Слабая археологическая изученность горно-таежного обрамления Кузнецкой и Минусинской котловин по сравнению с их остепненными участками не случайна. Такое положение, видимо, еще долго не изменится в силу определенной сложности обнаружения в черневой тайге и на берегах горных рек объектов для археологических исследований. Прежде всего, это относится к погребальным памятникам. При этом нужно иметь в виду, что число археологических памятников в этих таежных районах ежегодно уменьшается. В ходе разведочных работ в Горной Шории можно отметить интенсивное разрушение береговых террас. И это не только результат бурных паводков, но и антропогенного воздействия на долины рек (лесосплав, золотодобыча, дорожное строительство).
Выявленные за последние годы на территории Горной Шории поселенческие объекты (мастерские, долговременные и сезонные поселения) позволяют несколько заполнить отмечаемую в археологии информационную лакуну. Но погребальные памятники здесь все еще в основном представлены случайными находками.
Многие из эти находок очень давно попали в местные музеи, но по объективным причинам не были оперативно введены в научный оборот. К сожалению, к настоящему времени уже утрачена целостность этих и без того фрагментарных комплексов, а также большая часть сопутствующей им информации.
В 1950 г. в Новокузнецкий краеведческий музей (НКМ) была передана железная сабля со следами окалины. Согласно музейным записям, она была найдена в окрестностях г. Новокузнецка, в 1 км к северу от Кузнецкой крепости. Обстоятельства находки неизвестны. Сабля имеет слабоизогнутый однолезвийный клинок, длиной 75 см. Острие клинка расковано на два лезвия. Ширина клинка – 2,3 см, толщина от перекрестья до раскованного острия одинакова – 0,7 см. Черешок немного прогнут в сторону лезвия. В средней части черешка есть отверстие с железным расклепанным стержнем, длиной 1,6 см. Перекрестье ладьевидное с ромбовидным расширением в средней части. На клинке у черешка есть оковка с язычком со стороны лезвия (рис. 2.-6).
В 1952 г. из д. Чебалсу, с верховьев р. Томи, в НКМ поступили 3 железных стрелы и нож (КП 2489.). Обстоятельства обнаружения предметов не зафиксированы. Инвентарный номер, присвоенный этим находкам, в настоящее время выявлен только на одном из наконечников – черешковом трехлопастном пятиугольном с полулунными прорезями на лопастях (рис. 1.-11).
 |
| Рис. 1. 1-10 — находки у ст. Камешки; 11 — наконечник из Чебалсу; 12, 13 — случайные находки с Верхней Томи (?) |
В 1954 г. доцентом Новокузнецкого пединститута УЭ. Эрдниевым проведена археологическая разведка по трассе строительства Южно-Сибирской железной дороги в верховьях р. Томи, от ст. Камешки до ст. Теба. На ст. Камешки УЭ. Эрдниев получил от местных жителей 15 наконечников стрел, один железный нож и одно железное тесло. Находки были переданы в НКМ (КП 3868). Все эти предметы слабо коррозированы, так как покрыты окалиной. К сожалению, в полевом отчете У.Э. Эрдниева камешковские находки не были отражены. Из черновых записей известно, что данная коллекция представляет собой случайную находку, которая долгое время хранилась у одного из местных жителей. Обстоятельства находки не выяснены.
В настоящее время в фондах НКМ удалось выявить только часть предметов с номером, присвоенным находкам со ст. Камешки. Это типологически разнообразный набор бронебойных стрел, два плоских асимметрично-ромбических наконечника (кончик одного обломан из-за коррозии) и нож (рис. 1.-1-10). О камешковских находках впервые упоминает Ю.С. Худяков в статье, посвященной кыргызам в Кузнецкой котловине. По его мнению, набор бронебойных стрел, найденных у ст. Камешки, типичен для кыргызского оружия дистанционного боя конца I-начала II тыс (Худяков Ю.С., 1994, с. 103).
Описанные железные предметы из Чебалсу и Камешков, а также сабля из окрестностей Кузнецкой крепости покрыты окалиной. Это позволяет предполагать, что все они происходят из разрушенных погребений по обряду трупосожжения. Наличие такой же окалины на нескольких предметах с утраченной маркировкой из оружейной коллекции НКМ позволяет предполагать, что это могут быть недостающие единицы в коллекциях из Чебалсу или Камешков. Типология предметов этому не противоречит. В их числе - два наконечника стрел (рис. 1.-12, 13) и нож, полностью аналогичный ножу из Камешков.
