Половцы 11-12 век
Наиболее выразительным и освещенным письменными и археологическими источниками примером перерастания первой формы кочевания во вторую представляют собой в восточноевропейских степях половцы42.
Мы уже говорили, что пришедшие в южнорусские степи половцы в первые пятьдесят лет, как и печенеги, вели таборное кочевание. Однако печенеги так и не смогли, очевидно, перейти на вторую стадию кочевания или во всяком случае находились в начале первого этапа этой стадии, почти неразличимого по источникам от таборной стадии. Половцы прошли полностью через оба периода, как через полукочевой, так и через полуоседлый.
Переход ко второй стадии знаменуется ограничением территорий кочевания и четким определением границ кочевок. Этот процесс у половцев, как уже говорилось в первой главе, начался довольно быстро после завоевания южнорусской степи — примерно в конце XI в. Это выявляется преясде всего благодаря данным русских летописей. На протяжении всего XI в. русские князья ни разу не смогли ударить по кочевникам в степи — на их территории. Разгром печенегов и торков произошел благодаря тому, что сами кочевники подступили (подкочевали) к границам Руси, к русским городам для войны и были там уничтожены. Половцы же первое время вообще отказывались от столкновений с Русью, и в 1055 г. хан Блуш постарался даже заключить мир с русскими князьями. Однако уже через два года быстро набиравшие силы половцы нарушили мир и началась, как писал летописец, «от половец... рать беспрестани». В основе отношений половцев с Русью в XI в. лежали постоянные и ожесточенные военные действия, заключавшиеся в ежегодных набегах на русские земли, грабежах, угоне пленных. Летопись пестрит описаниями результатов этих набегов. Под 1092 г. летописец говорит: «рать велика бяше от половец отовсюду», а в следующем году он рассказывает о взятии Торческа на Роси: «половце же, приемыне град, запалиша огнем, и людие разделиша и ведоша я оу веже к сердоболям своим и сродникам своим»43. В этом сообщении существенно то, что после взятия и разрушения города половцы вовсе не оставались на захваченной земле, а, забрав полон, уходили в свои степи. Так поступали они всегда, даже в случае больших удач, когда доходили до Киева (1096 г.) и Переславля (1096, 1107, 1110, 1167, 1179, 1185 гг.).
Несмотря на несомненную силу молодого русского государства, русские не отвечали им тем же, хотя и успешно в целом отбивались от набегов и сохраняли прежние южную и юго-восточную границы. Объясняется это только тем, что подвижные степняки были неуловимы — вежи на колесах отходили в глубь степей, стада отгонялись при первых тревожных сообщениях о намерениях русских выйти в поход.
Первые походы в степь были организованы только в начале XII в. Очевидно, к этому времени степь была уже поделена на отдельные кочевья, а вежи с колес перебазировались на землю — появились более или менее постоянные зимники и летники, постоянные кочевые маршруты. Получившие относительную оседлость половцы стали наконец уязвимыми для своих грозных соседей.
 |
| Серебряная цепь. Половцы период КР |
О хронологической последовательности полного освоения степи, появления второй формы кочевания у половцев свидетельствует последовательность распространения в степях каменных половецких статуй44. Статуи ставились половцами в небольших святилищах, посвященных предкам. Обычно в каждом святилище ставилось по две статуи (мужчины и женщины)45 — это были святилища небольших подразделений: богатых аилов. Известны были в степях и крупные коллективные святилища, в которых стояло около двух десятков статуй. Вероятно, такие святилища играли роль общеродовых, а возможно, общекуренных. сооружений. Еще до XVII в. все степи были усеяны каменными половецкими статуями, в настоящее время их осталось не более полутора тысяч в музеях и селах Украины и Ростовской области. Однако и это сравнительно небольшое количество позволило нам классифицировать их, установить относительную хронологию отдельных типов и затем картировать эти типы в степях. В результате мы получили полную картину расселения половцев в южнорусских степях, поскольку ясно, что святилища предков, как и курганные могильники, могли возникать только в тех землях, которые были полностью освоены половцами, вблизи от их постоянных зимовищ, на путях ежегодных перекочевок46.
