Круглов Е.В. (Волгоград) Погребальный обряд огузов Северного Прикаспия 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время // Гл. ред. Евглевский А.В.; Ин-т археологии НАН Украины; Донецкий нац. ун-т. - Т.2. - Донецк: Изд-во ДонНУ, 2001.
Культура и этногенез средневековых огузов, как известно, имеет отношение к истории целого ряда современных тюркоязычных народов Востока. Ушедшие в XI в. в ходе сельджукского движения в Закавказье и Малую Азию огузы приняли непосредственное участие в формировании азербайджанского и турецкого народов. Оставшиеся в Средней Азии и Иране явились важнейшим слагаемым в процессе консолидации туркменской народности. Значительные группы огузского происхождения влились также в состав казахов, узбеков, каракалпаков, башкир и поволжских татар. Прямыми потомками огузов в Восточной Европе являются живущие в Молдавии, Болгарии и частично в Западной Украине гагаузы. Таким образом, исследование истории огузов имеет большое международное значение.
Нет сомнения, что решению ряда спорных проблем ранней истории огузов поможет исследование археологических памятников средневековых кочевников, населявших во 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. степи Северного Прикаспия (рис.1). Физико-географические условия этого региона хорошо известны и неоднократно воспроизводились в соответствующей литературе (Доскач А.Г., 1979; Демкин В.А., Лукашов А.В., 1985, 1993).
Основные отличительные особенности погребального обряда огузов, кочевавших в указанное время на территории Северного Прикаспия, выделены В.А.Кригером и В.А.Ивановым, соответственно в кандидатской и докторской диссертациях, на основе анализа 93 погребальных комплексов (Кри-гер В.А., 1985; Иванов В.А., 1990). Выводы исследователей были обобщены в нескольких небольших статьях (Кригер В.А., 1986, 1993; Иванов В.А., 1993) и в настоящее время, в целом, не требуют ревизии. К основным особенностям погребального обряда огузов, как известно, относятся следующие признаки: преимущественно, впускной характер совершаемых захоронений, сооружение простых, в основном прямоугольной формы, могильных ям от 0,5 до 2,2 м глубиной, вытянутая на спине поза погребенных, ориентированных головами на запад с сезонными отклонениями к северу и югу, наличие в могилах разнообразных деревянных конструкций – перекрытий, гробов, подстилок и т.п. Отмечены, но, в целом, не признаны характерными положение погребенных вытянуто на боку, восточная ориентировка, использование загробной пищи, а также угольные и меловые посыпки (табл.1-2а, 5, 5а).
Новые раскопки и учет памятников Волго-Донского междуречья и районов Сарпинской низменности, неиспользованных в свое время ни В.А. Кригером, ни В.А.Ивановым, позволил нам учесть известные в настоящее время уже примерно 240 комплексов и случайных находок, происходящих из 232 погребений ІХ-ХІ вв. огузо-печенежского круга (каждый скелет в парных и коллективных погребениях учитывался нами как отдельная счетная единица). Сбор материалов ограничивался степной зоной Северного Прикаспия в пределах современных территорий Республики Калмыкии, Астраханской, Волгоградской, Оренбургской, Самарской и Саратовской областей Российской Федерации, Актюбинской, Атыраусской и Западно-Казахстанской областей Республики Казахстан. Дополнительно рассматриваются захоронения из курганов кочевнического могильника Саркела-Белой Вежи Ростовской области (рис.1). Близкие к кочевническим погребальные памятники, расположенные на территории лесостепных районов Республики Башкирии, в данной работе не учитываются.
