Находки антропоморфных и зооморфных накладок «мартыновского типа»

* * *

Ах, зачем тебя назвали Даниилом? Всё мне снится, что тебя Терзают львы...                Марина Цветаева. 1916

Рассмотрев по возможности полно находки «мартыновских фигурок» (см.предыдущую страницу), я не устояла перед соблазном сделать попытку хотя бы наметить пути к тому, чтобы восстановить первоначальную композицию, в которую входили некоторые из них, и показать ее вероятные источники. Фигурки из Мартыновского клада и из коллекции Платонова обнаружены в Среднем Поднепровье, находка из Игумнова по свидетельству находчика — в Среднем Поочье. Именно материалы этих комплексов позволяют говорить об устойчивом наборе «человечек в окружении зверей». Клады Среднего Поднепровья I хронологической группы, к которым относятся Мартыновский клад и комплекс из коллекции Платонова (Щеглова 1990), датируются серединой VII в. (Гавритухин, Обломский 1996: 95). До этого времени на рассматриваемой территории не зафиксировано изображений людей или животных ни в мелкой пластике, ни на керамике, ни в каких-либо других формах, за исключением двух находок шаблонов для изготовления литых или тисненых человеческих фигурок, правда, гораздо меньшего размера, чем мартыновские и другого типа. Одна из них сделана в Мощенке на севере Черниговской области (Кат. III: 1), другая — в Днепровском Надпорожье (Кат. III: 3). Часто их помещают в один ряд с «мартыновскими человечками» (Гавритухин 2004: рис. 3; Скиба, в печати: таб. IX), но при этом рассматривают в контексте древностей поздне- и постгуннского времени (Гавритухин 2004: 210-211). Эти фигурки помимо размеров, отличаются от плоских мартыновских тем, что, хотя они не прорезные и предназначены для тиснения пластин, тело и конечности человечков выполнены в стиле, близком стилю аланских литых объемных амулетов: одной толщины, с резкими изломами колен и локтей, без одежды. Очевидные различия между антропоморфными амулетами северокавказских алан и двумя найденными в том же регионе фигурками мартыновского типа (Преградная, Кугуль — Кат. I.2: 1, Кат. I.3: 2) были отмечены В.Б. Ковалевской, которая выделила эти последние в отдельный тип (Ковалевская 1995: 143, 138, рис. 3: 8; 21: 9). Такими же исключительными выглядят на фоне «мартыновских» человечки из Мощенки и Надпорожья, которые относятся не только к более раннему времени, но и к иному культурному кругу.

Представляется перспективным привлечение иконографических параллелей как отдельным изображениям, так и реконструируемой композиции в целом. В данном случае функциональные и типологические особенности привлекаемых в качестве аналогий предметов не играют особой роли, уступая место сравнению принципов изображения, характерных деталей и приемов, которые могут воспроизводиться в предметах совершенно иного предназначения и в произведениях изобразительного искусства. По сути, это использование «иконографического метода» Н.П. Кондакова (Клейн 2005).

Фигурки мартыновских «пляшущих человечков», несмотря на очевидное разнообразие, имеют целый ряд общих черт. Они изображают безбородых одетых мужчин анфас, ноги согнуты в коленях, руки или упираются в бедра, или подняты вверх, на лицах гравировкой или отверстиями показаны глаза, нос намечен гравировкой или слабым рельефом. У человечков из Мартыновки, Преградной и из коллекции Платонова разными приемами и с разным успехом сделана попытка изобразить усы. Прическа (или нимб) человечков выполнена короткими радиальными штрихами. У всех человечков орнаментом или декоративным отверстием выделена зона на груди, подчеркнут пояс на талии, пять из них изображены в остроносой обуви, один — босиком.

Существует ряд предметов, на которых человеческая фигурка передана подобным же образом. Это серия литых подвесок-амулетов типа «человечек в круге» (Кат. IV). Они достаточно крупные, диаметром до 6-ти см, плоские, фигурка человечка вписана в круг, как акробат в цирковом колесе, с опорой на расставленные ноги и поднятые руки. Именно размеры, плоскостной характер изображения и поза человечка отличают эти подвески от распространенного на Северном Кавказе и встречающегося в зоне степных кочевнических культур кольцеобразных амулетов с вписанной в них геометрической фигуркой человечка с опущенными вниз руками (см., например, Ковалевская 1981: 181, рис. 64: 31, 37, 39, 44, 67). Одна из пяти известных нам подвесок с человечком «мартыновского типа» происходит из Среднего Поднепровья (Кат. IV: 1, Корзухина 1996: 374, № 71; 683, табл. 93: 2), два — из могильника Лучистое на Южном берегу Крыма (Кат. IV: 2, 3 — Айбабин 1990: 234, рис. 56: 1; Айбабин 1999: 148, 149: 21) и еще два — из могильника Тисафюред в Венгрии (Кат. IV: 4, 5 — Garam 1995: 26, Taf. 4; 71; 255; 37, Taf. 13; 78; 230: Abb. 15). Интересно, что погребения, из которых происходят подвески — женские (Khairedinova 2007: 41, fig. 14: II). В отличие от антропоморфных накладок у человечков на подвесках иная прическа или головной убор — по обе стороны головы торчит что-то вроде косичек, к которым могут крепиться ромбические украшения (Айбабин 1990: 234, рис. 56: 1). Однако безбородое лицо, поза, изображение одежды и обуви человечков сходны как на подвесках, так и на накладках. Совпадает и техника, в которой исполнены фигурки — литье в двухстороннюю форму по восковой модели, с последующей обработкой только лицевой стороны плоского изделия. Несомненно, эти вещи принадлежат одной традиции, одному кругу древностей. Но ни отдельных изображений животных, ни человечков вместе со зверями на подвесках нет.

