Этнокультурная ситуация в ярославском Поволжье в IX-XI вв.

Начальная русская летопись помещает на сопредельных с Ярославским течением Волги территориях племена кривичей (на Верхней Волге), весь (на Белом озере) и мерю (в районе озер Неро и Плещеево). Ярославское Поволжье, таким образом, является своеобразной контактной зоной смешанной культуры. Недаром так долго ведутся споры исследователей о том, кому принадлежат памятники эпохи раннего средневековья под Ярославлем. По мнению Я.В. Станкевич, ярославские могильники принадлежали славянам (словенам новгородским). М.В. Фехнер относила исследованные ею насыпи курганов к погребениям веси, Е.И. Горюнова и И.В. Дубов – летописной мере.

В конце I тыс. н. э. начинается освоение лесной зоны Восточной Европы славянским населением, которое проникает в районы, ранее занятые балтскими и финно-угорскими племенами. При этом означенные процессы совпали с продвижением в эти же области выходцев с севера. Раннесредневековые древности в данном регионе немногочисленны и представлены, прежде всего, курганными могильниками под Ярославлем и связанными с ними поселениями (Рис. 1). Наиболее исследованным и информативным является Тимеревский археологический комплекс, в состав которого входят погребальные древности (более пятисот комплексов), поселения общей площадью более 11 га и три клада арабских монет IX века. Анализ всего комплекса данных раскопок могильника и поселений, находок кладов позволяет попытаться более детально реконструировать историю населения Ярославского Поволжья в IX-X вв.

Тимеревский археологический комплекс (ТАК) под Ярославлем (Рис. 2) достаточно хорошо исследован в полевом отношении. Его материалы активно используются при решении историко- археологических проблем эпохи раннего средневековья Древней Руси. Это касается, прежде всего, вопросов славянского освоения лесной полосы Восточной Европы, а именно времени появления славян на Северо-Востоке, состава двигавшегося туда населения, роли скандинавов в этих процессах, характера взаимоотношений с субстратным финно-угорским населением. Общепринятой в настоящее время является точка зрения о достаточно раннем (IX век) проникновении славян в этот регион и о смешанном составе колонизационных потоков – славяне, скандинавы, финны Северо- Запада (Третьяков 1970; Седов 1982; Дубов 1982).

Рис. 1. Раннесредневековые древности Ярославского Поволжья: 1 – Тимеревский археологический комплекс; 2 – Михайловский археологический комплекс; 3 - Петровский археологический комплекс.

Рис. 2. Тимеревский археологический комплекс. 1 – курганный могильник у дер. Большое Тимерево; 2 – основная площадка поселения; 3 – площадка поселения у дер. Большое Тимерево; 4 – клад арабских монет 1967 г.; 5 – клад арабских монет 1968 г.; 6 – клад арабских монет 1973 г.; 7 – площадка поселения у дер. Малое Тимерево; 8 – курганный могильник у дер. Малое Тимерево; 9 – курганный могильник у дер. Гончарово.

Тимеревский курганный могильник исследуется уже более ста тридцати лет и по-прежнему перспективен для полевого изучения – в его составе есть насыпи, подвергшиеся в прошлом грабительским или непрофессиональным раскопкам. Часть таких насыпей была исследована автором в 1984-1990 гг., когда были получены новые и важные материалы (Дубов, Седых 1992: 115- 123; Седых 1997: 28-32; 2000: 173-197; 2001а: 173-188). Поселение, открытое в 1972 году, исследовалось в 1972-1978, 1983-1990 гг. Материалы первого этапа раскопок поселения опубликованы (Дубов 1982: 124-187).

