В материалах воинских смотров и разборов русских служилых людей в XVII столетии мы не встречаем никаких упоминаний о наличии у них щитов. Даже в среде небогатых провинциальных дворян и детей боярских не отмечено попыток компенсировать подобным образом постоянно присутствовавший дефицит оборонительного вооружения. Можно с уверенностью говорить, что к этому времени щиты представляли собой полный анахронизм даже для наиболее традиционной части русского войска – поместной конницы. (Вероятно, щиты применялись в отрядах восточной кавалерии, входившей в состав русского войска.)

Вместе с тем мы можем констатировать, что щиты, преимущественно восточного происхождения, присутствуют в составе оружейной казны представителей аристократической элиты Московского государства конца XVI - начала XVII вв.: Б.Ф. Годунова, Ф.И. Мстиславского, В.В. Голицына. С высокой долей вероятности мы вправе предполагать, что все они являлись владельцами не только личного, но и родового собрания оружия и доспеха. В казне боярина и конюшего Бориса Федоровича Годунова в 1588 г. хранилось три щита. Два металлических: один турецкий, другой, по описанию, также восточный: «травы наведены золотом, на кайме промеж трав слова, подпись имя Бориса Федоровича; кругом ево венец золот, камни лалы да бирюзы, бахрома золото с серебром». Третий – «щит бухарский, шит золотом и серебром и шолки»¹.

На сегодняшний день военное дело оседлых племен Северо-Западного Кавказа эпохи Средневековья раскрыто достаточно слабо. Еще хуже освещено их защитное вооружение, несмотря на ряд вышедших за последнее время работ (Стрельченко, 1960; Каминский, 1986; Нагоев, 1986 и др.). Одним из основных видов личной защиты воина испокон веков являлся щит. Данная работа посвящена серии находок остатков щитов в могильниках СевероЗападного Кавказа золотоордынского времени.

Впервые эти щиты были описаны более 40 лет назад М.Л. Стрельченко в его статье «Вооружение адыгейских племен в X-XV веках (По материалам Убинского могильника)» (Стрельченко, 1960, с. 155, рис. 6 б). Такого же типа щиты упоминает Ю.Н. Воронов в своей работе «Древности Сочи и его окрестностей» (Воронов, 1979, с. 106, рис. 61, 3). Наконец следует отметить недавно вышедшую работу М.В. Горелика «Армии монголо-татар X-XIV вв.» (Горелик, 2002, рис. 7, B и D). Пожалуй, на этом список научных публикаций по рассматриваемому типу вооружения исчерпывается.

Смоленское Поднепровье было в кон. IX-X вв. одним из главных очагов формирования Древнерусского государства и древнерусской культуры. Местное кривическое население, т.е. носители культуры смоленско-полоцких длинных курганов (КСДК), несомненно, принимало участие в этих процессах, хотя характер и степень этого участия пока не вполне понятны.

Одним из основных источников для решения вопроса о влиянии складывавшейся древнерусской культуры и древнерусского населения на КСДК выступают предметы североевропейского (преимущественно скандинавского) и собственно древнерусского происхождения, найденные на памятниках КСДК. Рассмотрим соответствующие находки из погребальных комплексов этой культуры, расположенных на территории будущей Смоленской земли - в Смоленском Поднепровье, а также в Смоленском и Торопецком Подвинье.