Человеческие личины присутствуют и на синхронных мартыновским фигуркам фибулах разных типов. Так, в свое время именно оформление завершения ножки фибулы в виде бородатой мужской головы послужило основным признаком для выделения первой группы пальчатых фибул Й. Вернером (Werner 1950). Однако личины, похожие на мартыновские, представлены на фибулах другой группы, обозначенной Вернером, как антропозооморфные «днепровского типа». Несмотря на то, что полукруглая пластина, на обороте которой расположен пружинный механизм, очень часто заканчивается очертаниями верхней части человеческой фигуры (см. Родинкова 2006а: 42, рис. 1; 43, рис. 2; 2006б: 52, рис. 2; 53, рис. 3), проработанных личин совсем немного, и они украшают не серийные, а индивидуальные художественные изделия (Амброз 1993: 180, рис. 1; 181, рис. 2). Пара фибул (одна из Пастырского — Корзухина 1996: 619, табл. 29: 1; другая — из Хмельны — Корзухина 1996: 672, табл. 82: 2) занимает помежуточное положение между всеми названными типами: по форме они близки пальчатым, но выступы на щитках оформлены, как клювы хищных птиц, а три центральных на головном щитке образуют композицию «человек в окружении хищников», причем и круглая голова персонажа, и протомы обращенных к нему животных очень похожи на мартыновские фигурки (цв. вкл. 4: 5).

Если рассматривать человечков мартыновского типа и их «ближайших родственников» на широком фоне раннесредневекового изобразительного искусства, причем не только мелкой пластики, но разных его видов, то окажется, что они входят в большую группу иконографически близких образцов. Изображения стриженых под горшок безбородых мужчин, одетых в подпоясанные туники со вставками на груди, восходят к характерному для ранневизантийского изобразительного и прикладного искусства образу молодого воина или участника цирковых игр. Такие изображения присутствуют на сохранившихся византийских мозаиках Ближнего Востока (Киссуфим — см.: Balint 2000: 147-149, Taf. 4-6; Schmauder 2000: 26, Abb. 6, 7; Герасса — Schmauder 2000: 39, Abb. 20) и Северной Африки (Карфаген, росписи Бауита в Египте — см. Balint 2000: 158, Taf. 15; 151, Taf. 8; Schmauder 2000: 20-21, Abb. 1-3) и др. Приведенные аналогии позаимствованы нами у Ч. Балинта (Balint 2000) и М. Шмаудера (Schmauder 2000: 39, Abb. 20), которые собирали изобразительные материалы, решая совсем другую задачу: показать распространение в VI-VII вв. поясов с подвесными ремнями, украшенными металлическими накладками. Именно с такими накладками и поясными наконечниками в едином комплексе и были найдены фигурки Мартыновского клада, что только лишний раз подтверждает закономерность привлечения указанных выше изобразительных материалов.

Немецкий исследователь М. Шмаудер собрал и представил подборку изобразительных материалов, ещё более близких к предмету нашего интереса, а именно — литых византийских подсвечников «с фигурой юноши», распространенных на территории Империи и её восточных провинций в VI-VII вв. (Schmauder 2000: 27-32, Abb. 8-13). Еще один подсвечник этой серии, неизвестный зарубежным исследователям, происходит из Среднего Поднепровья, т.е. именно из того региона, где были распространены «мартыновские человечки» (Корзухина 1996: 685, табл. 95, Панченко 2000). Шмаудер также верно подметил и явное сходство головок, украшающих антропозооморфные фибулы из Мартыновского клада, с изображениями юноши в ранневизантийском искусстве (Schmauder 2000: 43). Византийское происхождение мастера — создателя именно этой пары фибул предполагал А.К. Амброз (Амброз 1993: 181), Б.Ш. Шмоневский причислял эти изделия к выделенному им стилю I, в котором присутствуют позднеантичные элементы, встречающиеся по всей области византийского влияния (Szmoniewski 2004: 304). Фигурки «мартыновских человечков» из разных комплексов, разумеется, более разнообразны и не столь очевидно привязаны к византийским прототипам.