Самые ранние статуи, имеющие аналогии со статуями кипчаков X—XI вв., локализуются в бассейне среднего и нижнего течения Северского Донца и в Приазовье. Там в первую очередь и начали половцы переходить ко второму способу кочевания, туда и направили свои первые удары русские князья, руководимые умным и энергичным Владимиром Мономахом. Правда, в 1103 г. (первый большой поход) князья ударили по половцам, находившимся немного западнее распространения ранних типов статуй — в Лукоморье (на р. Молочной). Случилось это в апреле. Видимо, половцы подкочевали к берегу моря для весеннего лова рыбы и были предельно ослаблены и малоподвижны после тяжелой зимы (скот только начал выгуливаться и плодиться). Владимир с князьями, очевидно, прекрасно учитывали недееспособность половцев в тот период. Интересно, что невозможность принять сражение и в то же время невозможность отступления обсуждались с самими половцами, о чем сохранился рассказ в русской летописи. Старый и опытный хан Урусоба говорил: «просим мира в Руси, яко крепко ся ймуть бити с нами», а «уныние» — молодые аристократы, привыкшие к легким победам и грабеяжам на русском пограничьи, отвечали ему: «аще ся ти боиши Руси, но мы ся не боим, сих бо избивше...»47. Однако все в битву с русскими не ринулись, а послали вперед славящегося мужеством хана Алтупопу. Только после полного уничтожения передового отряда половцы всеми силами «аки борове» двинулись на русских и были впервые разгромлены на собственной земле: «дремахи сами и конем их не бяше спеха у ногех»,— заключает их характеристику летописец. Вежи были захвачены — «взяша бо тогда скоты и овце, и коне, и вельблуды, и веже с добытком и челядью»48. Последняя цитированная фраза интересна тем, что дает нам полное представление о составе половецкого стада, в которое входили все виды домашнего скота и, что самое важное, «скоты», т. е. крупный рогатый скот. Этот факт также свидетельствует о перестройке половецкой экономики на вторую стадию.
Все остальные походы, зафиксированные летописью, целенаправлено били по наиболее экономически развитому району Половецкой земли — по бассейну Северского Донца, или, как называет его летописец, Дона49. В декабре 1109 г. там было взято воеводой Владимира Мономаха 1000 веж, в марте 1111 г. — огромный полон в два половецких города—Шарукань и Сугров. В 1116 г. два молодых русских княжича снова взяли оба эти города и еще один — Балин50. Названия двух первых городков даны по именам крупнейших ханов — Шарукан и Сугр. которые были хорошо известны русскому летописцу (запись 1107 г.). Видимо, в этих городах находились зимние ставки обоих ханов. Что касается Балина, то не исключено, что это название происходит от тюркского слова «baliq», означающего «город»51. Возможно, что это была «безымянная» или коллективная зимняя ставка половцев. В рассказе о взятии этих городов весьма существенным и интересным является то обстоятельство, что в 1111 г. жители Шаруканя вышли встречать русских воинов с хоругвями, рыбой и вином, так как сдались им без боя и приветствовали как друзей и единоверцев, а в 1116 г. летописец отмечал, что из этих городков или во всяком случае «с Дона» один из княжичей — сын Владимира «приведе себе жену, красну вельми, ясьскаго князя дщерь»52. Очевидно, в этих «городах» жили вместе с половцами остатки разоренного и почти полностью уничтоженного еще печенегами аланского (ясского) населения Хазарского каганата53. Сначала они дружески встретились с русскими, а потом постарались породниться с ними.
Таким образом, у половцев на Северском Донце в самом начале XII в. уже были «городки», возникшие при активном участии земледельческого аланского населения и служившие становищами для половецких ханов. Именно в таких становищах население начинало осваивать ремесла. В частности, аланы вновь вспомнили навыки отливки и шлифовки бронзовых зеркал, широко распространившихся в степях (после хазарского времени) только в XII в.54 Точно такое же «ремесленно-земледельческое» полуоседлое становище было основано половцами на развалинах взятой ими в 1117 г. Белой Вежи (Саркела) на Дону. Это зимовище состояло из небольших глинобитных, беспорядочно поставленных домиков55. Смотрите карту
Распространение каменных статуй по степям, т. е. дальнейшее освоение половцами степи, началось уже после разгрома их Владимиром Мономахом.
Судя по данным картографирования каменных статуй, половцы заняли сравнительно небольшую, богатую разнообразными угодьями территорию, ограниченную с запада р. Ингульцом, с севера — границей Руси, с юга — морем, а с востока — междуречьем Северского Доица и Дона56. Далее на восток — у Волги их почти не было, зато на юго-востоке они занимали все предкавказские, калмыцкие и манычские степи. Кроме того, Крым также находился во владении одной из половецких орд. Вне очерченной территории (на Волге и среднем Дону, в степях между Ингульцом и Прутом) кочевало большое количество оставшихся здесь печенегов и торков-гузов. Были отдельные их орды и на собственно половецких землях. Однако благодаря каменным статуям мы знаем, что половцы в XII и XIII вв. владели уже вполне определенным районом степи.
