Г.Ф. Корзухина специально обращала внимание на скандинавские традиции в древнерусском искусстве не только в связи со стилистическими особенностями искусства эпохи викингов, но и в связи с сюжетами, связанными с мотивами скандинавской мифологии и эпоса. К таким стилистически не связанным со скандинавскими традициями памятникам декоративного искусства Г.Ф. Корзухина относила, в частности, камские кресала X – начала XI в. с симметричной композицией: бородатый человек между двумя хищными птицами (см. каталог находок – Крыласова 2006: 64-73). Г.Ф. Корзухина конкретизировала изобразительные параллели этой композиции – на круглых серебряных или бронзовых привесках из Бирки (погребение 762), Гнёздова, Васильков и других памятников X в. изображен бородатый персонаж, обнимающий двух птиц (рис. 1: 1, 2).

В XIX в. в летописной местности Плеснеск (ныне деревня Подгорцы Бродовского района Львовской области Украины) были раскопаны несколько курганов средневекового могильника. В настоящее время мы располагаем сведениями о четырех из них, которые на фоне всего некрополи выделялись своими размерами. Эти памятники, ставшие известными во второй половине упомянутого столетия, и являются предметом нашей статьи.1

Первый курган, находившийся на земельном участке, принадлежавшем Василию Толочко, был раскопан археологом-любителем Болеславом Шанявским 2 сентября 1874 г. В погребении был обнаружен скелет, ориентированный головой на запад. С правой стороны погребенного лежала сабля, возле ног — ведро. Здесь были обнаружены перстень с эмалью (?), нож, крючок и гвозди. Сабля, известная лишь по архивному рисунку (рис. 1: 1), имеет короткое лезвие и перекрестье типа I А по А.Н. Кирпичникову. Ее приблизительные размера: с.о.дл. — 81 см, дл. к. — 75 см, ш. к. — 3,3 см, дл. п. — 9,8 см.2 Несмотря на некоторые колебания, это оружие можно датировать концом X — серединой XI в. Погребение следует сопоставить с другим подгорцевскими курганами с оружием. Его хронология основывается на датировке сабли (Liwoch 2005: 37-39).

В работе Г.Ф. Корзухиной «Русские клады IX-XIII вв.», написанной более полувека назад, были выделены основные периоды древнерусских кладов: IX - рубеж IX и X вв.; вторая половина X - рубеж X и XI вв.; XI - начало XII в.; 70-е гг. XII в. – 1240 г. (Корзухина 1954). Это хорошо известное исследователям хронологическое деление служило единственным ориентиром для использования вещей из кладов в качестве источника для изучения древнерусского художественного ремесла, костюма и убора, прикладного искусства и культуры. В качестве основного показателя для отнесения клада к хронологической группе для Г.Ф. Корзухиной выступал состав предметов клада по типологическим категориям.

Следующей задачей является более дробное хронологическое деление комплекса вещей из кладов с целью реконструкции русского металлического убора.

В статье рассматриваются материалы двух новых грунтовых могильников из Нижегородской области, относящихся к немногочисленным, но ярким памятникам археологии Восточной Европы на заключительном этапе раннего железного века в I-III вв. н.э.

Ключевые слова: археологическая культура, этнокультурные процессы, миграция, курганные и грунтовые могильники, писеральско-андреевский тип памятников, ранний железный век.

В археологической науке нередко бывают случаи, когда открытие нового памятника изменяет или существенно корректирует представления об историкокультурной ситуации конкретной территории определенного времени. Появление же других аналогичных археологических объектов требует более пристального рассмотрения и выявления причинно-следственных связей этого явления, нередко ломая при этом устоявшиеся взгляды на этнокультурное развитие региона и историю народонаселения.

Историческая культурология, изучая механизмы контактов различных обществ древности, средневековья и нового времени, констатировала наличие яркого парадокса – очень часто к более тесной культурной взаимосвязи или интеграции приводили не торговля и мирные взаимоотношения между народами, а войны. Разрушение устоявшихся систем позволяло реорганизовать их обломки в более эффективные самостоятельные образования; побежденные вооружались оружием победителей и с ним уже составляли угрозу недавним противникам, в свою очередь, присваивающим материальные и культурные достижения побежденных. Эта модель, так часто приводимая историками в контексте описания отношений кочевников и земледельцев, вызывает ассоциацию и с другим, менее драматичным и, к счастью, бескровным, процессом научной дискуссии.

Самой редкой и в связи с этим привлекающей особое внимание исследователей категорией предметов вооружения европейского раниесредневекового населения является меч. В современной археологической науке прочно утвердилось мнение о том, что "развитие феодальной организации выдвинуло меч в качестве важнейшего военного и государственного символа...", воплощавшего власть князя. Типология и хронология мечей интересующего нас региона исчерпывающе разработана Я. Петерсеном /2/ и А.Н. Кирпичниковым. /I/. Найдены убедительные доказательства тому» что импортировавшиеся с низовий р. Рейна клинки снабжались навершиями и перекрестиями работы местных мастеров, в том числе — балтов. В связи с этим можно предположить, что орнамент рукоятей мечей мог нести семантику местного происхождения, призванную отражать социальный статус владельцев этого редкого и дорогостоящего оружия. Данному вопросу, до сих пор не освещавшемуся в археологической литературе, посвящена настоящая работа.

Археологическая экспедиция Днепропетровского Государственного университета (ныне – национального им. Олеся Гончара) создана в 1972 году, как но-востроечная, в связи с широкими мелиоративными работами, развернувшимися в области [7, с. 3-23; 16, с. 12, 13]. Результаты работ постоянно публиковались в научных сборниках и трудах конференций, благодаря чему наиболее интересные памятники поздних кочевников введены в научный оборот [9, с. 100-117]. Однако, для создания целостной картины пребывания средневековых кочевников в регионе необходимо провести полный учет их погребений, открытых за период 1972-1999 гг. С этой целью обработаны все без исключения – разрушенные при вспашке, ограбленные в древности, малоинформативные – погребения поздних кочевников, при публикации которых соблюден хронологический принцип.

Мы до обидного мало знаем о реальной живой культуре древней Руси. Приходится довольствоваться крохами, восстанавливая то, что можно, о древнерусской эротике. Конечно, без прямых письменных текстов и соответствующего изобразительного материала (а такой материал для древней Руси представлен лишь единичными граффити, да и то оставленными скандинавским гарнизоном, несшим в Хll столетии службу на пограничной с Литвой полоцкой заставе у современной белорусской деревни Московицы) реконструкции поддается лишь немногое. Но и эти, полученные косвенным путем данные, позволяют хоть краем глаза взглянуть на жизнь средневекового человека.