – в 5. Конструкция могильного сооружения зафиксирована в 112 погребениях: яма (или подбой) со ступенькой – 53. простая яма – 37, простая яма больших размеров – 14, яма с заплечиками – 9. Наличие гробовища отмечено в 71 случае.

Инвентарь исследуемой выборки погребений достаточно разнообразен. Из 160 комплексов инвентарь (или сведения о нем) полностью или частично сохранился в 151 захоронении. Чаще всего в погребениях зафиксированы колчан и стрелы (120 — 79,5%), сабли (103 - 68,2%), стремена (104 – 68,9%) и удила (84 55.6%). Довольно часто встречались лук (42 – 27,8%), котел (36 – 23,8%), кресало (33 – 21.9%), золотые и серебряные серьги (24 – 15,9%), седло (25 – 16,6%), копье (24 – 15.9%), бронзовые и серебряные браслеты и другие украшения (22  – 14,6%), гончарный сосуд (23 – 15,2%), распрямленная гривна (19 – 12,6%), бронзовые и серебряные пряжки и наконечники ремней (20 – 13,2%). Необходимо отметить присутствие в погребениях парчи и шелка (14 случаев), бронзовых и серебряных сосудов (15), монет (14), бронзовых и серебряных бляшек (13), золотых украшений (12), кинжалов (II), бус и подвесок из различных материалов (И), амфор (7). Из единичных находок привлекают внимание наручи (4) и поножи (3), булава (5), топор (4), шпоры (4), стеклянный сосуд (4), шейная гривна (3), замок и ключи (3), щит (2) и др.

При сравнении инвентаря в группах (местоположение доспеха “надет” и “не надет”) вырисовывается следующая картина. Процентное соотношение отдельных категорий инвентаря (колчан и стрелы, лук, котел, седло, гончарный сосуд, кресало, парча, шелк) по отношению к общему количеству погребений в группах достаточно близкое (разница менее 10%). В то же время по другим категориям разница достаточно заметная (от 10 до 30%) (табл. 1).

Табл.1. Процентное соотношение отдельных категорий инвентаря по группам погребений с надетым и ненадетым доспехом

При анализе погребального инвентаря основного источника выяснилось, что в захоронениях он распределен неравномерно. В большинстве погребений (57,3%) комплекс инвентаря, помимо доспеха, состоял из обычных предметов вооружения (сабля, лук, стрелы, копье), конского снаряжения (стремена, удила, седло), сосуда, бронзовых или серебряных украшений и др. В 33% погребений, кроме представлял ьного инвентаря, зафиксированы статусные (ранговые) вещи: котел, гривна (распрямленная или шейная), наборной (или парчовый) пояс или большое количество предметов из драгметаллов. И. наконец, в 9.7% комплексов набор инвентаря был не только максимально представительным, включая статусные предметы, но и богатым. Здесь присутствовали золотые украшения, парчовая и шелковая одежда, поножи, наручи, топор, булава, амфора, аграф, замок, ключи и многое другое.

Подтверждает правильность разграничения погребений со статусными предметами и обычным инвентарем, на наш взгляд, и состав доспехов. Так, в большинстве (53%) погребений со статусными предметами обнаружен полный комплект доспехов. А в группе погребений с обычным инвентарем захоронения с полным комплектов доспехов составляют лишь 36,5%. В то же время количество погребений только с кольчугой приблизительно одинаковое - 44% и 49% соответственно. А вот захоронений только со шлемом среди погребений со статусными предметами всего 3%, с обычным же инвентарем – 15%.

В выделенных нами группах (по местоположению доспеха) процентное соотношение погребений с обычным инвентарем, со статусными предметами и богатым инвентарем выглядит следующим образом.

Группа “доспех надет”. Из 62 комплексов информация об инвентаре имеется по 61 (13 погребений ограблены или разрушены). С обычным инвентарем – 34 (55.7%) захоронений, со статусными предметами – 24 (39,3%), богатых – 3 (5%) (Дмитриевская – 1, 1/2, Южный 2/1, Дубовики).