Очевидно, у них появилась «своя земля», т. е. вполне закончился процесс, именуемый нами «периодом обретения родины».
Эта территория была разделена на более или менее крупные наделы, по которым кочевали различные по социальной значимости подразделения половцев (сначала курени, затем аилы-коши разной величины и экономической мощности). Эти подразделения объединялись в орды, возглавляемые наиболее богатыми аристократами — ханами. Орды в свою очередь объединялись в еще более крупные подразделения — союзы орд. Во главе их стояли великие ханы («великие князья», как называет их летописец). Сопоставление данных, полученных в результате обработки каменных статуй, с данными русских летописей позволяет восстановить картину возникновения, развития и географического размещения всех этих союзов57. В конце XI — начале XII в. выделяются два союза: Приднепровский и Донской (Донецкий). К середине XII в. возникают Лукоморский, Приазовский, Нижедонской, Предкавказский и Крымский, а в конце XII — начале XIII в. союзы укрупняются — Лукоморский объединяется с Днепровским, а Донской — с Приазовским. Постепенно на границах Руси вырастали два крупных государственных объединения, которые несомненно в будущем должны были слиться в единое государство. Данные для такого предположения у нас есть: в конце XII в. хан Кончак, управлявший Донским объединением, нередко возглавлял и отдельные, наиболее крупные акции днепровских половцев против Руси, а в начале XIII в. его сын Юрий Кончакович был назван летописцем «больший всих половець»58. Русские политики прекрасно понимали, какая опасность вырастает у их южных и юго-восточных границ, все организованные русскими князьями удары по половцам были направлены на эти два объединения. Несомненно, русские походы сильно подрывали экономику половцев, мешали установлению единства, задерживая тем самым развитие государств. В 20-х годах XIII в. половцы были разгромлены татаро-монголами и вошли в Золотую Орду, превратившись в податное население этого нового государства59.
Что представляли собой союзы орд этнически? Несомненно, что они были полиэтиичны, как и любые другие кочевнические сообщества такого типа. Помимо самих половцев-кипчаков, которых было в целом не так уж много, в союзы входили остатки самого различного степного и лесостепного населения, обитавшего на данной территории до прихода сюда кипчаков. Это были аланы и болгары, сохранившиеся в глухих уголках лесостепи, печенеги и торки, полностью подчинившиеся кипчакам. Как археологические, так и летописные материалы подтверждают это многообразие и разноликость половецких союзов. Характерно, что кипчаки, имевшие, видимо, ярко выраженный южносибирский антропологический тип, очень быстро утратили его, растворившись в инородной массе южнорусских степей60.
  |
| Короткий меч. Аланы. V-VIII вв. Длина 490 мм, длина клинка – 360 мм, ширина у основания – 40 мм |
Это же явление распространилось и на некоторые важные этнографические черты кипчаков, в частности на погребальную обрядность. Свойственный им обряд захоронения с конем, головой на восток, под каменной насыпью, сильно изменился и слился с обрядами остальных этнических групп, живших в степях синхронно с половцами и до них. В результате в большинстве погребений можно уловить черты, свойственные каждой из этнических группировок: печенегам, торкам (гузам), самим половцам, а некоторые из погребений несут черты, характерные еще для болгар, алан и даже сарматов61. Сохранился почти нетронутым только один древний кипчакский обычай — установка статуй и святилищ в память об умерших.
Таким образом, здесь произошел тот же процесс, что и всюду при формировании этнической общности. Кипчаки были только организующей политической основой новой общности. Они дали ей этническое имя, которое не было связано с первоначальным названием пришедших сюда в первой половине XI в. орд. Новое объединение получило тюркское название «куманы», в переводе на славянский язык — «половцы», что означало «светло-желтые»62. По-видимому, разница между кипчаками и куманами-половцами была так велика, что переложение старого наименования на совершенно иную общность было невозможно для современников.
Следует сказать, что в степях такое явление — получение нового имени для нового объединения — не редкость Так, акациры, возглавившие объединение, начали называться хазарами — кочевниками, а все подвластные народы- скрылись под общей шапкой — Хазарский каганат. То же можно проследить и на примере формирования общностей в сибирских и среднеазиатских степях, что и будет сделано ниже. Вошедшие в каганат народы отнюдь не теряли своих собственных наименований (болгары, савиры, аланы и пр.). Так случилось и с половецкой общностью — включенные в нее печенеги и торки кочевали по половецкой земле отдельными равноправными ордами, помнящими свое происхождение и родство и даже сохраняющими кое-какие собственные обычаи. Как мы видели, аланы на Северском Донце тоже отделялись от половцев, и, судя по летописи, у них была даже своя религия — христианство. Тем не менее территория, занятая ими называлась Половецкой землей, а восточные авторы, хорошо знавшие кипчаков и факт их ухода на запад, именовали всю громадную европейскую степь «Дешт-и-Кипчак».