Рассматривая фигурки животных, не станем возвращаться к неоднократно приведенным выше доказательствам их «хищной» природы. Авторы публикаций последнего времени склонны видеть в этих изделиях проявления идеологии, стилистики и технологии кочевнического мира (Скиба 2006; Скиба в печати; Szmoniewski 2005, 2008). В ответ уместно привести распространенную цитату из работы А.К. Амброза, которая посвящена хронологии северокавказских древностей, и поэтому ее зачастую игнорируют при обращении к материалам лесостепных кладов: «Среди археологов ходят разные версии об истоках подобных фигурок львов, в том числе их считают кочевническими, в частности аварскими. На самом деле они византийские. В этом легко убедиться, сравнив фигурки с изображениями львов на пластинах пряжек первой половины VII в. из Суук-Су. Совпадают не только поза, трактовка суставов ног, но, главное, манера изображать гриву в виде слабоволнистых линий с точками на концах. Повторяя византийские прообразы и изображая никогда не виданного экзотического зверя, мастера разных мест Восточной Европы всегда в чем-то уклонялись от оригинала. Наиболее это проявилось в мартыновских фигурках, где львиные когти и зубы соединились с ногами лошади. Но и здесь совершенно не лошадиная грива сохранила кайму из поперечных насечек по верхнему краю, как в Преградной и Кугуле» (Амброз 1989: 80).

Рассматривая весь набор мартыновских фигурок, Г.Ф. Корзухина первая попыталась реконструировать композицию, в которой им всем нашлось бы соответствующее место. По ее мнению, это могла быть сцена цирковых игр и укрощения экзотических животных на арене, сюжет, чрезвычайно популярный в раннесредневековом декоративно-прикладном искусстве Византии, откуда и могло произойти заимствование сюжета мастером мартыновских фигурок в VII в. (РА НА ИИМК. Ф. 77. Д. 13. Лл. 717-718. Табл. 117; Искусство Византии. 1977: 88, № 114; 123, № 179; 124, № 180, 181). Однако здесь возникает определенное противоречие. Цирковые сцены, к которым исследовательница возводит реконструированную по мартыновским материалам композицию, не имеют в ранневизантийском искусстве жесткого канона, фигуры людей и животных предстают в различных, зачастую достаточно сложных ракурсах. Получается, что в достаточно примитивном искусстве происходит заимствование не формы, не канона изображения, а сюжета, причем чуждого местной культуре и достаточно сложного для восприятия.

Противостояние человека и хищника запечатлено в близких формах и в сасанидском искусстве того же периода: на так называемой «чаше Исааковича», хранящейся в Государственном Эрмитаже, изображен охотник с копьем, одетый точно как мартыновский человечек — в рубаху со вставкой, оформленной косой насечкой, передающей вышивку, и мягкие сапожки. Ему противостоит поджарый лев в прыжке (Тревер, Луконин 1987: табл. 75, 78; № 26). Чаша происходит с Северного Кавказа, её находку связывают с Грозным в Чечне (Тревер, Луконин 1987: 127)⁹.

Парные фигурки животных из восточноевропейских комплексов предполагают, что функциональный комплект фигурок мартыновского типа в идеале должен был бы состоять из человеческой и двух зеркально-симметрично расположенных противостоящих фигурок животных. Композиция, состоящая из антропоморфной фигурки и двух обращенных к ней протом животных, похожих на мартыновских «коней» дважды зафиксирована на щитках днепровских антропозооморфных фибул (цв. вкл. 4: 1-3, 5).

В раннесредневековом христианском искусстве существует чрезвычайно устойчивая композиция «Даниил со львами», изображающая пророка в виде оранта между двумя львами, и иллюстрирующая ветхозаветный рассказ о том, как брошенного в ров на растерзание львам Даниила спасла от неминуемой гибели обращенная к Богу молитва. Эта композиция фиксируется, начиная с I в., и существует чрезвычайно долго в разных видах изобразительного искусства (DACL. T. III. 2: 224). Композиция имеет множество иконографических типов¹⁰, но для нас в рассматриваемом случае представляет интерес тот, который О.В. Ошарина условно называет эллинистическим (Ошарина 2006: 96). Даниил изображается фронтально в позе адорации, с поднятыми руками, это молодой безбородый коротко подстриженный человек в подпоясанной византийской короткой тунике с декоративными вставками. Львы показаны в профиль, в позе угрозы или прыжка, с раскрытыми пастями, выделенными гривами и поднятыми хвостами.

Ярким примером композиции этого типа является одно из изображений на стеклянной Подгорицкой чаше-патере из коллекции А.П. Базилевского в Государственном Эрмитаже (цв. вкл. 4: 4 — Искусство Византии. 1977: 76, № 92; Крыжановская 2006: 70, ил. 7; Залесская 2006: 248-249, № 607). Чаша датируется IV в., гравированные по стеклу композиции на темы ветхозаветных сюжетов, обозначенные подписями, представляют собой варварскую интерпретацию позднеантичных образцов. Агрессивные львы, соразмерные центральной фигуре Даниила, устремляются к нему с обеих сторон. По этому же принципу построена сцена, гравированная на другом позднеантичном стеклянном изделии — кубке из Аббевиля (Beck 2001: 558, Abb. 46).

