Слово «тамга», тюркско-монгольское по происхождению, в языках этой группы имело несколько значений: «тавро», «клеймо», «печать». В ходе татаро-монгольской экспансии XIII-XV вв. данный термин получил распространение в завоеванных странах Средней Азии, Восточной Европы, Ближнего и Среднего Востока, Кавказа и Закавказья, где, помимо прежних, приобрел новые значения — «документ с ханской печатью», «(денежный) налог». Очевидная популярность данного термина в тюрко-монгольской среде, откуда он и был заимствование в другие языки (в том числе и в русский), все же не может считаться доказательством именно тюрко-монгольского происхождения тамг как принципиально новой знаковой системы, отличной, например, от письменности. Между тем тамги вследствие специфики своего основного использования (как знаки родовой или племенной принадлежности), несомненно, относятся к разряду важнейших исторических источников. Научное изучение тамг и тамгообразных знаков ведется уже более двух веков, и хотя достигнутые успехи несомненны, данная тема и многие связанные с ней проблемы все еще далеки от разрешения.

 В научный оборот вводятся две новые находки костяных печатей-матриц с территории Болгарского городища, которые датируются в рамках конца XIII – начала XV в. Находки имеют шахматовидную форму с прямоугольным (рис. 1) и округлым (рис. 2) основаниями. Характер изображений на боковых гранях печати с прямоугольным основанием позволяет соотнести ее с золотоордынским материалом, который вобрал в себя как дальневосточную, так и ближневосточную традиции. Печать с круглым основанием близка к аналогичным предметам с территории Руси XII–XV вв., за тем исключением, что болгарские костяные печати-матрицы сохраняют анонимность вплоть до начала XV в. Выдвинуто предположение о возможности изготовления костяных прикладных печатей-матриц в золотоордынский период непосредственно на Болгарском городище.

В материалах воинских смотров и разборов русских служилых людей в XVII столетии мы не встречаем никаких упоминаний о наличии у них щитов. Даже в среде небогатых провинциальных дворян и детей боярских не отмечено попыток компенсировать подобным образом постоянно присутствовавший дефицит оборонительного вооружения. Можно с уверенностью говорить, что к этому времени щиты представляли собой полный анахронизм даже для наиболее традиционной части русского войска – поместной конницы. (Вероятно, щиты применялись в отрядах восточной кавалерии, входившей в состав русского войска.)

Вместе с тем мы можем констатировать, что щиты, преимущественно восточного происхождения, присутствуют в составе оружейной казны представителей аристократической элиты Московского государства конца XVI - начала XVII вв.: Б.Ф. Годунова, Ф.И. Мстиславского, В.В. Голицына. С высокой долей вероятности мы вправе предполагать, что все они являлись владельцами не только личного, но и родового собрания оружия и доспеха. В казне боярина и конюшего Бориса Федоровича Годунова в 1588 г. хранилось три щита. Два металлических: один турецкий, другой, по описанию, также восточный: «травы наведены золотом, на кайме промеж трав слова, подпись имя Бориса Федоровича; кругом ево венец золот, камни лалы да бирюзы, бахрома золото с серебром». Третий – «щит бухарский, шит золотом и серебром и шолки»¹.

Первые находки трапециевидных привесок с «трезубом» относятся к последнему тридцатилетию XIX в. и вот уже на протяжении более чем ста лет ученые спорят о том, что олицетворяют изображенные на них символы. Большинство исследователей отмечают схожесть композиций со знаками на княжеских сребряниках XI в., из чего делают выводы о принадлежности изделий особо уполномоченным князей. Данная версия имеет ряд слабых сторон, главными из которых являются следующие. Во-первых, существует много других предметов со сходной символикой и нахождение ее на них с этой точки зрения не всегда объяснимо, учитывая то, что часть их происходит со скандинавских территорий и имеет единовременные, а порой и более ранние датировки, нежели вышеуказанные монеты. В качестве яркого примера этого могут служить найденные в Швеции элементы поясного и сумочного наборов X в., о которых указывает в своей работе С.С. Ширинский (12). Во-вторых, существует большая группа орнаментированных подобным образом привесок из захоронений ливов, идущих в комплексе с наборами амулетов (См. рисунок-застаку). Данный факт ставит под сомнение гипотезу о подражании княжеского символа, предполагая сакральный, магический смысл изображений.

Значение вспомогательных исторических дисциплин, в частности сфрагистики, для изучения социального и политического аспектов истории древней Руси в настоящее время общепризнано. Вместе с тем в течение ряда десятилетий в отечественной науке интерес к сфрагистическим материалам был сильно ослаблен. Среди немногочисленных исследователей, продолжавших традиции изучения сфрагистического материала, следует отметить Б. А. Рыбакова, чьи яркие статьи во многом способствовали возрождению данного направления в науке1. Большое значение для разработки специальных вопросов сфрагистики, а также тесно связанной с ними проблемы атрибуции древнерусских юридических знаков, посредством которых выражалось право собственности, имеет также известная статья исследователя «Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской Руси X-XII вв.»2

В 1903 г. 4 июня в Киеве при строительных работах был обнаружен клад. Найден он был на территории, занятой некогда княжеским, «отнем», Дмитриевским монастырем, построенным сыном Ярослава Мудрого Изяславом в честь его патрона св. Дмитрия. Древнейший его храм, церковь Дмитрия, была создана около 1060 г. при Изяславе, два других выстроили его сыновья: Ярополк – церковь Петра (1085-1087 гг.), Святополк – церковь Михаила (1108-1113 гг.).

После разгрома Киева в 1240 г. большинство каменных построек осталось лежать в руинах, в памяти жителей часто не сохранялись и их названия. В XVI в. исчезло и название Дмитриевского монастыря, а продолжавший действовать на его месте монастырь стал называться Михайловским Златоверхим по названию главного храма – церкви Михаила, уцелевшей после 1240 г.

Находку из серебряных украшений и медных предметов представил искатель краш, на Виолити. Данные артефакты вероятно, как и предыдущие, были спрятаны во время татаро-монгольского нашествия, чтобы уберечь их от грабежа. Не исключены и княжеские междоусобицы, а также клад сделанный ворами, которые выкрали эти украшения и закопали их чтобы вернуться позже, но – не судьба.

В статье представлена новая находка из железного века, найденная на Уппокре в лен Сконе. Она представляет из себя изображение крылатой человеческой фигуры, размеры пластины 7,4 см в длину и 4,5 см в ширину. Изготовлена она из медного сплава и позолочена со всех сторон, включая обратную. Объект показывает фигуру держащую в руках пару крыльев или разновидность летательного аппарата, управляемого обеими руками, или крылатое существо с человеческой головой. Исходная функция объекта неясна.
Три железные заклепки показывают, что пластина служила в качестве накладки, но не понятно на что, так как не имеет следов использования вообще. Другие находки с подобным украшением или мотивом крылатого человека - в основном, группа наконечников ножен - указывают на датировку пластины из Уппокры как середину или конец 10 века нашей эры. При сравнении пластины со средневековыми письменными источниками, выносится вывод, что пластина представляет собой изображение мифического кузнеца Велунда.