Единство половецкой этнической общности определялось прежде всего общим языком. Известно, что древне-болгарский (и хазарский), печенежский и половецкий языки относились к одной или близким группам тюркского языка63. Кроме того, в половецком обществе стали вырабатываться единые культурные традиции: погребальная обрядность, религиозные представления, общие эпические сказания и песни64. Несомненно, нивелировалась и материальная культура, создававшаяся в половецкой степи. Установилась единая мода в уборе коня и всадника, единство женских украшений и костюма. Впрочем, следует отметить, что в различных половецких союзах возникали характерные именно для данного союза «этнографические особенности», что нам удалось уловить благодаря анализу деталей костюма каменных статуй, происходящих из разных участков степи .
В степи происходили те же явления формирования культуры, что и в древнерусском государстве: в X— XI вв. каждое славянское «племя» характеризовалось рядом этнографических черт66. В XII в. на Руси различия почти исчезли, только у вятичей вплоть до XIV в. сохранялся оригинальный набор женских украшений67. Пожалуй, и у половцев к XIII в. различия в костюмах статуй разных районов почти не прослеживаются. Это и понятно, так как к этому времени крупные половецкие объединения начали сливаться в еще более крупные и сильные государственные образования.
Итак, оставшиеся в степях после многочисленных погромов печенеги и гузы (торки) вошли в половецкую этническую общность. Однако часть из них, пытаясь сохранить этническое лицо, подкочевала к самым границам Руси — на р. Рось и пошла на службу к русским (киевским) князьям, образовав прекрасный военный заслон от половцев. Земли Поросья были отданы им под пастбища. Территория была небольшой, каждая орда имела собственный надел. Многочисленные могильники, раскопанные в Поросье в конце XIX — начале XX в. Н. Е. Бранден-бургом68, являются свидетельствами полного освоения этого участка степи кочевниками. Картографирование могильников с различной обрядностью позволило, как нам представляется, наметить участки, занятые ордами, принадлежавшими печенегам и торкам69. Помимо них, в качестве вассалов Руси в летописях упоминаются берендеи. Род баяндур (берендеи в русском произношении) известен и у кипчаков, и у гузов. Очевидно, баяндуры входили в гузский союз, а после разгрома торков обособились от них и в большом количестве перешли на службу к русскому князю. Их было даже больше, чем торков и печенегов вместе взятых. Во всяком случае упоминаются они чаще, а значит политически были много активнее. К середине XII в. все эти вассальные орды объединились в единый союз Черных Клобуков70. Интересно, что новый союз, как и половцы, взял имя не самой влиятельной орды, а совершенно новое наименование — каракалпаки (по-русски — Черные Клобуки). При этом каждая из входящих в союз орд имела и собственное название. Так, в записи под 1169 г. говорится: «придоша ему (Мстиславу.— С. II.) берендичи вси и торци, и печенези, и вьсь Черный Клобук»71. Помимо них, в союз входило еще несколько мелких орд, названия которых попадаются в летописи по два-три раза. Это коуи, каепичи, турпеи, бастии. Последние первоначально назывались Бастеева чадь, т. е. были просто аилом (кошем) Бастия. Через 15 лет чадь разрослась в орду и имя Бастия стало самоназванием этой орды. Так на глазах летописца сформировалось кочевническое объединение. Очевидно, с того же начиналось формирование всех степных объединений72.
Черные клобуки
наверх
К концу XII в. в Поросье сложилась вполне определенная этническая и политическая общность Черных Клобуков. Ее культура отличалась от половецкой чертами, свидетельствующими о сильном влиянии Руси. Интересно, что в Поросье нередко попадаются христианские погребения кочевников (в случаях отсутствия вещей в могиле определения этнической принадлежности производились по антропологическому материалу). Очевидно, к Черным Клобукам не только проникали вещи, не только приходили из Руси ремесленники, снабжавшие кочевников предметами, мало распространенными до них в степи, например керамической посудой, но постепенно усваивалось и мировоззрение русского населения.
Другим фактором, влиявшим на складывающуюся черноклобуцкую культуру, была, естественно, половецкая культура, формировавшаяся с нею почти синхронно. Особенно сильно влияние сказалось на сложении своеобразного, отличного от русского женского костюма. Моды половчанок широко проникали в Поросье, где женщины, как и в половецких становищах, носили серьги с дутыми биконическими бусинами, высокие «шляпы» и «рога» на висках, сделанные из серебряных полуколец, нашитых на войлок, пользовались зеркалами, совершенно неизвестными русским женщинам, и некоторыми другими предметами, характеризовавшими половецкие костюм и быт73. Существенным для нас является то обстоятельство, что культура Черных Клобуков, так же как и других кочевников, проходящих вторую стадию кочевания, была явно синкретичной.