Необходимо обратить внимание на то, что в то же самое время рассматриваемая композиция оказывается востребована и актуальна в искусстве северных германцев. Об этом свидетельствуют тисненые подвески-лунницы явно провинциально-римского происхождения с изображениями пар противостоящих львов из клада середины IV в. в Брангструпе на о. Фюн (The spoils ... 2003: 425-426: № 7-3; Werner 1988: 271-274, Abb. 18: 7-9; Abb. 19: 1-3), выполненная в стиле Нюдам композиция на щитке фибулы из Гальстеда в Южной Ютландии (вторая четверть V в. — The spoils ... 2003: 292, fig. 14), накладка — держатель поясного кольца из Гейскопфа — горного лагеря в Ортенау конца IV-V в.(Ноєрєг, Steuer 1999: 212, 215, Abb. 18). Эти композиции считаются производными от ранневизантийских, и в случае Брангструпа это очевидно, но определяется и отличие от «эллинистического» иконографического типа Даниила — звери утрачивают диагностические львиные черты, они прильнули раскрытыми пастями к голове центрального персонажа, стремясь не то проглотить его, не то сообщить что-то. Именно этот тип будет позднее воспроизведен в эмалевых украшениях сумочной крышки из Саттон Ху (VII в.), которые с самого начала определялись, как изображения Даниила, и рассматривались, как свидетельство проникновения христианских сюжетов в северное искусство. Однако традиционная точка зрения в последнее время подвергается критике: человек со зверями из Саттон Ху более органично смотрится в ряду образов скандинавской мифологии, запечатленных на матрицах из Торслунда (Polizzotty Greis, Geselowitz 1992: 29-48). Для нас важно, что та же композиция: человеческая голова с прильнувшими к ней пастями зверями — присутствует на синхронных и стилистически близких «мартыновским человечкам» фибулах Поднепровья (цв. вкл. 4: 5).

На VII в. приходится чрезвычайно широкое распространение сюжета «Даниил со львами» в декоративно-прикладном искусстве христианизирующегося германского мира. Причины исключительной популярности именно этого библейского сюжета и образа в духовной жизни раннесредневековых обществ рассматриваемого времени, от книжной графики Александрии и Сирии с её тканями, каменных рельефов Армении и Грузии до древнеанглийской поэмы «Даниил», оказавшей определенное влияние на автора «Беовульфа», и многочисленных обращений к сюжету в архитектурном декоре и мелкой металлопластике визиготской Испании, как мне представляется, остаются до конца не понятыми.

Большая работа, посвященная пряжкам с изображением Даниила со львами на прямоугольных щитках, была выполнена Х. Кюном (Kunn 1943). Эти предметы нередко встречаются в древностях ме-ровингского времени, но основная масса пряжек с Даниилом, в том числе и подписных, происходит из могильников бургундов VII в.(Poulain 2003: 62, fig. 3; Trefort 2002: 37, fig. 3). Большинство композиций выполнено очень схематично, но с соблюдением канона: Даниил с воздетыми руками, львы с открытыми пастями припали к его ногам в позе подчинения, их фигуры вписаны в прямоугольный щиток пряжки головами вниз (Kunn 1954: Taf. 182a; Trefort 2002: 34, fig. 1: 1-4, 8; 35, fig. 2: 7-9). Но есть и такие варианты, когда центральная фигура изображается с опущенными руками (Poulain 2003: 63, fig. 4), львы — в позе угрозы (Poulain 2003: 64, fig. 5; Germanischer Schmuck...: Taf. 27: 2).

Поскольку щитки пряжек с Даниилом достаточно большие, иногда до 10 см, бросается в глаза целый ряд совпадений в приемах и характере фронтального изображения пророка Даниила и «мартыновских человечков»: условно показанное безбородое лицо, прическа или нимб, переданные штриховкой, подпоясанная одежда с декоративной вставкой на груди. Отличие состоит в том, что Даниил на пряжках изображен в позе адорации, с поднятыми руками, а среди антропоморфных фигурок «мартыновского типа» имеется только две таких, из Болгарии, и из находки в Игумново, остальные представлены с опущенными руками, упирающимися в бедра.

Изображения львов на пряжках также имеют ряд родственных черт с мартыновскими фигурками. Более того, именно с привлечением этого сравнительного материала становится понятно, каким образом произошла трансформация хищного зверя, льва, в коня с когтями и клыком, и откуда появились в Под-непровье изображения «бегемотов» (рис. 6). Последние иконографически повторяют редуцированное изображение львов на пряжке из музея Барселоны, интересной также тем, что центральная фигура пророка Даниила на ней максимально лишена деталей и превратилась в крест (Erlande-Brandenburg 1988: 57, fig. 11). Окончательное «перерождение» львов в коней, а человеческой фигуры — в крест можно наблюдать на прорезной пряжке из некрополя Монферрана (Gaule merovingienne... 1988: 221, № 105).

На одной из пряжек, происходящих из Южной Испании, а ныне хранящейся в собрании Римско-Германского музея в Майнце (Shultze-Dorrlamm 2002: 232-233, Abb. 87: 2), львы изображены точно так же, как на одном из шаблонов Велестинского клада и на накладке мартыновского типа из Самчинцев — тело в профиль, а улыбающаяся морда — анфас, что лишний раз заставляет задуматься о связи мартыновских фигурок с «Данииловским циклом» в европейской металлопластике. Интересно, что человека на этой пряжке венчает двуглавый змей, головы которого свисают по обе стороны лица. Испанская исследовательница Г. Риполь-Лопес, посвятившая несколько исследований эволюции визиготского искусства и его символике, показала сложное взаимное наложение образов германской мифологии и раннесредневекового христианства, отразившееся в этой вещи (Ripoll Lpez 1999: 423-424).