ВВажнейшей особенностью огузского погребального обряда в настоящее время большинством исследователей признается также наличие в женских и детских погребениях (1-я половозрастная группа, далее 1-я ПВГ) довольно необычных предметов: копоушек, птицевидных и крыловидных нашивок, привесок (рис.2), достоверное практическое назначение которых до сих пор остается невыясненным. Всего в настоящее время среди общего количества учтенных материалов известно археологически достаточно полноценно изученных 30 комплексов (включая 2 захоронения из курганов 37 и 59 кочевнического могильника у Саркела), а также 10 случайных находок предметов вышеуказанного круга, происходящих из разрушенных погребений с неполностью сохранившейся информацией (табл.1,1а, 3, 4, 9, 9а). В одну общую обрядовую группу с ними мы объединяем также 29 погребений и 3 случайные находки, содержащие в составе могильного инвентаря свинцовые грузики-пломбы, костяные пряслица (?), бубенчики, ножницы, зеркала и некоторые другие категории бытовых вещей, но без вышеуказанных этнографически значимых предметов (табл.2, 2а, 3). Таким образом, общее количество захоронений, составляющих 1-ю ПВГ средневековых памятников Северного Прикаспия, насчитывает в настоящее время 56 скелетов, происходящих из 55 погребений, а также 13 случайных находок. Пять арабских монет-подвесок 954/955 и 958/959 гг., присутствовавших в составе инвентаря погребения на дюне у с.Лапас, надежно датируют все эти вещи 2-й пол. X в. (Филипченко В.А., 1958, с.236-242). В это время в степях и полупустынях Северного Прикаспия безраздельно господствовали именно огузские племена. Данная территория носила тогда название Дешт-и-Огуз и полностью входила в состав раннефеодального государства огузских ябгу (Агаджанов С.Г., 1969, с.ЗУ-42).
Как известно, еще Г.А.Федоров-Давыдов установил, что копоушки и нашивки представляют собой локальный признак исключительно восточных районов Южнорусской степи ІХ-ХІ вв. – Поволжья и Южного Приуралья (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.141-142). Малочисленность известных в его время погребений с подобными вещами не позволила тогда исследователю сделать какие-либо основательные выводы об этнической принадлежности данной группы вещей.
Подробный искусствоведческий анализ копоушек и нашивок был проделан Л.М.Гаврилиной. Она сделала вывод, что все эти украшения могут принадлежать лишь какой-то одной конкретной этнической группе из состава печенежско-огузского круга и должны рассматриваться в качестве ее узкого этнографического индикатора (Гаврилина Л.М., 1985, с.224). К сожалению, Л.М.Гаврилиной не был выявлен полный круг погребений, сопровождавшихся данными украшениями, а, кроме того, некоторое количество таких памятников было раскопано уже позже выхода в свет ее статьи. Не пыталась она и анализировать особенности погребального обряда памятников, содержащих рассматриваемые вещи. В результате была упущена крайне перспективная возможность комплексного разрешения вопроса. Эта проблема была решена В.А.Кригером. Выделив на территории степей Заволжья и Приуралья для ІХ-ХІ вв. две группы захоронений, различающихся между собой локальными и частными особенностями погребальной обрядности, наиболее распространенный тип погребения В.А.Кригер сопоставил именно с огузским этносом. С погребальной обрядностью огузов он связал также находки копоушек, нашивок и привесок, которые рассматривал, вслед за Ф.Х. Арслановой, как символы распространенного у кочевников обряда почитания женского божества Умай (Кригер В.А., 1985, с.12-18; 1986, с.125-128; 1993, с.138-140). В 1990 г. к аналогичным выводам в своей диссертации пришел и В.А.Иванов (Иванов В.А., 1990, с.36). Таким образом, связь комплексов 1-й ПВГ с культурой огузов представляется в настоящее время наиболее убедительной. Заметим, однако, что ни В.А.Кригер, ни В.А. Иванов в своих работах детально не занимались вопросами относительной хронологии выделенных ими в степях Северного Прикаспия археологических памятников ІХ-ХІ вв. Весь известный им материал они датировали Х-ХІ вв., что на сегодняшний день не может быть достаточным условием для движения вперед в области изучения печенежско-торческих памятников.
С тех пор данная проблема практически никем не разрабатывалась. В результате, вплоть до настоящего времени, корпус собственно огузских погребений остается не определен, не очерчена территория распространения раскопанных захоронений, не разработана типология погребального инвентаря, не решены вопросы хронологии известных памятников, остается неясным общее соотношение культуры огузов с культурами других кочевых и полукочевых народов, также населявших территорию северокаспийского региона, а именно: хазар, болгар, печенегов и венгров. В результате, средневековые погребения ІХ-ХІ вв. до сих пор интерпретируются исследователями, как правило, как огузо-печенежские в целом, либо еще шире, как позднекочевнические.