Недостаток пастбищ привел орды Черных Клобуков к стремительному оседанию. Они оседали и в русских крепостицах, тянущихся по Роси, и основывали собственные «города». Самым крупным был г. Торческ — своеобразная столица Поросья. Внешне Торческ мало отличался от обычного становища, но был, видимо, укреплен74. Собственные городки были у каждой орды. В записи 1177 г. упомянуто «6 городов берендич», взятых и разрушенных половцами. Несмотря на оседание, на наличие более или менее стационарных становищ, Черные Клобуки не перешли на третью стадию кочевания. Для этого не было прежде всего экономической необходимости — все нужное для пополнения средств существования они получали не от развития собственного хозяйства, а от грабежей, поскольку они были постоянным военным резервом киевского князя, участвовавшим в его войнах как против других русских князей, так и против половцев. Таким образом, историческая обстановка была по существу основным фактором, определявшим экономическое, а следовательно, и социальное развитие Черных Клобуков.
Мы специально остановились на характеристике этого небольшого степного объединения, поскольку сложение и развитие этого союза протекало в рамках второй стадии кочевания по тем же законам, которым подчинялись и многие другие кочевнические сообщества, не перешедшие по тем или иным причинам к третьей (полуоседлоземледельческой) стадии кочевания.
Сяньби и Тюркский каганат
наверх
Мы рассмотрели несколько этнических общностей, начавших формироваться в эпоху раннего и развитого средневековья в европейских степях. Обратимся к анализу тех особенностей некоторых среднеазиатских и сибирских объединений, которые позволяют думать, что и там ведущей формой хозяйства было кочевое скотоводство второй стадии развития.
Вот как характеризует хроника Шицзи хунyов конца III в. до н. э.: «Обитая за северными пределами Китая, переходят со своим скотом с одних пастбищ па другие. Из домашнего скота более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот; частью разводят верблюдов, ослов, лошаков и лошадей лучших пород. Перекочевывают с места на место, смотря по приволью в траве и воде. Не имеют ни городов, ни оседлости, ни земледелия; но у каждого есть отдельный участок земли. Письма нет, а законы словесно объясняются... Могущие владеть луком все поступают в латную конницу. Во время приволья, по обыкновению следуя за своим скотом, занимаются полевою охотою и тем пропитываются, а в крайности каждый занимается воинскими упражнениями, чтобы производить набеги. Таковы суть врожденные их свойства»75. Итак, у хунну в III в. было уже развитое скотоводческое хозяйство и, что самое важное, разделение земли на родовые участки. Все они воины, но массовых нашествий с целью захвата пастбищ уже не фиксируется. Хунну того времени способны только на частные набеги на соседей — кочевых и оседлых, для грабежа и обогащения. Это положение начало изменяться после прихода к власти шаньюя Модэ, однако об этом мы поговорим в следующей главе данной книги.
Другим кочевым народом, синхронным и подчиненным хунну, были ухуаньцы, особенно усилившиеся в I в. до н. э. В хронике Хоухаьшу дана общая их характеристика, весьма близкая той, которую мы цитировали об хунну III в. до н. э. Однако в ней представлены некоторые подробности, конкретизирующие хозяйство и социальные отношения ухуаньцев. Представляет интерес сообщение о том, что ухуаньцы жили на «стойбищах», видимо более или менее постоянных, несмотря на перекочевки «по достатку в траве и воде». Кроме того, поскольку почва у них «хороша для посева неклейкого проса и дун-цян, они разводят [сеют] эти растения, а мужчины делают оружие и узду для коней, а также плавят золото и железо». Все они подчиняются власти «старейшин» — глав родов, в которые входят от ста до тысячи юрт. Старейшинами ставят наиболее способные и сильные руководители, и память умерших старейшин, прославившихся в битвах, чтут наряду с поклонением небу, земле, солнцу и пр.