Симметричная композиция, восходящая к иконографическому типу «Даниил со львами», центральной фигурой в которой выступает христианский воин со штандартом, увенчанным крестом и голубем, представлена на щите из лангобардского погребения в Лукке (Magistra Barbarica...: ill. 120-121).

Представляется, что отмеченные иконографические соответствия не являются случайными совпадениями, а свидетельствуют о том, что мастера, создававшие фигурки мартыновского типа, образующие симметричную композицию «человек в окружении фантастических коней-львов», были знакомы с европейской традицией изображения сюжета «Даниил со львами» и заимствовали образы и формы своих изделий из произведений декоративно-прикладного искусства византийской периферии, которые иногда проникали на территорию Восточной Европы, а также из достаточно унифицированной европейской раннесредневековой воинской субкультуры. Потребность в подобных композициях и образах, по-видимому, формировалась в среде складывающейся дружинной верхушки населения Поднепровья VII в., которой, в том числе, принадлежали «антские клады». Трудно сказать, насколько осознанным был заказ на воспроизведение христианской символики. Но несомненно стремление влиться в общее русло провинциально-византийской традиции, с ее костюмом, вооружением и набором характерных образов в декоративно-прикладном искусстве.

В заключение мне кажется уместным привести цитату из статьи Никодима Павловича Кондакова, основоположника иконографического метода, в приложении к древнерусскому искусству: «Русской древности поставляли в вину (впрочем, только у нас дома), что она начала бытие свое с заимствования византийских образцов. Но история искусства, научно поставленная, показывает нам, что всякое искусство начинает свою деятельность так называемым заимствованием, правильнее говоря, — общением с высшею культурою, и потому в известных, показных сферах, где ищут нового и неизвестного, мы встречаем памятники, выполненные чужими мастерами» (Кондаков 1899: 6).

Как мы стремились показать, это положение в равной степени справедливо и для периода зарождения не только древнерусского, но, глубже, и славянского искусства в целом.

Перечень комплексов и местонахождений находок антропоморфных и зооморфных накладок «мартыновского типа» или шаблонов для их изготовления

(номера, указанные в перечне, соответствуют номерам на рис. 3)

1. Мартыновка, Каневский район Черкасской области, Украина. Клад ювелирных украшений — предметов мужского и женского убора, византийской серебряной посуды, 116 предметов [КатЛ.1.1-9] (Рыбаков 1953: 75-89; Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 72-92, 266-276, рис. 1-12; Pekarskaja, Kidd 1994; Корзухина 1996: № 27, 359-367, 598-610, таб. 8-20).

2. Среднее Поднепровье (Черкасская область, Украина, недокументированная находка.. Коллекция С.П. Платонова. Клад (?) женских украшений: 2 антропозооморфные фибулы, 12 биспиральных подвесок, 1 антропозооморфная и 2 зооморфные накладки [Кат. I.1.10-12] (Левада 2004: 214-215; Шедеври Платар 2004: 138-139).

3. Трубчевск, районный центр Брянской области, Россия. Клад ювелирных украшений — предметов мужского и женского убора, 153 предмета [Кат. I.1.13-14; Кат. I.3.1] (Приходнюк, Падин, Тихонов 1996; Падин 2004: 56-69).

4. Дегтяревка, Мглинского района Брянской области (бывш. Черниговской губернии), Россия — случайная находка шаблона [Кат. II.1.] (Корзухина 1996: 408, № 91; 682, табл. 92: 6).

5. Игумново, Серпуховский район Московской области, Россия. Клад (?) ювелирных украшений, находка 2008 г. [Кат. I.1.15-21]. Сообщение и фото Г. Науменко.

6. Шиловский р-н Рязанской области, Россия. Случайная находка (?) [КатЛ.1.26-27]. Сообщение И.Р. Ахмедова (см. прим).

7. Мытковский остров, близ с. Скибинцы Тростянецкого района Винницкой области, Украина — поселение пеньковской культуры, производственная постройка (землянка с центральным столбом без печи) № 1 — [Кат. I.1.22] — находка в комплексе постройки (Хавлюк 1974: 188-193).

8. Нюдам, Spnderjyllands Amt, Ютландия, Дания — болотная находка [Кат. I.1.23] в комплексе жертвоприношений (Rieck 1996; Rieck, J0rgensen, Petersen, Christensen 1999: 11-30; J0rgensen, Petersen 2003: 263, 268).

9. Кобань, Пригородный район республики Северная Осетия — Алания, Россия, коллекция Ольшевского в ГЭ, случайное приобретение [Кат. II.2].

10. Камунта, Дигорское ущелье, Ирафский район республики Северная Осетия — Алания, Россия. Аланский могильник эпохи великого переселения народов. Депаспортизованная находка из раскопок полковника Ольшевского [Кат.П. 3] (Chantre 1892: 21, fig. 24; Chantre 1887: Taf. XIX: 2).

11. Преградная станица, республика Карачаево-Черкессия, Россия — случайная находка комплекса снаряжения всадника [КатЛ.2.1-2] (Минаева 1957; Амброз 1989: 78-82).