В 1992 г. в Историко-архитектурный музей «Кузнецкая крепость» была передана еще одна железная сабля (КП 462), найденная в пойме правого притока Томи р. Абашевой, в 7 км выше ее устья. В этом месте сохранились следы древней грунтовой дороги, пересекающей пойму реки. Сабля была найдена на поверхности земли. Клинок слабоизогнутый. Его длина (без черешка) – 75 см. Ширина клинка – 2,3 см, толщина - 0,7 см. Черешок немного прогнут в сторону лезвия. Кончик его обломан по отверстию для крепежной заклепки. Перекрестье утрачено. Кончик клинка раскован для двусторонней заточки (рис. 2.-7). На поверхности сабли заметны следы воздействия сильного огня, лезвие очень коррозировано, особенно в средней части. Вероятно, клинок связан с разрушенным погребением по обряду трупосожжения. Он, как и предыдущий, имеет аналогии среди древностей конца I - начала II тыс. н.э.
Первые средневековые оружейные находки с Верхней Томи долгое время стояли особняком в археологических материалах таежного региона. Только в 1995 г. сходный комплекс железных изделий был обнаружен в среднем течении р. Мрассу жителями с. Усть-Анзас. Там же вскоре были проведены и археологические раскопки (Савинов Д.Г., 1997, с. 165). Они показали, что хозяйственной ямой было практически полностью разрушено грунтовое захоронение по обряду трупосожжения на стороне. В составе инвентаря этого захоронения были три трехлопастных пятиугольных наконечника стрел с полулунными и круглыми прорезями в лопастях, нож и тесло (рис. 2.-1-5). На усть-анзасских находках отмечена окалина, которая обычно возникает на железных предметах, побывавших на погребальном костре. Материалы из погребений в с. Усть-Анзас (могильник Кайчак) частично опубликованы (Васютин А.С., 1997, с. 169; рис. 1). Эти раскопки косвенно подтвердили предположение о сходных обстоятельствах находок с Верхней Томи. Легко заметить, что и категории предметов из усть-анзас-ского погребения аналогичны камешковским находкам.
 |
| Рис. 2. 1-5 – комплекс из могильника Кайчак, объект-1; 6 – сабля из окрестностей г. Новокузнецка; 7 – сабля с р. Абашевой |
Результаты исследования выявленных к настоящему времени в Горной Шории археологических памятников показывают, что практически во все эпохи эта таежная территория Южной Сибири не являлась культурно-географическим изолятом (Бобров В.В., 1994, с. 169.). Она каждый раз органично включается в более обширные культурные ареалы. Наиболее тесно население Горной Шории было связано с этнографическими группами Притомья (Кузнецкой котловины) и несколько в меньшей степени Верхней Оби. Вместе с тем начиная по крайней мере с эпохи поздней бронзы (X-VIII вв. до н. э.) в бассейны Томи и Мрассу проникают выходцы из соседних предгорных районов Минусинской котловины. Такие контакты мы имеем возможность фиксировать по керамическим поселенческим комплексам пока только до середины I тыс. н.э. Отсутствие, по крайней мере в публикациях, материалов средневековых поселений из притаежной зоны восточных отрогов Кузнецкого Алатау не позволяет предметно судить о характере контактов населения Горной Шории и Минусинской котловины в этот период. Но несомненно, эти контакты продолжают сохраняться, свидетельство чему – не только этнографическая традиция, но и рассмотренные случайные находки инвентаря из разрушенных средневековых захоронений на таежных берегах Томи и Мрассу.
Обнаружение нетипичных средневековых погребений по обряду ингумации в степях Среднего Енисея нередко связывается с приходом небольших этнических групп из соседних таежных регионов - с верховьев Абакана, Томи или из Горной Шории (Митько О. А., 1995, с. 16-17). В этих случаях исследователи априорно предполагают значительную самобытность культурного развития данных таежных территорий. Рассмотренные нами материалы требуют более взвешенно подходить к подобным интерпретациям.
Библиографический список
Бобров В.В. Этапы освоения Горной Шории в древности (по материалам поселения Печергол-2) // Шорский сборник. Кемерово, 1994. Вып. 1. С. 164-176.
Васютин А.С. Древние торговые пути Горной Шории // Шорский сборник. Кемерово, 1997. Вып. 2. С. 168-172.
Митько О.А. Население территории Среднего Енисея в эпоху средневековья (VI-XVI вв.) (по данным погребальной обрядности): Автореф. дис... канд. ист. наук. Новосибирск, 1995.
Савинов Д.Г. Тазгол – музей памяти поколений // Шорский сборник. Кемерово, 1997. Вып. 2. С. 163-167.
Худяков Ю.С. К вопросу о кыргызах в Кузнецкой котловине // Кузнецкая старина. Новокузнецк, 1994. Вып. 2. С. 97-106.
Источник: Ю.В. Ширин (Новокузнецк) Средневековые случайные находки предметов вооружения из Горной Шории // Материалы по военной археологии Алтая и сопредельных территорий”, Барнаул, 2002