Ухуаньцы подчинялись хунну и вместе с ними совершали набеги на соседние страны и области76. Характерно, что имя свое этот народ получил от гор, возле которых кочевал, а роды их, как указывается в хронике, получали название по имени старейшины. Очевидно, здесь протекали те же процессы, которые прослеживаются в европейских степях — род получает имя от своего главы, а затем, если род усиливается, он может дать имя и всему союзу родов (общине или орде) и даже союзу орд. Цивилизованные народы часто давали названия своим более варварским соседям по случайным признакам — по протекающей в той земле реке, по горам, даже по фасону платья или прически. Видимо, это не было самоназванием образующейся общности, однако кочевники нередко принимали имя, которое сначала существовало как условное, а затем могло быть принято вновь образованной общностью в качестве общего наименования (как, например, Черные Клобуки у границ Руси).
Так же получило имя и другое крупное этническое образование, выросшее на окраине империи Хунну,— сяньбийцы — по горам Сяньби-Шань. Дошедшие до нас источники свидетельствуют только, что по образу жизни сяньбийцы весьма напоминали ухуаньцев, однако этого недостаточно для того, чтобы говорить о господстве у них второй стадии кочевания, поскольку китайские летописцы не всегда отмечали такие подробности кочевнической экономики, как постоянные зимовища или наличие развитого многопородного стада у того или иного народа. Склонность же сяньбийцев к захвату пастбищ и нашествиям свидетельствует как будто о преобладании у них первой стадии кочевания — таборной. Смотрите карту
В самом конце IV в. на историческую арену вышло новое кочевое объединение, названное в хрониках Бейши и Вейшу жуань-жуанями. Вейшу повествует также о Хойху, или Гаогюе. Однако по источникам невозможно в настоящее время говорить о том, какая форма кочевания была преобладающей в обоих этих объединениях. Можно предполагать, что она была второй (полукочевой), потому что союзы жуань-жуаней и гаогюйцев были уже «объединениями государственного типа», возглавленными ханами. Титул «хан» летописец переводил словом «император», следовательно, оба объединения мы можем считать «империями», аналогичными позднеполовецкому объединению Кончакидов. Это были этнические общности, состоявшие из разных по происхождению родов и орд, сплоченных властью более или менее удачливых ханов. Это обстоятельство также свидетельствует о том, что экономика кочевников находилась тогда на второй стадии кочевания. Наконец, на это же косвенно указывает и вполне определенная ограниченность территории кочевания орд той и другой общности.
С пятого века появляются в китайских летописях упоминания нового этнического имени — тугю. Как и все остальные общности, тугю-тюрки состояли «из смешения разных родов, кочевавших в Пьхин-лян»77. Возглавил их род Ашина. Родоначальник этого рода вместе со своей небольшой ордой (в 500 семейств) откочевал с китайского пограничья на южную сторону Алтайских гор. Там орда обрела спокойные пастбища, так как место «со всех сторон окружено было неприступными горами». Главное, что дало ей силу и преимущественное положение перед другими объединениями и группами кочевников, состояло в основном занятии тугю — они освоили выплавку железа. Свое название они получили от формы гор, похожих на шлем (тукюе по-монгольски означает шлем). Имя Ашина также монгольское и значит — волк. Отсюда и возникла легенда о происхождении тугю от волка. Первые десятилетия своего пребывания в горах орда подчинялась власти жуань-жуаньского хана, но уже в середине VI в. тугю стали самостоятельны и начали громить и подчинять все окружающие их непрочные и рыхлые кочевые объединения. Вскоре власть тугю-тюрок распространилась по степи па тысячи километров: от берегов Тихого океана (кидани) до Черного и Каспийского морей (хазары, .болгары и пр.) Почти сразу же тюрки разделились на два «крыла»: Восточный и Западный каганаты. Политическая история обоих каганатов написана Л. Н. Гумилевым78, поэтому перечисление всех походов и битв, которые вели тюрки на востоке и западе, не представляет интереса для данной темы. Важно только отметить характер этих походов и роль их в сложении и развитии каганатов. Однако прежде всего рассмотрим те сведения, которые свидетельствуют об экономическом и социальном развитии тюрок периода расцвета каганатов.
Несмотря на освоение плавильного ремесла, несмотря на явное обособление его от остальной экономики, тугю-тюрки в середине VI в. и далее — все 100 лет жизни каганатов — находились на второй стадии кочевания: вначале они вели полукочевой образ жизни, позднее, видимо, полуоседлый, но тем не менее из рамок второй стадии их экономика так и не вышла. Как и гуннов, источники характеризуют их как «классических» кочевников: «живут в палатках и войлочных юртах, переходят с места на место, смотря по достатку в траве и воде, занимаются скотоводством и звериною ловлею, питаются мясом, пьют кумыс... Искусно стреляют из лука с лошади, по природе люты, безжалостливы. Письмен не имеют... Обыкновенно пред полнолунием производят набеги и грабительства..« Постоянного местопребывания нет, но каждый имеет свой участок земли... Хан всегда живет у гор Дугинь. Вход в его ставку с востока, из благоговения к стране солнечного восхождения»79.