Группа “иное расположение доспеха”. Из 42 комплексов 9 ограблены или разрушены. С обычным инвентарем - 25 (59,5%), со статусными предметами – 10 (23,8%), богатых – 7 (16,7%) (Чингул, Таганча, Каирка, Олень-Колодезь, Ботиево, Родио-новка 3/1, Шумаевский). Следует обратить внимание на практическое совпадение процентных показателей погребений с обычным инвентарем в обеих группах и на то, что в группе с иным местоположением доспеха захоронений с богатым инвентарем в 3.3 раза больше, чем в группе "доспех надет" (даже несмотря на то. что к этой группе отнесен комплекс Дубовики – одна кольчуга надета, вторая – в ногах, шлем – на перекрытии). В то же время нельзя не отметить большое количество погребений с обычным инвентарем в группе с ненадетым доспехом (табл.2).

Табл.2. Процентное соотношение погребений с надетым и ненадетым доспехом и захоронений с разным набором инвентаря

Хронология и картографирование погребений

Из 160 комплексов 123 датируются золотоордынским временем, 36 погребений датируются широко (XII-X1V вв., ХИ-ХШ вв., ХНІ в.), 1 – домонгольским временем. Таким образом, восточноевропейские позднекочевнические погребения с защитным доспехом в эпоху Золотой Орды составляют приблизительно (на данный момент нам известно всего около 1150 комплексов) 10,7%. Погребений с кольчугами этого времени - 107 (9,3%), со шлемами - 75 (6,5%).

Из 104 погребений основного источника, где зафиксировано местоположение оборонительного вооружения, подавляющее большинство (80,8%) также датируется золотоордынским временем. Широко датируются 19 захоронений (6 - XII-XIV вв., 2 - ХІІ-ХП1 вв.. 11 - XIII в.). Лишь один комплекс (Большая Белозерка-1, 1/2) относится к домонгольскому времени - нач.XIII в.

Картографирование позднекочевнических погребений с защитным вооружением демонстрирует распространение этих памятников практически по всей восточноевропейской степи и в отдельных регионах лесостепи (рис. 1). На западе они достигают Венгрии (Ченгеле, Чойош), на востоке – Южного Урала (Шумаевский), на севере – бассейна Клязьмы (Юрьев-Польской), на юге  – Нижнего Подуна-вья. степных районов Крыма и Северо-Западного Предкавказья. При этом следует отметить, что в Поволжье захоронения с доспехом почти отсутствуют: нам известно лишь 1 погребение в Нижнем Поволжье (Бахтияровка) и 1 – в Среднем (Квасни-ковка). В то же время на карте заметны три концентрации памятников: в Поросье-25, в Нижнем Под-непровье (Левобережье) - 29 и на Северо-Западном Предкавказье (бассейн Кубани и Бейсуга) – 33.

Эта же картина, в принципе, сохраняется на картах распространения погребений основного источника (с указанием местоположения доспеха). В группе “доспех надет” большинство (20) памятников зафиксировано на Северо-Западном Предкавказье, 11 – в Нижнем Поднепровье. 7 – в Поросье (рис.4). Среди захоронений с “иным" местоположением кольчуг и шлемов 11 памятников находятся на Северо-Западном Предкавказье, 6 – в Поросье. 5 – в Нижнем Поднепровье (рис.5).

Эти концентрации памятников, на наш взгляд, объясняются следующим образом. Значительная часть (II- 44%) погребений в Поросье датируется широко в пределах XII-XIV вв. (10 - ХІІ-ХІІІ вв., 1 - XI1-XIV ВВ.), поэтому нельзя исключить возможность НОСТЬ; что какие-то из них домонгольского времени. Па территории Поросья, как известно, проживали полуоседлые Черные клобуки, тесно связанные с Древней Русью. И хотя мы не располагаем доказательствами использования Черными клобуками интересующего нас обряда, нельзя не отметить мнение С.А.Плетневой и А.Н.Кирпичникова о том, что в Поросье погребения с доспехами домонгольского времени могут быть следствием постоянного притока высококачественного оружия из древнерусских мастерских (Плетнева С.А, 2003, с. 147; Кирпичников А.Н., 1971, с.7-15). С.А. Плетнева не исключала также, что какие-то оружейники постоянно проживали на территории Поросья и изготавливали доспехи (и другие виды оружия) на заказ для кочевников (Плетнева С.А., 2003, с. 147). Кочевнические погребения золотоордынского времени с этой территории, по-видимому, следует связывать с улусной системой Джучидского государства. Как известно, кочевая аристократия, получавшая за военную службу удел-улус, содержала многочисленные отряды тяжеловооруженных профессиональных воинов (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.46; Исхаков Д.М., Измайлов И.Л., 2000, с.86). Какая-то часть погребений, возможно, является “результатом" военных столкновений с Великим княжеством Литовским. А после того, как около 1362 г Киевское княжество попало под власть Литвы, здесь продолжали хоронить “служилых татар" – кочевых феодалов, служивших за лены уже литовскому князю, на что есть прямые указания в актах Великого княжества Литовского (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.228).