Важным признаком погребального обряда огузов является сопровождение умершего костями коня: черепом и частями ног. Основной отличительной особенностью именно огузского погребального обряда, выявленной в свое время еще С.А.Плетневой и подтвержденной исследованием В.А.Кригера, является так называемое вертикальное соотношение положения коня, сопровождавшего покойного, и человека. Головы и шкуры коней укладывались огузами над останками погребенных, в засыпях могильных ям, на перекрытиях, на крышках гробов или колод, на ступеньках (Приложение, признаки 36-37).* Пространственно-горизонтальное соотношение останков погребенных и ритуальных животных, т.е. расположение их в могилах на одном уровне рядом друг с другом, в научной литературе было признано нехарактерным для огузов. К аналогичным выводам пришел и автор данной работы (Круглов Е.В., 1989а, с.35-36; 1994, с.38-40). Из 56 погребальных комплексов 1-й ПВГ захоронений 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. Северного Прикаспия, сопровождающихся копоушками, нашивками, привесками, свинцовыми грузиками-пломбами, бубенчиками и сопутствующими им другими бытовыми вещами, 33 скелета сопровождались черепом и ногами коня, местоположение которых в могилах достоверно было зафиксировано в 26 случаях. Во всех 26 конские останки находились выше уровня залегания погребенных. Они располагались в засыпи могил, на крышках гробов или колод, на перекрытиях, ступеньках (Болгарка, 1/3; Быково-Н, 3/5; Верхнепогромное-1, 1/3; Верхний Балыклей-Н, 7/1; Волжский-Н, 2/4; Дюкер, 27/ 9; Заплавное-1, 3/6, скелеты 1и 2, 3/7; Калиновский, 12/19,42/1; Карасу-1,11/2; Киляковка, 4/1 и 4/2; Коло-бовка, 1893 г.; Никольское-V, 1/4, скелет 2; Приозерное, 4/1; Саркел, 37; Средняя Ахтуба, 1/3 и 1/5; Старица 21/5, 30/4, скелеты 1 и 3; Сухая Саратовка, 1/5; Увак, 10/2; Эльтон-85, 7/1; табл. 1а, 2а, 9а). В частично нарушенных комплексах из Асат Бая-Ш, Ба-таевки, Карасу-1, 4/6 Б и 6/1, Маяка Октября, 1/1 и Успенки соотношение человека и коня достоверно не было выяснено. В погребении Быково-1, 10/16 кости двух ног животного лежали рядом с берцовыми костями ног человека. Нижняя часть скелета женщины была нарушенной: одни кости ее ног находились выше основной части скелета, другие – ниже. Перепад высот местоположения отдельных костей составлял 0,4-0,6 м (Смирнов К.Ф., 1960, с.201-202).
Наиболее ярко и выраженно обряд положения останков коня выше уровня залегания человека оказался зафиксирован в богатых мужских захоронениях военно-кочевой знати (Быково-1, 16/9; Верхний Балыклей-И, 5/1; Заплавное-1, 3/3; Кривая Лука-XV, 2/6; Купцын Толга, 46/5; Маяк Октября-91,4; Никольское-V, 1/4; Новоникольское-1, 7/13; Пятнадцатый поселок, 3/7; Рахинка, 3; У-85 (Барун), 4/2; Ченин, 8/4), составляющих основу 2-й обрядовой половозрастной (мужской) группы (далее 2-я ПВГ) захоронений кочевников 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. степей Северного Прикаспия. Всего в этой группе учтено 93 археологически достаточно полноценно исследованных захоронения (табл.5, 5а). С этими материалами могут быть сопоставлены погребения из курганов 5, 16, 35/2, 41, 43, 45, 48, 53, 54 Саркельского кочевнического могильника (табл.9,9а). Наиболее полную характеристику предметов погребального инвентаря захоронений этой группы иллюстрируют материалы погребения Ченин, 8/4, исследованного А.В.Лукашовым на границе Эльтонской и Бессточной равнин (рис. 3-5; 6, 2). Специфическое сочетание орнамента и форм блях поясной и сбруйной ременной гарнитуры и накладок ножен сабли данного комплекса позволяет отнести его ко 2-й пол. X в. – периоду наивысшего могущества Огузского государства.