Археологами до сих пор не выявлено ни одного поселения или городища, которое можно бы было связать с тугю. Дальше предположений о том, что они могли бы быть, поскольку экономический, социальный и культурный уровень тугю дает основание думать так, знание древнетюркских поселений не продвинулось. В то же время хорошо известны древнетюркские могильники и большое количество каменных статуй и каменных оградок, разбросанных на всей территории, занятой в свое время обоими каганатами80. Как мы знаем, статуи, т. е. небольшие святилища в память предка, могли ставить только на собственно тюркской земле, а значит появилось уже понятие своей земли — родины. К тому же если в начале возвышения рода Антипа и образования каганата тугю, судя по приведенной выше цитате, не знали письменности, как и все остальные окружающие их тюр-коязычпые племепа, то во времена расцвета обоих каганатов собственно тюркская письменность широко распространилась в сибирских и азиатских степях81. Об этом есть запись в китайской хронике: «Буквы письма их походят па буквы народа Ху... (тюрков)»82. Таким образом, развитие в отдельные отрасли ремесленных производств, в частности яселезоплавильного, единая письменность, единый язык, появление понятия своей земли, строгий государственный порядок в каганатах (разделение на аймаки, абсолютная власть кагана, сборщики податей и пр.) являются доказательством того, что каганаты были уже государствами. Несмотря на то что тюрки время от времени совершали набеги на соседей с целью обогащения той или иной орды или хана, их походы на запад, на государства Средней Азии, войны с Ираном и Византией свидетельствуют уже о большой государственной политике тюркских каганатов, заботящихся о международном престиже своего государства. О том ясе говорят и ведшиеся каганом переговоры о налаживании великого шелкового пути с востока на запад через земли каганата, что несомненно приносило бы значительные доходы в казну кагана83.
Захват огромных территорий, распространение власти на многие страны и пароды, в том числе и среднеазиатских земледельцев, привели к тому, что тюркам не нужно было для гармоничного развития экономики создавать собственную земледельческую базу. Продукты земледелия они получали от подвластного им среднеазиатского оазисного населения (как авары от славян в Аварском каганате). Симбиоз двух хозяйственных систем в этих государствах осуществлялся таким путем. Очевидно, за сравнительно короткий период времени, который существовало Тюркское государство (100 с небольшим лет), собственно тюрки, несмотря на ряд благоприятных для этого обстоятельств, так и не начали оседать на землю, а следовательно, не случайно, что археологи не нашли до сих пор ни одного поселения, оставленного тугю и датирующегося VI—VII вв. Видимо, обогащающие кочевников набеги и длительные походы, а также входящие в каганат среднеазиатские земледельцы были теми причинами, которые мешали развиваться в каганате процессам оседания и освоения земледелия кочевниками тугю.
Таков один из путей, обеспечивающих сохранение второй (полукочевой — полуоседлой) формы кочевания, несмотря на существование развитой экономики и высокой культуры в государстве. Рассмотрим еще несколько примеров сохранения второй стадии кочевания наряду с развитием в государственных объединениях земледелия, градо и домостроительства.
На развалинах Тюркских каганатов и Евразии появилось несколько государств, в частности Кимакский каганат. В него входили крупные племенные союзы. История его образования и краткая социально-экономическая характеристика будут рассмотрены в следующей главе. Здесь же отметим, что самым крупным объединением, помимо давших имя каганату кимаков, были кипчаки. Характерно, что быстрое оседание кимаков, строительство ими городов, принятие письменности и прочее никак не влияло на их соседей, союзников и вассалов — кипчаков, которые продолжали вести полукочевой образ жизни84. Мы попытались выше разобрать причины, по которым половцы сохранили вторую форму кочевания. Одной из самых существенных причин этого было тесное общение половцев с Русью, что обеспечивало их продуктами земледелия, а также занимающиеся в степях земледелием остатки хазарского населения и русские беженцы, оседавшие в половецких степях на протяжении всего XII в. Здесь же в кимако-кипчакском союзе полуоседло-земледельческую базу создавали кимаки, кипчаки же, заняв наименее пригодные для земледелия земли, являвшиеся прекрасными пастбищами для овец и коз, взяли на себя скотоводческое хозяйство этого государственного образования. Наличие постоянных мест кочевания и зимовок у кипчаков подтверждается находками кипчакских могильников, а также каменных изваяний и сооруженных для них небольших святилищ85.