Пражская культура понимается как взаимосвязанные локальные и хронологические группы памятников, „классический" вариант которых описан И. П. Русановой. Памятники типа Суков-Дзедзице рассматриваются в качестве локальных дериватов этой культуры, что достаточно убедительно показано в работах И. П. Русановой, М. Парчевского и других исследователей. Группы Ипотештъ-Кындештъ-Чурел отражают процесс трансформации пражской культуры под влиянием культуры византийцев (пленные и др. формы отношений с Империей), а так же взаимодействие с носителями других культур. Смешанные памятники, содержащие в разных пропорциях как пражский, так и инокультурный (прежде всего – „пеньковский") компонент, представлены в Центральной Молдавии, на Южном Буге. В ряде случаев можно выделить и памятники с компонентами пражской культуры, испытавшей влияние кочевников (Додешть на юге Молдовы и др.). Весь этот круг памятников находится в поле рассмотрения данной работы. Компоненты пражской культуры в контексте других культур: „лангобардском" или „аварском" в Карпатской котловине, групп Медиаш и Гымбаш в Семиградье – в данной работе не рассматриваются. Не рассматриваются здесь и компоненты или отдельные памятники пражской культуры на Балканах и в Восточных Альпах. Это требует специальной работы.

Статья посвящена изучению хазарских изделий из цветных металлов, найденных на славянских памятниках Подонья. Все находки были заново атрибутированы и продатированы на основании многочисленных аналогий. Ранее считалось, что славяно-алано-болгарские контакты в регионе начинаются в 1-й четверти Х в. Однако, опираясь на хронологию салтовских украшений, можно утверждать, что появление носителей салтово-маяцкой культуры в бассейнах Верхнего и Среднего Дона происходит уже в IX в.

 Во время раскопок Даргавсского катакомбного могильника среди вещей погребальных комплексов попадались бронзовые предметы неясного назначения — в виде треугольника с колечками и «рожками» на вершине углов. Первое время мы склонны были считать их разновидностью подвесок, украшений. Подобные предметы ранее были отмечены нами в ходе подготовки к печати материалов Тарского катакомбного могильника [1, 259-314]. Отмечаются они и в капитальном труде П.С. Уваровой «Материалы по археологии Кавказа» [2]. Упоминает их и А.Хайнрих в своей статье, вошедшей в третий том «Аланики» [3, 184-258]. И уже в сводной работе В.Б.Ковалевской, в иллюстративной части, есть рисунки этих предметов, происходящих из Чир-Юрта.

Публикация посвящена орудиям для обработки почвы и уборки урожая, выявленным недавно в окрестностях городка Боярка Киевской области. Описаны выставленные в Боярском музее наральник и чересло, которые могли эксплуатироваться в составе одного земледельческого устройства из предыдущих поступлений и охарактеризованы наральник, 5 проушных и втульчастих мотыжек, 7 серпов и коса, переданных в учреждения в последнее время. Приведена территория и хронология бытования подобных изделий. Сквозь призму данных о фиксации таких орудий в регионе сделан вывод о роли и места комплекса для изучения истории земледелия в конце I - начале II тыс нашей эры.

Уже не один год Северная экспедиция Института археологии НАНУ сотрудничает с поисковыми организациями и Боярским краеведческим музеем. В рамках этого сотрудничества предоставляются консультации поисковым отрядам, осуществляется атрибуция выявленных в местах боевых действий на территории памятников археологических материалов, при необходимости обследуются пункты их фиксации. среди интересных находок, предоставленных для обработки в последнее время – комплекс земледельческих орудий, недавно найденный в окрестностях Боярки специальной поисковой группой «Корчагинец» Украинского фонда поиска «Память» и который передан на постоянное хранение в фонды Боярского музея.

Ювелирные изделия эпохи раннего средневековья, найденные в Боспорском некрополе, неоднократно привлекали внимание историков и археологов. Большинство исследований посвящено изучению морфологии, типологии, хронологии украшений, также проблеме этнокультурной принадлежности этих вещей. Менее изученной остается техника изготовления ювелирных вещей – точных определений способов их изготовления пока не существует. Однако, техника древних производств является объективным историческим источником, поэтому необходимость привлечения технических данных для воссоздания полной картины металлообработки раннесредневекового Боспора очевидна. Хронологические рамки исследования определены второй половиной V – началом VII вв. н.э. Эти границы согласованы с двумя хронологическими группами вещей (второй и третьей), выделенными И.П. Засецкой при разработке относительной хронологии погребальных комплексов Боспора.