 |
 |
| Рис. 3. Эталонный погребальный памятник огузов 2-й пол. X в. Курганный могильник у пос. Ченин Палласовского района Волгоградской области. Курган № 8, погребение № 4.1-5 - наконечники стрел; 6 - кресало; 7, 8 - кольца для стягивания ремней; 9, 10 - окантовка дна деревянного сосуда (?); 11 - удила; 12, 13 - пряжки; 14 - крепление петли для подвешивания сумки; 15 - стремена; 16, 17 - крепления боковых сторон колчана. 1-17 - железо. | Рис. 4. Эталонный погребальный памятник огузов 2-й пол.Х в. Курганный могильник у пос. Ченин Палласовского района Волгоградской области. Курган № 8, погребение №4.7- сабля; 2, 4, 7 - обкладки ножен сабли; 3 - навершие рукояти сабли; 5 - обойма; 6 - оболочка; 8 - бубенчик; 9 - кинжал. 1, 3, 9 - железо; 2-5, 7 -серебро, чернение, позолота; 6, 8, 9 - бронза. |
 |
 |
| Рис. 5. Эталонный погребальный памятник огузов 2-й пол. Х в. Курганный могильник у пос. Ченин Палласовского района Волгоградской области. Курган № 8, погребение № 4. 1-7, 13, 21, 22 - украшения сбруйного набора; 8, 16-20, 23-25, 28, 29 -украшения кожаной сумки; 9-12, 14, 15, 26, 27 - украшения 2-х поясов. 1-29-серебро, бронза, чернение, позолота. | Рис. 6. Украшения конской сбруи. Реконструкции В.М. Клепикова из полевых отчетов А.С. Скрипкина и А.В. Лукашова за 1980 г. 1 - Верхний Балыклей-II, 5/1; 2 - Ченин, 8/4. |
Захоронения с достоверно зафиксированным расположением сопровождающего ритуального животного на одном уровне с человеком (предполагаемый печенежский признак), погребения с невыясненным или неопределенным обрядом, случайные находки, а также материалы Саркельского могильника рассматриваются отдельно (табл.6, 6а, 7, 7а, 8, 8а, 9, 9а).
Значительная часть погребений 1-й ПВГ сопровождалась предметами сбруи, стременами, удилами, седлами, а в нескольких случаях и уздечными наборами, зачастую украшенными разнообразными, но достаточно специфичными серебряными и бронзовыми накладками. Подробно типология украшений ремней конской сбруи, обнаруженных в материале интересующих нас средневековых погребений, была рассмотрена Л.М. Гаврилиной (Гаврилина Л.М., 1987, с.54-68; 1991, с.147-155; 1993, с.77-85). Так как эти предметы оказываются абсолютно аналогичными тем, которые встречаются также и в погребениях 2-й ПВГ, это позволяет нам объединить их обе в одну большую культурно-хронологическую обрядовую группу (примерно 165 комплексов) и всю ее связать с этнической культурой огузов. Реальное существование группы доказывают материалы коллективных погребений мужчин и женщин из Колобовки, 1893 г., Старицы, 30/4, Никольского-V, 1/4 (Спицын А.А., 1895, с.89-91; Шилов В.П., 1961, с.98-102; Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1989, с.108-115). Кроме этого, часть захоронений, не сопровождающихся частями коня, зафиксированных как в степи, так и в Саркельском кочевническом могильнике, а также некоторые комплексы с неопределенным погребальным обрядом (табл.7, 7а, 8, 8а, 9, 9а), скорее всего, также являются огузскими.
Погребения, интерпретируемые как огузские, идентичны немногочисленным захоронениям 2-й группы памятников средневековых кочевников Северного Причерноморья, выделенных в отдельный тип С.А. Плетневой (Плетнева С.А., 1958, с.161-162). В большинстве деталей и этнографических подробностях они полностью совпадают с особенностями погребального обряда гузов, описанного в нач. X в. Ибн-Фадланом (Ковалевский А.П., 1956, с.126).
К уже устоявшимся в научной литературе характеристикам погребального обряда огузов в настоящее время мы можем добавить еще несколько важных особенностей (Круглов Е.В., 2001, с.59-62).