Крепость Орешек, основанная новгородцами в 1323 г. на острове у истоков р. Невы из Ладожского озера в течении почти четырех веков была местом ожесточенной борьбы между русскими и шведами. Она контролировала важный торговый путь из Ладожского озера по р. Неве в Балтийское море и была первым русским городом на невских берегах. С 1612 по 1702 гг. крепость находилась в руках шведов и была названа Нотебургом. В 1702 г после осады и кровопролитного штурма она была освобождена войсками Петра I и переименована в Шлиссельбург.

Раскопки крепости Орешек проводились в 1968-1970-х гг. отрядом Ленинградской археологической экспедиции ЛОИА АН СССР под руководством А.Н. Кирпичникова и были продолжены в 1971-75 гг. автором этой статьи. На территории острова исследовано около 2000 кв. м. культурного слоя. В результате раскопок были открыты остатки новгородской каменной крепости 1352 г. обнаружены и частично исследованы остатки посадской стены 1410 г., уточнена дата строительства крепости московской поры  —  начало XVI в. (Кирпичников 1980: 11-33; 1984: 92-118; Кильдюшевский 1976: 17).

Среди материала собранного во время раскопок выделяются предметы вооружения, а также снаряжения коня и всадника — свыше 350 находок (табл. 1-3). В их число не входят предметы XVI-XVIII вв., относящиеся к огнестрельному оружию, которых в коллекции насчитывается несколько десятков. Основную часть предметов вооружения составляют наконечники стрел (247 экз.), которые можно разделить на две группы: наконечники стрел от лука (16 экз.) и втульчатые от арбалета (231 экз.). По количеству это сопоставимо с новгородской коллекцией (245 экз. за 50 лет раскопок, и несколько меньше, чем в замке Отепя в Эстонии, где были найдены 292 наконечника арбалетных стрел (Колчин, Янин 1982: 77; Мaesaly 1991: 180-181).

Могильник на р. Дюрсо был открыт в 1974 г. и исследованн экспедицией Новороссийского историко-краеведческого музея под руководством О.В. Дмитриева [ Дмитриев 1979 , с. 52-57]. Памятник, как показал анализ разнообразного материала, является ключевым для региона северного Кавказа в вопросе уточнения хронологической характеристики периода от второй половины V в. к IX-Х вв. [ Амброз 1989 , с. 69-106]. Захоронения по обряду делятся на две группы с четкой хронологической привязкой. Первая – захоронения по обряду телоположения – относится ко второй половине V-VII вв. и связан с переселенцами из Керченского полуострова – готами-тетракситами, упоминавшимися Прокопием Кесарийским. Вторая – захоронения по обряду трупосожжения – относится ко второй половине VIII-IX вв. и не связан с предыдущей. Существует мнение, что она связана с приходом тюркоязычного населения [ Дмитриев 1982 , с. 69-106].

В обеих группах захоронений широко представлен железный инвентарь, особенно оружие. Если для ранних этапов железообрабатывающего производства на Северном Кавказе мы имеем технологические характеристики [Терехова 1983 , с. 110-129; Бгажба 1989 , с. 117-146], то для раннесредневекового периода такие данные отсутствуют. Особый интерес представляет, конечно, возможность сравнительного анализа технологий изготовления предметов из двух групп захоронений могильника.

За последнее время на территории Тамбовской области выявлено значительное число оружия древнерусского периода. В настоящей работе мы ставим своей задачей ввести в научный оборот данные находки, которые, на наш взгляд, представляют интерес в связи с проблемой выявления юго-восточной границы Рязанского княжества.

 Для определения типов найденного оружия использованы классификации А. Н. Кирпичникова и А. Ф. Медведева (Кирпичников, 1966; Медведев, 1966). Ниже приводится информация о четырнадцати предметах вооружения – одном боевом топоре, двух копьях, сулице и десяти целых наконечниках стрел.

У загальному складі матеріалів, що походять з розкопок на території Десятинної церкви, дана підбірка є однією з найчисленніших. На жаль, доводиться констатувати, шо на сьогодні неможливо встановити співвідношення більшості предметів з конкретними об'єктами або з точними ділянками дослідженої зони (виняток становлять матеріали з поховальних комплексів, яким присвячено окрему статтю іншого розділу). І якшо на момент проведення робіт трудноті створювало пошкодження культурного шару різночасовою забудовою, то нині ситуація ускладнена втратою більшої частини документації. а також роздрібного етикетажу, який дозволив би співвіднести речові матеріали з даними польових щоденників. З огляду на це. предмети доцільніше розглядати групами, згідно з їх основними функціональними ознаками.

Досить цілісну й об'ємну групу становлять ножі, які за формою клинка поділяються на два традиційних види кількісно переважають ножі з вигнутими спинкою та лезом, трохи менше екземплярів з прямою спинкою та криволінійним лезом. При уважному розгляді нерівномірно відшарованих корозійних напластувань можна дійти висновку про приблизно однакову кількість клинків з центральним сталевим сердечником та з навареним сталевим лезом. У перетині більшість ножів клиновидна; частину знахідок з рівномірною товщиною полотна клинка, іноді – з фігурним або підтрикутним вістрям та з заклепочними отворами на черенку можна впевнено віднести до матеріалів, пов'язаних з хронологічно пізніми об'єктами.