12. Гора Кугуль, 2 км к Ю-З от Кисловодска, Ставропольский край, Россия, могильник. Склеп 3: погребения мужское и женское, фигурка человечка [Кат. I.3.2] среди туалетных принадлежностей (Рунич 1979: 241, рис. 6: 3; Амброз 1989: 123. рис. 37: 26; 109, рис. 23: 24). Склеп 5: 2 деформированных черепа и смещенные кости (Амброз 1989: 123, рис: 37: 31 — зверь вправо [КатЛ.2.3], возможно фигурка была не одна, т.к. в тексте отчета они указаны во множественном числе (А ИА РАН. P-1. Д. 5626. Л. 8; Рунич 1979: 243, рис. 68: 12; 110, рис. 24: 14).

13. Галайты, Ножай-Юртовский район, Чечня, Россия — фрагмент тисненой накладки [Кат. I.2.4] в комплексе клада воинского снаряжения. Авторская датировка М.Х. Багаева — VI-VII вв. (Багаев 1977: 238-240; Амброз 1989: 124, рис. 38: 13).

14. Южная Добруджа, Болгария. Случайная находка фигурки человечка. Колл. Исторического музея в Добриче [КатЛ.1.24] (Василев 1991: 273-275; Йотов 1991: 21-23; Рашев: 2000:189, табл. 83: 8).

15. Читлук (античная Колония Клаудиа Эквум), окрестности Синья, Далмация, Хорватия — случайная находка [Кат.П.4] (Milosevi 1990).

16. Бискупие, около Книна, Хорватия — клад матриц [Кат. II.5] (Csallany 1933: 33-36, tab. IX).

17. Фельнак/Фёнлак, округ Арад, Банат, Румыния — клад матриц для изготовления поясной гарнитуры и фибул [Кат. II.6-7]. (Csallany 1933: 33—36, tab. IX); Garam 2001: Taf. 137).

118. Велестинон, область Магнисия, Фессалия, Греция, клад матриц, 21 фигурка [Кат.П.8-28] (Werner 1953, Kidd 1992).

19. Коринф, Греция, культурный слой византийского времени, пластина (Davidson 1952: 934, pl. 68).

20. Сардис, Турция, раскопки городских кварталов Сард 1974 г., помещение S в мраморном дворе комплекса «Бани-гимнасий», шаблон [Кат.П.22] (Waldbaum 1983: 117, pl. 43: 688).

21. Ново-Биккино, Чекмагушевский р-н, Башкортастан, Россия, разрушенное погребение в кургане, сохранились отдельные элементы геральдического поясного набора и накладка [КатЛ.1.25], а также неразграбленный тайник с остатками лука и колчана. Авторская датировка Н.А. Мажитова: рубеж VII-VIII вв. (Мажитов 1981: 17-18, рис. 8; Амброз 1982: 58; Амброз 1989: 131, рис. 45: 5, 80).