Итак, по данным археологических исследований около середины IX века (по материалам кладов и наиболее ранних погребений некрополя) на территорию Ярославского Поволжья продвигается смешанное в этническом отношении население. Весьма заметен в нем скандинавский компонент, как наиболее выразительный на фоне малоинвентарных комплексов ранних погребений могильника. Как правило, такие погребения, совершенные по обряду трупосожжения на стороне практически без сопровождающего инвентаря, исследователи относят либо к славянским (И.И. Ляпушкин, В.В. Седов, И.В. Дубов), либо к финским (М.В. Фехнер, Н.Г. Недошивина). Вместе с тем, сравнение последних с рядовыми погребениями этого же времени могильников Скандинавии, в первую очередь Средней Швеции и Аландских островов, показывает их идентичность. Это касается вариантов обряда погребения, подкурганных каменных конструкций (ладья, круг и его варианты), погребального инвентаря (керамики, предметов быта и вооружения). Вполне вероятно, что основанное на некотором расстоянии от основной трассы Балтийско-Волжского торгового пути, на удобных почвах, поселение на первых порах задумывалось как чисто сельское, аграрное. Однако благодаря активности части населения, прежде всего скандинавов, вскоре жители Тимерева, Михайловского, Петровского включаются в торговые операции, осуществляемые в зоне Великого Волжского пути (ВВП), свидетельством чего являются предметы импорта и крупные по меркам второго периода обращения дирхама клады. Волжскому пути посвящены значительные исследования; не останавливаясь на этом вопросе подробно, лишь отмечу, что функционирование ВВП явилось, наряду с расселением восточных славян в лесной зоне Восточной Европы, одним из основных факторов, способствовавших образованию Древнерусского государства (Дубов 1999; Мельникова 1999; Носов 1999; и др.).

Рис. 3. Граффити на монетах Тимеревского клада 1968 г. (по: Нахапетян, Фомин 1994).	Рис. 4. Рунические граффити на монетах Тимеревского клада 1968 г. (по: Мельникова 2001).
Рис. 5. Граффити на монетах Тимеревского клада 1973 г. (по: Добровольский, Дубов, Кузьменко 1991).	Рис. 6. Рунические граффити на монетах Тимеревского клада 1973 г. (по: Мельникова 2001).

Три клада Тимерева по младшим монетам датируются 60-ми годами IX столетия (867, 869 и 865 гг.). Среди монет кладов имеется ряд достаточно редких в нумизматическом отношении экземпляров. На монетах первых двух кладов зафиксированы граффити (Рис. 3-6), среди которых имеются рунические, в том числе надпись «бог» (Рис. 7), что подчеркивает связь кладов из Тимерева с севером Европы.

В материалах ТАК, Петровского и Михайловского могильников известно значительное число скандинавских находок – разнообразные фибулы, составные костяные орнаментированные гребни, поясные наборы, шкатулки, перстень с изображением сокола, привеска с изображением «сегнерова колеса», железные обручи с миниатюрными молоточками Тора, импортная посуда, специфическая керамика с загнутым внутрь венчиком и др. Особо следует отметить находки кусков воска и лепешек из теста, нанизанных на железную проволоку. Частой находкой в комплексах поселения (в могильнике известна лишь одна находка в комплексе кургана № 297 с камерным погребением) являются глиняные грузила от вертикального ткацкого станка, которые служат достаточно четким индикатором скандинавского присутствия в материалах памятников (Седых 1995: 56-60). Действительно, они встречены в памятниках Древней Руси IX-X вв., в составе которых отчетливо выявлен скандинавский компонент (Рис. 8).

Рис. 7. Надпись «Бог» на монете из Тимеревского клада 1973 г. (по: Мельникова 2001).	Рис. 8. Карта распространения находок дисков от вертикального ткацкого станка.

Следует обратить внимание на находки на поселении и в могильниках керамики с загнутым внутрь венчиком (Рис. 9). Такие сосуды, разнообразные по своим пропорциям, составляют, по свидетельству Д. Селлинг, большой процент керамики из памятников раннего средневековья на территории Швеции (тип AIV: 3аl), при этом истоки данной формы прослежены и в более ранних материалах – это так называемые кумфы позднеримского времени. Варианты сосудов типа 9 (по нашей классификации) соответствуют группе керамики местного производства (einheimische Keramik), найденной на территории Швеции (тип AIV). Эта группа местной керамики имеет наибольшее распространение в период с четвертой четверти IX столетия до 1000 года (Selling 1955: 166-174, 226). В Тимереве сосуды этого типа датируются тем же временем, что и в Швеции (Седых 2001б: 155). Кроме Швеции, аналогичные сосуды происходят из курганов на Аландских островах (Гакман 1901: 108-112; Kivikoski 1963; 1980), поселений Дании, Германии и др. (Madsen 1971: 64-105, fig. 66, 67, 69; Knudsen, Schiørring 1992: 15; Meier 1998: 120, abb. 3, 1, 2; и др.).