Большое количество захоронений с доспехом в Нижнем Поднепровье мы объясняем той же улусной системой. Этот регион еще в половецкое время был достаточно плотно заселен кочевниками из-за обильных пастбищ. И в золотоордынский период (а 86% погребений датируются 2-й пол.ХІІІ-XlV в.) эти земли были достаточно привлекательны для кочевой военно-служилой знати.

И, наконец, самая большая концентрация позднекочевнических погребений с защитным доспехом в степной зоне Северо-Западного Предкавказья. Здесь также расположены прекрасные пастбищные угодья. А погребения с доспехом практически все датируются золотоордынским временем и. по-видимому, также связаны с улусной системой.

Требует объяснения и упоминавшееся выше почти полное отсутствие погребений с защитным вооружением в Поволжье. Ведь в золотоордынское время здесь были построены города, в которых работало большое количество ремесленников. Через этот регион проходили торговые пути. Воины ханского домена, естественно, не испытывали недостатка в самом лучшем вооружении. Возможно, это явление как-то связано с религиозной практикой (исламом). Вероятно, на территории ханского домена военной элитой более строго соблюдались определенные правила мусульманского погребального обряда. По мнению Г.А.Федорова-Давыдова (1973, с. 103), именно в Поволжье, непосредственной области хозяйничания и управления хана, ислам наиболее глубоко проникает в среду кочевников. А вот другие регионы степи даже в XIV в. были еще очень поверхностно затронуты мусульманством. В связи с этим в качестве рабочей версии можно предположить. что умерших нукеров и нойонов, служивших при хане, родственники, желавшие похоронить их по языческому обряду, погребали в их ленных владениях. т.е. за пределами ханского домена.

Этнокультурная атрибуция

Анализ исследуемых нами источников показал. что местоположение кольчуг и шлемов в позднекочевнических погребениях не может служить этномаркирующим признаком. Напомним, что два северокавказских исследователя считают иначе: шлемы в позднекочевнических захоронениях надеты на голову погребенного (Зеленский Ю.В.. 1998, с.ЗЗ) и "как в половецких, так и в монгольских погребениях шлемы располагаются либо на голове погребенного, либо рядом с ней” (Схатум Р.Б., 2003, с.227).

По нашим данным. 46% шлемов зафиксированы “на голове", 34% - в районе головы, что в сумме составляет 80%. Налицо тенденция, но и только. Достаточно большое количество шлемов (14%) обнаружено в районе ног. По мнению Р.Б.Схатума, которое он высказывал неоднократно (Схатум Р.Б., Дымченко В.М.. 2003, с.ЗЗ; Схатум Р.Б., 2003, с.227; 2005, С.338), такое расположение боевого наголовья (в ногах) является одним из характерных признаков адыгских погребений. Однако, на чем базируется это утверждение, не поняАю. Мы уже указывали выше, что география распространения позднекочевнических захоронений с этим элементом обряда достаточно широка, и связывать их с адыгами, на наш взгляд, нет никаких оснований.

То же самое можно сказать и о кольчугах. Например, кольчуга, сложенная вчетверо, обнаружена в п. 15 Келийского могильника в горной Ингушетии, который датируется монетой Менгу-каана (Нарож-ный Е.И., 2005. с. 101). Если же следовать логике Ю.В.Зеленского и Р.Б.Схатума, то. например, половецкий хан из Чингульского кургана таковым не является (шлем с кольчугой - в ногах), он - адыг!?