«Лук, тетива и стрела — составляют уже очень сложное орудие, изобретение которого предполагает долго накапливаемый опыт и более развитые умственные способности, следовательно, и одновременное знакомство со множеством других изобретений».

Эта характеристика относится к древнейшему, самому простому луку — согнутой в дугу гибкой палке, концы которой стягивались тетивой. Лук же, употреблявшийся народами Восточной Европы, в том числе и русскими, в средние века, представлял собой гораздо более сложное оружие, требовавшее для изготовления неизмеримо больших навыков и более высокого технического развития. С развитием производства, с совершенствованием оборонительных доспехов постепенно происходило усложнение лука, изменялись материал, размеры и формы наконечников стрел.

Многочисленные детали луков, колчанов, налучий и в особенности наконечники стрел древней Руси и соседних областей Восточной Европы являются ценным историческим источником. Они позволяют определить дату, а иногда и этническую принадлежность могильников и поселений. По ним можно судить о техническом прогрессе ремесленного производства, о связях между отдельными племенами и народами и о путях их передвижения.

Точная дата в археологии и истории вообще — это основа правильных, объективных исторических выводов. Без хорошей датировки археологических или письменных источников нельзя понять ход исторического процесса, установить взаимосвязь событий. Поэтому естественно, что, о луке и стрелах, в частности и древнерусских, писали многие историки. Одним из первых и самым обстоятельным было исследование «О древнем луке и стрелах» академика Д. Н. Анучина 3. С момента выхода его в свет накопился большой археологический материал, позволяющий детально изучить древнерусские лук и стрелы и способы их использования. Однако после Д. Н. Анучина никто из исследователей не делал попыток детального изучения этого важнейшего метательного оружия древней Руси. Все последующие историки древнерусского оружия и военного искусства чаще всего касались лука и стрел лишь вскользь.

Основной исследователь и первооткрыватель их погребений — Н. Е. Бранденбург первый задался этим вопросом, поставив его заглавием своей статьи: «Какому племени могут быть приписаны те из языческих могил Киевской губернии. в которых вместе с покойником погребены остовы убитых лошадей?». Бегло охарактеризовав раскрытые им могилы и вещи в них, Н. Е. Бранденбург пришел к выводу, что «здесь мы имеем дело не с совершенно дикими помадами, а с каким-то кочевым племенем, обладающим своей известной культурой, хотя и несамобытной». Сопоставив распространение этих могил с данными письменных источников, в частности с запиской миссионера — епископа Бруно о местопребывании печенегов в начале XI в., Н. Е. Бранденбург предполагает далее, что «кочевое племя» было печенегами. Впрочем, он допускает, что в XI в. это могли быть и половцы. Датирует он открытые им комплексы очень широко — VIII-XI вв. Попытка И. Е. Бранденбурга осмыслить раскопанный им материал не была удачной. Не обработанные источниковедчески материалы не поддавались ни датировке, ни этническому расчленению. Значительно историчнее подошел к решении» вопроса об этнической принадлежности поросских погребений Л. Л. Спицын в статье «Курганы киевских торков и берендеево, написанной, как и статья Н. Е. Бранденбурга, к 1899 г. Он считал их черноклобуцкими и, исходя из подмеченной им разницы в погребальных обрядах, разделил все погребения, обнаруженные на Киевщине (ошибочно включив туда и славянские), на берендеевы, торческие и печенежские. Археологическое чутье и огромные знания позволили ему в целом верно датировать их XI — началом XIII в. Несомненным достижением этой работы является то, что после нее уже никто не сомневался относительно принадлежности раскапываемых на Киевщине погребений с конем или костями коня Черным Клобукам.

Военное дело средневековых кочевников на территории Тувы неоднократно становилось предметом специального изучения. Однако анализу подвергались материалы по вооружению кочевых этносов, для которых Тува не являлась основным районом обитания. Комплекс вооружения местных тюркоязычных племен, входивших в первой половине II тыс. н.э, в состав одного из кыргызских княжеств, а затем в состав Монгольской империи, еще не подвергался систематизации. Причиной этого являлась недостаточная изученность и атрибутированное, в хронологическом и этнокультурном аспектах, памятников кочевых племен Тувы предмонгольского и монгольского времени. Попытка классифицировать памятники первой половины II тыс. н.э, была предпринята Л. Р. Кызласовым. Ряд объектов он недифференцированно отнес к IX-XII ввм другую группу курганов и могил - датировал XIII-XIV вв. и определил в качестве погребений местного кочевого населения, известного под собирательным названием Кэм-Кэмдджиут.

Несколько курганов и впускное захоронение монгольского времени были атрибутированы В.А. Грачом. Находки панцирных пластин из тайника на горе Ийй-Кулак в Туве опубликованы M.B. Гореликом. Он датировал их монгольским временем и реконструировал на их основе два доспеха, несколько различных по покрою и набору металлических деталей. Находки предметов вооружения, относящихся к предмонгольскому и монгольскому времени, хранятся в коллекциях музеев г. Санкт-Петербурга, Кызыла, Томска, Новосибирска. Для полноценного анализа военного дела кочевников первой половины II тыс. н.э. материала накоплено недостаточно. Однако в сравнительно-историческом плане обобщение имеющихся данных представляет несомненный интерес, поскольку позволяет полнее представить развитие военного дела в центральноазиатском регионе в изучаемый период.