В материалах могильника сосуды типа 9 представлены, главным образом, в погребениях по обряду трупосожжения, совершенных на подсыпке на месте сооружения кургана с использованием деревянных конструкций, а также при трупоположениях, в том числе в камерных могилах. Они входили в состав погребального инвентаря, а также использовались в качестве урн, в том числе обложенных камнями и накрытых камнем (например, курган № 263-II) или массивной железной пластиной (курган № 202). Захоронения сопровождались кальцинированными костями животных (лошадь, корова, баран, собака) и необожженными скелетами или отдельными костями курицы – обычными атрибутами скандинавских погребений Фенноскандии.

В составе комплексов, в которых обнаружены данные сосуды, среди наиболее частых находок можно назвать костяные орнаментированные гребни, шипы, поясные наборы, гирьки, копоушки, привески- астрагалы бобра, шкатулки, различные украшения, скандинавские фибулы, заклепки, импортную посуду и др. Особо следует отметить находки в комплексах с рассматриваемой керамикой кусков воска, лепешек из теста, нанизанных на железную проволоку, и глиняных лап и колец. Новые находки подтверждают наличие сильной связи глиняных лап и колец с предметами погребального инвентаря (помимо керамики), в том числе с предметами культа (например, железный обруч с миниатюрным молоточком Тора в кургане № 474 могильника) и деталями погребальной обрядности (например, каменное кольцо в кургане № 209) скандинавского происхождения. По мнению шведского исследователя И. Янссона, сочетание железной гривны и глиняной лапы является отчетливым этническим индикатором эмигрантов с Аландских островов и Средней Швеции (округ оз. Меларен). Сравнительный анализ комплексов с лапами из могильников на Аландских островах и в Ярославском Поволжье позволяет утверждать их тождественность (Седых 1995: 60-67). Кроме того, в комплексах Ярославского Поволжья найдены лапы специфически аландской (по Э. Кивикоски) формы (Седых 1995: 63, рис. 2,1) – Рис. 10. Таким образом, есть основания предполагать прямое проникновение лап с Аландских островов в период активных и тесных связей Ярославского Поволжья с Фенноскандией. Могу предположить, что обряд погребения, включавший в себя как составную часть инвентаря имитации звериных лап (медвежьих, по нашему мнению), зародился в области Средней Швеции в начальный период освоения шведами Аландских островов (в материковой Швеции пока известна лишь одна находка глиняной лапы) и получил развитие уже на упомянутых островах. Наличие выходцев с Аландских островов определенно фиксируют в материалах погребений Тимерева как отечественные (Фехнер, Недошивина 1987: 87), так и шведские исследователи (Jansson 1987: 781-784; Callmer 1994: 13-46).

Рис. 9. Скандинавская глиняная посуда из погребальных комплексов Тимерева.	Рис. 10. Глиняные лапы аландской формы из погребальных комплексов Тимерева.

Говоря о присутствии скандинавов в Ярославском Поволжье, необходимо кратко остановиться на отдельных индивидуальных находках. К таковым необходимо отнести достаточно редкие даже для Скандинавии находки бронзовых крючков – деталей мужского скандинавского костюма со стилизованными изображениями звериной головы или птицы, при помощи которых крепились подвязки. Пара таких крючков в виде птиц была найдена в комплексе второй половины Х в. кургана № 383 Тимерева, где было зафиксировано трупосожжение на месте сооружения кургана на кострище треугольной формы (Фехнер 1963б: рис. 7, 3). Еще одной редкой находкой являются бронзовые накладки, очевидно, от конской сбруи, украшенные орнаментом в стиле Борре с изображением стилизованных звериных голов, обнаруженные как на Тимеревском поселении (Дубов 1982: рис. 13, 13), так и в комплексе распаханного кургана некрополя (Дубов 1982: рис. 6, 9). К подобного рода находкам относится и фрагмент бронзовой скандинавской равноплечной фибулы IX столетия (Sedyh 2000).