Что же касается этнокультурной привязки погребального инвентаря, то здесь можно, на наш взгляд, уверенно назвать лишь распрямленные гривны, которые ряд исследователей соотносит исключительно с половцами (Шалобудов В.Н., 1990, с. 118; Плетнева С.А., 2003. с. 164). Кроме этого, надежным показателем половецкой этнической принадлежности погребенного, по мнению М.В.Горелика, являются и дисковидные бляхи классического воинского снаряжения (Горелик М.В., 2008, с. 142, рис.5Б). Однако, к сожалению, эти предметы (бляхи) в погребениях номадов встречаются крайне редко.

Как мы уже упоминали выше, в группе захоронений с “надетым” доспехом преобладает ориентировка в восточном секторе (29 - 50%). Распрямленная гривна в этой группе зафиксирована в 14 погребениях, из них 7 имеют восточную ориентировку, 7 – западную. Таким образом, как половецкие, по-видимому, можно интерпретировать 36 (63.2%) захоронений. Несколько погребений с западной ориентировкой возможно связать с печенежским погребальным обрядом, который оказался неизменным в некоторых районах даже в раннезолотоордынское время (Поросье-4; Вост.Маныч 19/1). С меридиональной ориентировкой в этой фуппе, как отмечалось выше, зафиксировано всего 3 комплекса. Таким образом, даже при упрощенной процедуре выделения этнодиагностирующих признаков заметна связь указанного обряда с кочевническим населением восточноевропейских степей, обитавшим здесь до татаро-монгольского нашествия.

В группе с иным местоположением доспеха картина более сложная. С половцами, скорее всего, можно связать только 9 (21.4%) погребений (5 с восточной ориентировкой и 4 с распрямленной гривной). В северном секторе ориентированы 10 погребенных, половина (21 – 50%) воинов имеют западную ориентировку. Из них 4 с распрямленной гривной мы отнесли к половцам, 4 широко датируются (XII-XIII вв., XII-X1V вв.). Остальные 13 комплексов датируются золотоордынским временем. По-видимому, какую-то часть из них следует связать с исламизацией кочевников (как половцев, так и “монголов”), а какую-то возможно отнести к представителям межэтнического синтеза половецкого и монгольского населения. В результате этнокультурная оценка группы захоронений с данным типом обряда затруднена, поскольку смешанность признаков в почти половине погребений не позволяет вполне определенно атрибутировать погребальные комплексы с этнической точки зрения.

Одно захоронение золотоордынского времени (Шумаевский-11, 7/5) с восточной ориентировкой из второй группы следует рассмотреть отдельно. Оно получило в литературе неоднозначную этнокультурную трактовку. И.В.Матюшко полагает, что это захоронение знатного тюркского воина (Матюшко И.В., 2008, с. 147), что подтверждают тип погребального сооружения, наличие 2 коней (3 тип, по А.Г.Атавину), яркий кочевнический погребальный инвентарь и ориентировка (?) умершего. А вот по мнению В.П.Костюкова, ряд признаков (бальзамирование, обмотка головы и туловища полосами шелковой ткани, оснащение костюма металлическими предметами) свидетельствует о принадлежности захоронения к элитному киданьскому (Костюков В.П., 2006, с.446; 2009. с.224-225). Кидани (каракитаи), как известно, исповедовали буддизм, хотя при этом приносили жертвы небу, земле и предкам (Каракитаи, 1965. ст. 14). И в этом погребении исследователь выделяет два признака, в качестве диагностирующих буддийское влияние. Это использование ртути для бальзамирования тела и присутствие во рту бронзовой пластины (Костюков В.П., 2009, с.225). Такая смешанность обрядовых признаков не позволяет интерпретировать данное погребение как половецкое (кылчакское). Более того, возникает вопрос в правомерности традиционной трактовки позднекочевнических погребений с восточной ориентировкой исключительно как половецких. Медиевисты отмечают, что давно назрела необходимость вернуться “к полновесным исследованиям этнокультурного состава золотоордынских кочевников, которые ныне фактически прекращены вследствие мнимо окончательного решения проблемы” (Костюков В.П.. 2006. с.447). И следует это, по-видимому, сделать, в первую очередь, для погребений с восточной ориентировкой. После издания работ Г.А.Федорова-Давыдова и С.А.Плетневой прошло несколько десятилетий, количество археологических источников значительно увеличилось, а их этнокультурная интерпретация, как правило, по-прежнему на уровне 60-70 гг XX в. Пример с шумаевским погребением демонстрирует наличие серьезной проблемы в золотоордынской археологии, связанной с отсутствием специальных разработок археологических признаков захоронений найманов, киданей, кереитов, меркитов, уйгуров и многих других центральноазиатских этносов, племена которых были вовлечены в орбиту улуса Джучи.