Очень четко прослеживаются взаимоотношения земледельческой и кочевой скотоводческой отраслей хозяйства в монгольских государствах (Ордах). Как и тюрки, монголы захватили огромные территории, занятые как кочевыми объединениями, так и большими земледельческими народами. Это привело прежде всего к тому, что в Ордах начали возникать и разрастаться из ханских ставок города. Сначала это были административные центры, но очень скоро они стали в степях средоточием ремесла и торговли, т. е. превратились в типичные средневековые города86. Земледельческой основой государств стала экономика захваченных земледельческих государств. Именно поэтому все земли в Ордах, пригодные для кочевания, были разделены между кочующими объединениями и остались за ними и в последующие века, вплоть до нашего времени. Мы знаем, что ногайцы, казахи и сами монголы до самого последнего времени оставались на второй стадии кочевания.
Объясняется это прежде всего географическими условиями — в данном случае их можно признать решающим фактором в установлении формы кочевнической экономики. Сухие степи и полупустыни не были пригодны для земледелия, и там возможно было только кочевое скотоводство. Поэтому последнее оставалось у племен, союзов племен, народов, обитавших в степной засушливой зоне, ведущей и единственной формой хозяйства. Это наблюдение распространяется не только на кочевников евразийских степей, но и на все другие народы, кочующие или кочевавшие в сухих степях Передней Азии, Африки или Америки.
Интересно, что у арабов, например, перед образованием халифата и началом завоеваний вторая форма кочевания была господствующей, Н. В. Пигулевская подчеркивает, что в V—VI вв. характерным типом их поселений были так называемые хирты — становища. Это не город, это лагерь, который «повторно разбивают в одном и том же месте, это привычная географическая точка»87.
Около хирт и вокруг известных древних переднеазиатских городов кипела торговая жизнь — кочевники пригоняли к ним скот и меняли на продукты земледелия на ярмарках, которые постоянно функционировали у городских стен. Продукты земледелия кочевники, естественно, стремились получить не только мирным, но и военным путем, совершая набеги на оседлые поселения. Единственное, что они почти никогда не трогали, это идущие через их земли караваны, поскольку от них кочевники всегда получали выгоду — пошлину и продукты обмена. Итак, и в аравийских полупустынях кочевники-арабы путем торговли и частично грабежей осуществляли симбиоз двух хозяйственных систем (кочевой и земледельческой), что и подняло их на гребень истории.
В XI в. в Передней Азии процесс слияния двух систем протекал иначе. Пришедшие туда огузы-сельджуки встали в среднеазиатских степях па «тропу войны», т. е. перешли к таборному кочеванию и начали «нашествие». Придя в Переднюю Азию, они под воздействием завоеванных народов и за неимением мест кочевания сами стали активно оседать, и уже через 100 лег кочевание стало у них привилегией богачей88.
В Северной Америке индейцы, как и в VI в. арабы, вели кочевание по второй форме, а продукты земледелия добывали путем обмена с земледельческими племенами, а также постоянными грабежами89. Условий для образования государства в то время уже, естественно, не было. «Бледнолицые братья» стравливали индейцев между собой и в конце концов вместо слияния племен, образования какой-то единой этнической общности, а затем народа или народов индейцы просто начали вымирать целыми родами, племенами, поселениями.
В заключение следует сказать, что на второй стадии кочевания в древности и в эпоху средневековья народность еще не складывалась и не могла сложиться, так как племена и орды были сильно разобщены, находились в постоянном движении. Грабежи и набеги друг на друга и на соседей также не способствовали слиянию орд в единый массив. Тем не менее зачатки формирования народов в виде больших этнических общностей проявляются именно на этой стадии. Во-первых, возникает понятие «родины», своей земли. Во-вторых, распространяется единый язык, а в ряде случаев — единая письменность. В-третьих, слабо соединенному конгломерату различных этносов дается одно (единое) имя. Обычно все эти предпосылки способствуют сложению государственных образований, а те в свою очередь убыстряют процессы формирования народа. Л. Н. Гумилев справедливо указывал в своих работах, посвященных азиатским кочевникам, что нельзя говорить о происхождении народа, имея в виду какое-то определенное племя, правильнее писать о его сложении из выходцев отдельных этнических общностей90.
В течение всего средневековья все новые и новые этнические общности складывались из распадающихся старых общностей, а новые государственные образования — из разбитых старых государственных объединений и раннеклассовых государств.
Некоторые из этих общностей, связанные общим языком, культурой и политикой, начинали формироваться в более устойчивые образования, которые можно уже считать народами (например, кипчаки, гузы, печенеги, половцы). Однако, как правило, процессы формирования народов протекали уже в классовых обществах, в условиях раннеклассовых и феодальных государств.