Особого рассмотрения заслуживает находка бронзовой плоской прорезной литой подвески округлой формы с ушком (Рис. 11). Экземпляр из Тимерева входит в круг изделий, орнаментированных в стиле III, по Бернхарду Салину (Salin 1935), или в вендельском стиле E, по Грете Арвидссон (Arwidsson 1942), который датируется скандинавскими исследователями 750-830 гг. Точных аналогий тимеревской находке обнаружить не удалось. Близкие по схеме и отдельным элементам подвески происходят из материалов памятников областей Средней Швеции – Упланда (20 экз.), Седерманланда (3 экз.), Смоланда (3 экз.), островов Готланд (5 экз., три из которых изготовлены, возможно, по одному образцу) и Эланд (1 экз.).

Рис. 11. Подвеска поздневендельского времени из раскопок в Тимерево.	Рис. 12. Крест, вырезанный из арабской монеты (курган № 459).

Вне Швеции единичные находки подобных подвесок обнаружены на Аландских островах (2 экз.).

Вопрос о месте производства подвесок, очевидно, следует решить в пользу областей Средней Швеции и прилегающих к ней с юга районов, включая Готланд. Такой элемент как строенные выпуклости сближают готландские и тимеревскую находки. В целом, отмеченные аналогии датируются второй половиной VIII-началом IX в., вероятно, не позднее 840-х годов, когда начинается распространение изделий в стиле Борре. Этим же временем, очевидно, датируется и тимеревская находка. Круг аналогий очерчивает исходную территорию, население которой в IX столетии принимало участие в освоении региона Верхней Волги.

Характеризуя присутствие на территории Ярославского Поволжья скандинавов, необходимо обратиться к материалам, свидетельствующим о проникновении христианства в древнерусское общество. В комплексах погребений Тимерева зафиксированы находки кусков воска (курганы №№ 100 и 323). Из некрополя Тимерева происходят и самые ранние находки крестов, вырезанных из монет, известные на территории Древней Руси (курганы №№ 417 и 459 - Рис. 12). Оба крестика имеют неправильную асимметричную форму и носят следы поспешной работы. Вероятно, подвески были сделаны специально для погребения, незадолго до его совершения. В таком случае крестовидные привески были не просто украшениями, но являлись амулетами, крестами-тельниками, положенными в захоронения с определенными ритуальными целями. Уже исследователи этих курганов могильника М.В. Фехнер и Н.Г. Недошивина отмечали, что крест из дирхама – не только украшение, но и "ритуальный предмет, связанный с распространением христианской религии", изготовленный специально для погребения, без которого "захоронение считалось невозможным". Из кургана № 237 происходит еще одна интересная монета. Это – обрезанный по кругу дирхам Насра ибн Ахмада (914-943 гг.), на поверхности которого недавно зафиксирован четко прочерченный четырехконечный крест (Рис. 13). Монета фрагментирована – отсутствует нижний конец креста. Очевидно, это произошло при изготовлении креста при попытке отделить от монеты один из четырех сегментов.

Кресты, вырезанные из монет, являются крайне редкой находкой, и характерны исключительно для Древней Руси. Известно еще два креста, но вырезанные из западноевропейских денариев, которые происходят из погребений XI в. (курган 9, погребение № 1 – вторая половина XI в. и грунтовая могила 7 – XI в.) Кемского некрополя в Белозерье (Седых 2001; Sedykh 2005). Эти монеты, очевидно, использовались в качестве христианских символов, а их появление было связано с проникновением христианства в древнерусское общество. Это подтверждается находками на других памятниках Древней Руси денариев и византийских монет, центральным изображением которых является крест, а также изображениями в виде крестов, в том числе восьмиконечного, монограммы «Иисус Христос» и надписи «христианство», выполненными на монетах в технике граффити. Первыми же их этих предметов личного благочестия были тимеревские монеты-кресты.