Каталог

1. Накладки
   1. Литые
      1. Человечек, Мартыновка (Рыбаков 1953: 86, № 53; 85, рис. 20: 1в; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 61 - 71-72; 119, Taf. 26: 2; Корзухина 1996: 602, табл. 12: 1) [Киев, НМИУ, МИДУ Инв. № 17214 -90 % серебро (Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 88, ан. 29-31)].
      2. Человечек, Мартыновка (Рыбаков 1953: 86, №54; 85, рис. 20: 1г; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 6071; 119, Taf. 26: 1; Корзухина 1996: 602, табл. 12: 2) без ног [Киев, НМИУ МИДУ, Инв. № 17213 - 90 % серебро (Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 87-88, ан. 26-28)].
      3. Человечек, Мартыновка (Рыбаков 1953: 86, № 51; 85, рис. 20: 1а; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 1354; 118, Taf. 25: 1; Корзухина 1996: 602, табл. 12: 3) [Киев, НМИУ, МИДУ, Инв. № 14695 - 90 % серебро (Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 87, ан. 12-15)].
      4. Человечек, Мартыновка (Рыбаков 1953: 86, № 52; 85, рис. 20: 1б; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 102 - 86; 118, Taf. 25: 2; Корзухина 1996: 602, табл. 12: 4) [Киев, НМИУ, МИДУ, Инв. № 17256, 90 % серебро (Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 89, ан. 78-80)].
      5. Конь-лев, вправо, Мартыновка (Рыбаков 1953: 87, № 56; 85, рис. 21; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 62-72; 120, Taf. 27: 2; 121, Taf. 28: 1; Корзухина 1996: 602, табл. 12: 5) [Киев, НМИУ, МИДУ, Инв. № 17215-90 % серебро (Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 88, ан. 32-35)].
      6. Конь-лев, влево, Мартыновка (Рыбаков 1953: 87, № 55; 85, рис. 21; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 63-73; 120, Taf. 27: 1; Корзухина 1996: 602, табл. 12: 6) [Киев, НМИУ, МИДУ, Инв. № 17216 - серебро 90 % (Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 88, ан. 36-39)].
      7. Конь-лев, влево, Мартыновка (Рыбаков 1953: 87, № 58; 85, рис. 21; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 48 - 64-65; 121, Taf. 28: 2; Корзухина 1996: 603, табл. 13: 1) без челюсти [Лондон, Британский музей, Inv.-Nr. M & LA 1912, 6-10,4].
      8. Лев-«бегемот» вправо, Мартыновка (Рыбаков 1953: 87, № 57; 85, рис. 21; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 64 - 73-74; 122, Taf. 29:2; Корзухина 1996: 602, табл. 12:7), сломан [Киев, НМИУ, МИДУ, Инв. № 17217, серебро 90 % (Приходнюк, Шовкопляс, Ольговский, Струина 1991: 88, ан. 40-43)].
      9. Лев-«бегемот» влево, Мартыновка (Рыбаков 1953: 87, № 59; 85, рис. 21; Pekarskaja, Kidd 1994: Kat.-Nr. 49 - 65-66; 122, Taf. 29: 1; Корзухина 1996: 603, табл. 13: 2) [Лондон, Британский музей, Inv.-Nr. M & LA 1912, 6-10,3].
      10. Человечек, коллекция С.П. Платонова (Левада 2004: 215, № 45; Шедеври Платар 2004: 139, № 187), 6 х 3,7 см.
      11. Конь-лев влево, коллекция С.П. Платонова (Левада 2004: 215, № 43; Шедеври Платар 2004: 138-139, № 185), 8 х 5,4 см, сломан.
      12. Конь-лев вправо, коллекция С.П. Платонова (Левада 2004: 215, № 44; Шедеври Платар 2004: 138-139, № 186), 8,3 х 5,3.
      13. Конь-лев вправо, Трубчевск (Приходнюк, Падин, Тихонов 1996: 86, рис. 7: 1; 96) [Трубчевский краеведческий музей, инв. № 4780/78, серебряный сплав с высоким содержанием меди — 19 % (Егорь-ков, Щеглова 2001: 301, ан. 20)].
      14. Конь-лев влево, Трубчевск (Приходнюк, Падин, Тихонов 1996: 86, рис. 7: 2; 96) [Трубчевский краеведческий музей, инв. № 4780/79, серебро с высоким содержанием меди (26 %) и свинца (12 %) (Егорьков, Щеглова 2001: 301, ан. 21)].
      15. Человечек, Серпуховский район Московской области. (цв. вкл. 3: 4).
      16. Конь-лев вправо, Серпуховский район Московской области (цв. вкл. 3: 1).
      17. Конь-лев влево, Серпуховский район Московской области (цв. вкл. 3: 2).
      18. Конь-лев вправо, Серпуховский район Московской области (цв. вкл. 3: 3).
      19. Конь-лев влево, Серпуховский район Московской области (цв. вкл. 3: 5).
      20. Конь-лев вправо, Серпуховский район Московской области (цв. вкл. 3: 6).
      21. Конь-лев влево, Серпуховский район Московской области (цв. вкл. 3: 1).
      22. Лев влево, морда анфас, Скибинцы, остров Мытковский (Хавлюк 1963).
      23. Лев вправо, Нюдам (Rieck, Jorgensen, Petersen, Christensen 1999: 24, fig. 17; Rieck 1996), серебро, позолота.
      24. Человечек, Южная Добруджа колл. Музея в Добриче. Медный сплав (Василев 1991: 273-275; Йотов 1991: 21-23; Рашев 2000: 189, табл. 83: 8).
      25. Конь-лев (?) влево, Ново-Биккино, Башкирия, бронза, 5 х 4 см (Мажитов 1981: 17—18, рис. 8: 17; Амброз 1984: 80, 131, рис. 45: 5).
      26. (?). Лев вправо Шиловский район Рязанской области.
      27. (?). Лев влево, Шиловский район Рязанской области.¹¹
   2. Тисненые
      1. Человечек, станица Преградная, серебряная фольга, позолота (Минаева 1957: 134, рис. 52; Амброз 1989:123, рис. 37: 10). Рис. 2: 2.
      2. Лев влево, станица Преградная, серебряная фольга, позолота (Минаева 1957: 134, рис. 52; Амброз 1989:123, рис. 37: 11). Рис. 2: 3.
      3. Лев вправо, Кугульский склеп 5 [отнесен к тисненым по толщине и конфигурации пластины, указанной в отчете (A ИА РАН. Р-1. Д. 5626. Л. 30. Рис. 15: 8), головка обломана (Рунич 1979: 241, рис. 6: 3; Амброз 1989: 123, рис. 37: 26; 109, рис. 23: 24).
         Конь-лев вправо, Галайты, тисненая из тонкой пластины,с рубчиком по краю и выпуклинами-инкрустациями (Багаев 1977: 238—240; Амброз 1989: 124, рис. 38: 13).
   3. Вырезанные из пластины
      1. Лев-«бегемот» влево, Трубчевск (Приходнюк, Падин, Тихонов 1996: 86, рис. 7: 3; 96) [Трубчев-ский краеведческий музей, инв. № 4780/120, медный сплав с высоким содержанием серебра — 29 % и цинка — 12 % (Егорьков, Щеглова 2001: 303, ан. 79)]. Рис. 4: 3.
      2. Человечек, Кугульский склеп 3 [отнесен к вырезанным из пластины по толщине пластины, указанной в отчете (A ИА РАН. Р-1. Д. 5626: рис. 11: 8)], головка обломана (Рунич 1979: 241, рис. 6:3; Амброз 1989: 123, рис. 37: 26; 109, рис. 23: 24).
      3. Лев влево, Коринф, Греция, культурный слой византийского времени, пластина (Davidson 1952: 934, pl. 68), бронза, дл. 5,4 см.
2. Шаблоны для изготовления накладок
   1. Конь-дракон влево, Дегтяревка (Корзухина 1996: 408, № 91; 682, табл. 92: 6). ГЭ. Медный сплав.
   2. Лев вправо, Кобань, коллекция Ольшевского, сплав на на основе серебра (?). Колл. Отдела Востока ГЭ, КЗ-1397 (Толстой, Кондаков 1890: 121, рис. 137 — ошибочно отнесен к находкам из Камунты).
   3. Лев вправо, Камунта (Chantre 1892: 21, fig. 24; Chantre 1887: Taf. XIX: 2 — отнесен к коллекции Ольшевского).
   4. Грифон вправо, Читлук, медный сплав (Milosevi 1990: 118, sl. 1; Vinski 1967). Рис. 2: 4.
   5. Конь-дракон вправо, морда анфас, Бискупие (Csallany 1933: 33—36, tab. VIII: 25; Werner 1953: Taf. 4). Рис. 2: 7.
   6. Лев вправо, Фельнак/Фёнлак (Werner 1953: Taf. 5: 1; Garam 2001: Taf. 137). Рис. 2: 5.
   7. Лев влево, Фельнак/Фёнлак (Werner 1953: Taf. 5:2; Garam 2001: Taf. 137). Рис. 2: 6.
   8. Лев-конь влево, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 1:1). Рис. 2: 8.
   9. Хищник (дракон) вправо с оборотом, Велестинский клад, (Werner 1953: Taf. 1: 2).
   10. Петух вправо, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 1: 3).
   11. Лев с человеческим лицом анфас влево, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 1: 4).
   12. Морской лев вправо, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 1: 5).
   13. Дракон, терзающий человека, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 1).
   14. Птица (хищная?) влево, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 2).
   15. Копытное вправо, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 3).
   16. Корова вправо, морда анфас, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 4).
   17. Лев-дракон вправо, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 6).
   18. Олень влево, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 5).
   19. Лев вправо, терзающий кабанчика, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 7).
   20. Лев влево, морда анфас, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 2: 8; Kidd 1992: 509, fig. 1), медный сплав.
   21. Нагая танцовщица с арфой и ребенком, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 1).
   22. Женщина-птица, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 2).
   23. Бородатый воин с топором и щитом, лицо и плечи анфас, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 3).
   24. Симметричная антропозооморфная композиция, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 4).
   25. Птица со сложенными крыльями, вправо. Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 5).
   26. Сфинкс вправо, играющий на арфе, лицо анфас, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 6).
   27. Бородатый человечек анфас, тело оформлено, как щиток пряжки или фибулы, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 7).
   28. Всадник со щитом и мечом влево, Велестинский клад (Werner 1953: Taf. 3: 8).
   29. Лев влево. Сарды. № 688. 5.00 х 5.70 х 0.30. Матрица (Waldbaum 1983:117, pl. 43: 688).