Социальная атрибуция

Позднекочевиические погребения с оборонительными доспехами исследователи традиционно относят к наиболее богатой, элитарной части воинских захоронений. Обычно их интерпретируют как погребения тяжеловооруженных всадников. Мы ни в коей мере не отрицаем эти устоявшиеся истины, поскольку действительно дорогостоящее защитное вооружение могли приобрести только зажиточные люди. Об этом говорится и в письменных источниках, например, Плано Карпини сообщает, что “шлемы и латы” имеют богатые кочевники (Путешествия..., 1957, с.50).

Однако анализ погребального инвентаря исследуемых захоронений (см. выше) выявил значительную неоднородность его состава, что дало нам основание разбить погребения с зафиксированным местоположением доспеха на 3 группы: “с обычным инвентарем”, “со статусными предметами”, “с богатым инвентарем”. Мы далеки от того, чтобы непосредственно переносить полученные результаты на социальную структуру военных подразделений номадов, но в то же время нельзя их и игнорировать. Мы прекрасно отдаем себе отчет, что речь идет о неравенстве в погребальном инвентаре, которое не всегда напрямую связано с прижизненным статусом погребенного (Каменецкий И.С., 1999. с. 140). Ведь среди предметов, обнаруживаемых в захоронениях, могут находиться не только личные и собственные вещи погребенного, но и предметы-дары умершему от родных и близких, дары, адресованные богам, душам предков и ранее умершим. Иллюстрацией к последнему может служить сообщение Жана де Жуанвиля о похоронах “знатного [куманского] рыцаря”: “Великий король куманов передал ему (погребаемому заживо со своим умершим господином слуге - Т.П., Ю.К.) послания, обращенные к их первому королю. ...и просил короля вознаградить воина за его службу” (цит. по: Юрченко А.Г., 2008, с.302).

Таким образом, логично предположить, что надетые на умершего вещи принадлежали лично ему, а среди предметов, положенных в разных местах могилы, могли быть вышеуказанные дары.

Исходя из этого посыла, большинство погребений с ' надетым” доспехом должно принадлежать знати и воинам среднего ранга. В действительности же, как указывалось выше, 55,7% умерших из этой группы были снабжены обычным инвентарем, 39,3% – статусными предметами, и лишь 5% можно отнести к богатым. В группе с иным местоположением доспеха картина другая: погребений со статусными предметами 23,8%, с богатым инвентарем - 16,7%, с обычным инвентарем – 59,5%. Как видим, полученные результаты противоречат высказанному выше предположению.