Рис. 13. Дирхам с граффито в виде четырехконечного креста из кургана № 237 Тимеревского могильника (Саманиды, Наср ибн Ахмад, 914-943 гг., год и город обрезаны – определение И.Г. Добровольского). Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей- заповедник, инв. ЯМЗ-7086/26.	Рис. 14. Пермские вещи в составе находок ТАК: 1, 5-7 – поселение; 2-4, 8 – могильник.

В X веке количество и ассортимент привозных северных вещей увеличивается, а количество погребений, совершенных по норманнскому обряду, снижается. Это свидетельствует о размывании этнических черт в коллективах, оставивших погребальные комплексы этого времени. Но именно во второй половине этого столетия мы фиксируем появление больших и богатых курганов в ярославских могильниках. Среди них погребения в камерах, как мужские, так и женские, а также парные (мужчина- скандинав и женщина финно-угорского происхождения), сопровождавшиеся находками монет, торгового инвентаря, богатыми поясными наборами, фибулами, предметами культа, остатками богатых уздечных наборов, шкатулок с предметами роскоши и т.п. В 50% камерных и срубных захоронений встречен торговый инвентарь – монеты, весы и гирьки. Из 14-ти выявленных камерных и срубных захоронений Тимерева 10 – скандинавские (Sedyh 2000).

Наличие богатых дружинных захоронений некрополя Тимерева, в том числе совершенных в деревянных камерах и срубных могилах, захоронений женщин и детей в больших и богатых курганах, отдельных "усадеб" на поселении отражают процесс дальнейшего расслоения общества в середине-второй половине Х столетия и начало процесса формирования древнерусской народности на этой территории. Специальное исследование показало, что при этом военная традиция и социальный состав населения Тимерева остаются в целом неизменными на протяжении всего Х - первой половины XI в. Несомненно, что ведущую роль в военной организации Тимерева играли скандинавы. При этом исследователями отмечаются параллели со Средней Швецией, Аландскими островами, в последних публикациях – с Данией и южной Норвегией. В конце X - начале XI века скандинавские элементы в материалах памятников перестают прослеживаться.

Исследования керамического материала показали, что в комплексах поселения (как и некрополя) ясно прослеживается высокая степень смешанности населения в начальный период существования Тимерева. Керамика раннего этапа освоения территории Ярославского Поволжья отчетливо указывает на наличие двух больших этнических пластов: пришлого и местного, финно-угорского. Преобладающим, очевидно, являлось финно-угорское население, которое было сложным по составу. По существу мы имеем ряд разрозненных элементов материальной культуры финно-угорского происхождения, фиксируемых в Волго-Окском междуречье, не дающий возможности соотнести их с конкретной финно-угорской группировкой. Однако среди смешанного финского населения Тимерева отчетливо фиксируется местное население волжско-финского происхождения – аналогии некоторым формам сосудов известны только в древностях волго-окских группировок. Взаимодействие финно- угров с пришлым, смешанным в этническом плане населением, судя по керамическим материалам, началось достаточно рано – в IX веке. Второй этнический пласт – пришлое население с Северо- Запада, Скандинавии, земель смоленско-полоцких кривичей и пермское население Прикамья. В составе населения Северо-Запада, очевидно, были новгородские словене, кривичи, переселившиеся на Северо-Запад с территории Поднепровья, западные финны, а также скандинавы (Седых 1998).

Наиболее отчетливо в материалах Тимерева представлен «прикамский комплекс», включающий в себя костяные орнаментированные копоушки, орнаментированный гребень с высокой спинкой, которая завершается зооморфными украшениями в виде стилизованных звериных головок, обращенных друг к другу, кресало с бронзовой ручкой в виде голов зверей, повернутых друг к другу, роговую рукоять Т-образной формы со сквозными отверстиями для шильев и своеобразную по форме и технологии изготовления прикамскую керамику – с круглым или округло-уплощенным дном, богато орнаментированную, изготовленную из глины с примесью толченой раковины (Рис. 14). Рассмотренные материалы с очевидностью свидетельствуют о миграции групп пермского населения Прикамья на территорию Ярославского Поволжья в эпоху раннего средневековья.