Близкие аналогии накладкам «мартыновского типа» и шаблонам для их изготовления

3. Шаблоны и накладки типа Мощенка
   1. с. Мощенка Городнянского района Черниговской области, открытое поселение близ городища Горщина 1. Подъемный материал. Человечек. Шаблон (Гавритухин 2004: 210-211, рис. 3).
   2. Карпатский регион, случайная находка. Человечек. Накладка (?) Коллекция Венгерского Национального музея в Будапеште. MNM Inv.№ 18/1878.3 (Kiss 1984: 198-199, Abb. 20).
   3. Днепровское Надпорожье, Украина. Случайная находка шаблона (Приходнюк 1998: 143, рис. 75: 8).
4. Подвески литые плоские с человечком в круге
   1. Черкасский или Чигиринский уезд (Корзухина 1996: 374, № 71; 683, табл. 93: 2).
   2. Лучистое, Крым, могильник ранневизантийского времени, склеп 65, погребение 2 второй половины VII в., женское (Айбабин 1990: 234, рис. 56: 1; Айбабин 1999: 148, 149, рис. 59: 21).
   3. Лучистое, Крым, раскопки 2002 г., склеп, погребение женское (сообщение А.И. Айбабина).
   4. Тисафюред (комитат Сольнок, Венгрия) — могильник аварского времени, погребение 166, женское (Garam 1995: 26, Taf. 4; 71; 255).
   5. Тисафюред (комитат Сольнок, Венгрия) — могильник аварского времени, погребение 262, женское (Garam 1995: 37, Taf. 13; 78; 230; Abb. 15).

Фигурки человечков из Мартыновского клада
Конь-лев. Мартыновский клад, VI-VII век	Лев, морда анфас. Велестинский клад, VI-VII век
Фибула с изображением юноши. Мартыновский клад, VI-VII век	Пальчатая фибула антского типа из Велестинского клада, VI-VII век

Автор: О.А. Щеглова. Тайна «пляшущих человечков» и «следы невиданных зверей». Антропо- и зооморфные изображения в раннеславянской металлопластике // Славяно-русское ювелирное дело и его истоки. Материалы Международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Гали Фёдоровны КОРЗУХИНОЙ (Санкт-Петербург, 10-16 апреля 2006 г.). — СПб.: Нестор-История, 2010.