Необходимо прокомментировать и процентное соотношение комплексов с различным набором инвентаря и обеих групп с надетым и иным местоположением доспеха (табл.2). Данные демонстрируют, что всего лишь в 30% погребений с богатым инвентарем защитное вооружение было надето на умершего. Это можно объяснить, по-видимому, ‘‘представлениями о репрезентативности, о том, как должен выглядеть достойный представитель, “служащий” империи (Чингизидов - Т.П., Ю.К.) вне зависимости от этнической принадлежности, но в точном соответствии со своим социальным статусом в державе” (Васильев Д.Д. и др., 1993, С.40). В данном случае имеется в виду, что умершего представителя золотоордынской знати (а все погребения с богатым инвентарем и ненадетым доспехом датируются золотоордынским временем: 1 – 2-й пол.XIII в.. 1 – 2-й пол. ХІII-XIV в., 1 – кон. XIII – 1 третью XIV в., 4 - сер. - 2-й пол.ХІV в.) облачали не в доспехи, а в роскошный костюм из дорогостоящего шелка или парчи. Интересная деталь: 2 из 7 погребенных, скорее всего, половецкого происхождения (в комплексах Таганча и Чингул - распрямленная гривна). Все три погребения с богатым инвентарем и надетым доспехом также половецкие (во всех - распрямленные гривны, в двух - восточная ориентировка). Необычная ситуация в комплексе Дубовик!?: погребенный ориентирован в западном секторе, с распрямленной гривной и двумя кольчугами – одна надета, другая в ногах. Налицо смешанность признаков, характерная для “переходного” раннезолотоордынского периода. Несколько неожиданным представляется то, что из 10 погребений высшей знати 5 связываются с домонгольским (половецким) населением. Но, во-первых, письменные источники, как известно, утверждают тайный характер погребений “старших офицеров” монголов, то есть бескурган-ный. Во-вторых, в литературе уже не раз отмечалось, что сообщения о полном уничтожении половецкой аристократической верхушки явно преувеличены, поскольку этому противоречат как письменные, так и археологические источники (Отрощенко В.В., Рас-самакин Ю.Я., 1988, с.40; Блохин В.Г. и др., 2003, с. 198; Нарожный Е.И., Охонько Н.А., 2007, с.94; Потемкина Т.М., 2007, с.220; Горелик М.В., 2008, с. 144). Более того, по мнению В.В.Отрощенко, часть половцев после военных действий вернулась в южнорусские степи, при этом возвращались не отдельные “мигранты”, а целые коллективы с собственной социальной структурой. Поскольку они принципиально решали проблему восстановления людских ресурсов, то могли требовать конкретную территорию для расселения и определенные привилегии в обмен на лояльность к монгольской администрации (Отрощенко В., 2004, с.26).

Положение в погребениях со статусными предметами более понятно: у 71% умерших доспех был надет, у 29% располагался в разных местах погребального сооружения. По-видимому, процесс насаждения “сверху” имперской культуры среди представителей воинского среднего звена протеказ не гак быстро, как у высшей воинской знати.

Неоднозначная ситуация в погребениях с обычным инвентарем: всего у 58% умерших доспех был надет, а у 42% защитное вооружение устроители обряда положили в определенных местах могилы. Здесь явно требуется другое объяснение, не связанное с необходимостью демонстрации происхождения погребенных воинов. Эту группу захоронений следует рассмотреть более подробно, чтобы понять причину данного положения.

В нее входят 25 погребений. Почти половина из них (II- 44%) происходит с Северо-Западного Предкавказья, как и в группе с надетым доспехом (14 - 40%). Остальные разбросаны по степи от Венгрии до Калмыкии. Небольшое сосредоточение (4 погребения) наблюдается в Поросье. К золотоордынскому времени относятся 18 (72%) захоронений. Остальные датируются широко: 2 XII-XIV вв., 2 - ХІІ-ХІІІ вв., З - XIII в. Ориентировка в этой группе следующая: западный сектор – 14 (63,6%), северный -4(18,2%), восточный -4(18,2%). 76% погребенных сопровождал конь. Полный комплект доспехов обнаружен в 36% погребений, что практически столько же, как и в такой же группе с надетым доспехом (37%). В то же время у 20% этой группы захоронений защитное вооружение представлено только шлемом (в аналогичной группе с надетым доспехом наличие шлема без кольчуги зафиксировано лишь в 4 - 11 % – захоронениях). А вот количество погребений только с кольчугой разное: 44% – в группе с иным местоположением доспеха, 51% – в группе “доспех надет”. Как видим, серьезная разница в обеих группах с обычным инвентарем наблюдается только в ориентировке погребенных и в наличии серебряной чаши/плошки (табл.З).

Табл. 3. Сравнительная характеристика погребений с обычным инвентарем по отдельным признакам погребального обряда и некоторым категориям инвентаря

Объяснение, на наш взгляд, необходимо искать в следующем. Погребения с обычным инвентарем и уложенным в определенных местах могилы доспехом могли принадлежать административно-чиновным слоям невысокого ранга золотоордынского общества. А наличие оборонительного вооружения в этих захоронениях означало, что умерший был также и воином. Интересно в этом плане изображение паньгуаня – китайского божества, ведавшего судьбами людей. Он изображался в халате и кольчуге. Это сочетание, кроме признака военного чиновника, означало полное совершенство паньгуаня как в гражданских, так и в военных делах, его всестороннее могущество (Мифологический словарь, 1991, С.426).