Один из комплексов погребения содержал в инвентаре бронзовый браслет, который исследователи относят к украшениям мещеры (Рябинин 1995).

О присутствии собственно славян на территории Ярославского Поволжья на основании керамического материала можно говорить лишь начиная с середины-второй половины X в. В материалах Тимеревского поселения, как и древнерусских селищ IX-начала XI в. на Северо-Востоке Руси, трудно выявить «славянский комплекс» материальной культуры. Вместе с тем, его наличие и безусловный приоритет в сложении древнерусского населения ни у кого сомнений не вызывают. В целом, славянские украшения редки и встречены в поздних комплексах, в керамическом наборе славянская посуда относится к сосудам редких форм, которые немногочисленны и не составляют устойчивых и представительных серий в отличие от керамики финской.

Многоэтничный состав населения Тимерева в IX-X в. отражает процесс освоения новых земель, на первых порах, очевидно, без участия в нем славянского населения. Тимерево – первое поселение в Волго-Клязьминском междуречье, основанное выходцами извне. В отличие от более поздних поселений этого региона, Тимерево возникло на необжитом месте и не связано напрямую с памятниками предшествующего времени, как это имело место в мерянской земле, прежде всего в районах озер Неро и Плещеево и в Ополье. На раннем этапе весьма заметна роль выходцев из Фенноскандии, принесших в регион, наряду с предметами быта, оружием и украшениями, элементы духовной культуры – курганный способ захоронения и предметы культа – глиняные лапы (Седых 1995).

Основными занятиями жителей центра были торговля, ремесла и военное дело, что нашло отражение в материалах комплекса. Вместе с тем, население Тимерёва занималось сельским хозяйством, охотой, рыболовством, различными промыслами. Выделенные категории импортов свидетельствуют о прочных связях Тимерёвского центра со Скандинавией, Востоком и Византией. Время расцвета Тимерева – середина X века – совпадает с расцветом восточной торговли. Тимерёвское, Михайловское и Петровское поселения входили, наряду с Ладогой, Рюриковым городищем, Гнездовым и др., в единую систему торгово-ремесленных и военно-административных центров Восточной Европы эпохи раннего средневековья. Перечисленные памятники стоят в одном ряду с другими раннегородскими торгово-ремесленными центрами Балтийского региона, такими как Хедебю и Рибе в Ютландии, Каупанг в Норвегии, Павикен на Готланде, Хельё и Бирка в Швеции, Ральсвик, Любек, Менцлин и др. на южном побережье Балтийского моря, и были непосредственно с ними связаны.

Концентрация крупнейших для IX века кладов арабского серебра, находок предметов быта, оружия и украшений импортного происхождения, большая площадь поселения, многоэтничный состав его населения позволяют сделать вывод, что Тимерево являлось ключевым торгово-ремесленным и военно-административным пунктом на Балтийско-Волжском пути. Начало функционирования Тимерева относится к третьей четверти IX века, о чем свидетельствуют клады, первые погребения могильника и ранние комплексы поселения. С включением территории Ярославского Поволжья в состав Древнерусского государства Тимерево, учитывая имевшийся потенциал, могло играть роль опорного пункта княжеской власти на местах – погоста и одновременно опорного пункта для дальнейшего освоения финно-угорских земель, которое в массовом порядке началось во второй половине XI века переселением крестьян-земледельцев уже с помощью формирующейся феодальной власти.

В ходе активного государственного освоения и строительства в Залесской земле был основан и город Ярославль. Официально принятой датой основания города является 1010 год, хотя впервые летописью собственно город Ярославль упомянут под 1071 г. при описании известного восстания в Ростово-Суздальской земле. Проведенные на территории города отрывочные археологические исследования пока не могут уточнить летописные известия. Сейчас можно говорить о наличии материалов не ранее середины-второй половины X века, что подтверждает предположение исследователей о существовании поселения на месте будущего города в докняжеский период.

 Седых В.Н. Этнокультурная ситуация в ярославском Поволжье в IX-XI вв. материалы Medieval Paris Europe 2007 г.