Впервые булгарские погребения «салтовского» облика VIII-IX вв. Среднего поволжья были собраны Н.Я. Мерпертом (Мерперт, 1957); затем круг памятников расширили В.Ф. Ге-нинг и А.Х. Халиков (Генинг, Халиков, 1964). подкурганные погребения Самарского поволжья систематизировала Г.И. Матвеева, соотнеся их с ранними булгарами и датировав в целом широко в рамках периода существования салтово-маяцкой культуры, но погребения Новинковского могильника были датированы уже – концом VII-VIII вв. – и выделены в самостоятельную раннюю культурную группу (Васильев, Матвеева, 1986. С.153-161). Е.п. Казаков не согласился с этнической атрибуцией памятников новинковского типа, соотнося их с какой-то группой кочевого тюркского населения Хазарского каганата, проживавшего здесь в конце VII - пер. пол. VIII вв. и предшествующего булгарам (Казаков, 1992. С.81).
В 1992 г. вышла монография А.В. Богачева (Богачев, 1992), в которой, наряду с процедурными вопросами классификации и датировки поясных деталей, рассматривалась также в качестве примера авторская система анализа пряжек из разнокультурных памятников Среднего поволжья. при помощи корреляции признаков всего массива выборки и применения эволюционно-типологического метода, автором был сделан вывод о прямом эволюционном развитии пряжек и поясных деталей в регионе, выделены хронологические группы и, в частности, «брусянский этап», куда попали основные новин-ковские комплексы, использованные в работе. Трудный вопрос абсолютных дат был решен механической привязкой полученной системы к хронологической схеме Р.Д. Голдиной, разработанной для ло-моватовской культуры прикамья, в результате чего «брусянский этап» был синхронизирован с «демен-ковской стадией» последней (конец VII-VIII вв.) (Богачев, 1992. С.157-160). Нижнюю же границу появления памятников новинковского типа А.В. Богачев опускал до сер. II в. (как было датировано им п.1 к.2 Брусянского II могильника), опираясь на «геральдическую» морфологию бляшек из комплекса (Богачев, Зубов, 1993. С.30).
Г.И. Матвеева в обобщающей монографии по памятникам новинковского типа также обратилась для получения абсолютных дат к привязкам отдельных вещей «по аналогии» к хронологической схеме Р.Д. Голдиной для ломоватовской и неволинской культур, но расширив круг аналогий за счет крымских, степных кочевнических и восточнопричерноморских комплексов. Новинковские погребения Г.И.Матвеева разделила на два хронологических горизонта: второй пол. VII в. и конца VII-VIII в. происхождение же «новинковцев» было связано с группой впускных погребений Северного причерноморья и Восточного приазовья VII в. типа Сива-шовки (Матвеева, 1997. С.85-93).
Продолжив масштабную работу А.К. Амброза по синхронизации культур VI-VII вв. с элементами «геральдических» поясов, И.О. Гавритухин несколько модифицировал сам подход, превратив синхронизацию из конечной цели в метод, эфективный для групп комплексов, лишенных надежных самостоятельных реперов для абсолютной датировки (Гавритухин, Обломский, 1996. С.58-95). по сравнению с традиционным датированием «по аналогии», обычно вырывавшим разрозненные вещи из датированных монетными или другими реперами комплексов иной культурной среды, И.О. Гавритухин оперировал повторяющимися группами признаков (выделяемых в «горизонты»), обеспечивающими стабильность синхронизационной сетке. последняя, в свою очередь, была построена с использованием большого количества комплексов из различных регионов, чему способствовали не только эрудиция автора, но и появление в 1980-1990-е гг. целого ряда обобщающих работ, детально рассматривающих специфику каждого культурного блока. Часть выводов автора по хронологии памятников поволжья-приуралья VI-VII вв. была повторена в отдельной статье (Гавритухин, 1996).
Выход двух упомянутых выше монографий заметным образом повлиял на взгляды А.В. Богачева. Его раздел коллективной монографии, посвященный хронологии памятников новинковского типа, открывался с цитирования работ А.К. Амброза (в предыдущей монографии упоминавшегося только вскользь и в основном в критическом плане (Богачев, 1992. С.27, 68-70)) и И.О. Гавритухина (Багаутдинов и др., 1998. С.150), а далее предлагалось выделение хронологического горизонта «перещепина-Шиловка» второй пол. VII в., в рамках которого с группой новинковских погребений синхронизировались ряд комплексов из Северного причерноморья (перещепина, Ясиново, Новые Санжары, портовое), Северного Кавказа (п.5 Директорской Горки, к.17 Чир-Юрта) и Алтая (к.3 узунтала и к.5 Катанды II). Датировка же «брусянского» этапа по-старому опиралась на хронологические разработки Р.Д.Голдиной для ломоватовской, а также неволинской и поломской культур, с привлечением аналогий из Крыма и пенджикента. Именно на основании «неволинской» хронологии определялась и верхняя граница комплексов новинковского типа, которую автор относил к самому концу VIII в. В заключительном разделе монографии, написанном А.В. Богачевым в соавторстве Р.С. Багаутдиновым, нашла отражение и гипотеза Г.И. Матвеевой о связи новинковских памятников с памятниками типа Си-вашовки. по мнению исследователей, комплексы выделенного горизонта «перещепина-Шиловка» были связаны с миграцией на Волгу булгар во главе с «потомками Кубрата» (оставившими Шиловские погребения) (Багаутдинов и др., 1998. С.169-172). Краткая выжимка этих же концепций была издана А.В. Богачевым в качестве учебного пособия (Богачев, 1998).
Эти работы, к сожалению, не были знакомы нам к моменту написания статьи о раннесалтовском горизонте (Комар, 1999), в которой учтена лишь монография А.В. Богачева 1992 г.1 В статье было продемонстрировано, что поясные детали т.н. «брусянского» или «неволинского» этапов на самом деле представлены во всех регионах распространения салтовских памятников (подонье, подонечье, Крым, прикубанье), в степных погребениях типа Соколовской Балки и Новинок, на Северном Кавказе, у славян волынцевской культуры и др. Находки в комплексах византийских солидов 20-40-х VIII в., происхождение которых исследователи единогласно связывают с эпизодом хазаро-византийского династического брака 732 г., а также солид 751-757 гг. чеканки из п.164 Нетайловки, позволили датировать горизонт серединой – второй пол. VIII в. Сочетание византийской конструкции пряжек и отдельных деталей с выраженными византийскими растительными мотивами в наборах раннесалтовского круга привело нас к заключению, что распространение этого стиля было связано в основном с византийским влиянием на материальную культуру Хазарского каганата и его соседей, которое распространялось в VII-VIII вв. импульсно, в зависимости от смены исторической ситуации.
Публикуя в соавторстве с В.А. Скарбовенко материалы п.1 к.2 Березовского I могильника, Д.А. Сташенков предложил датировать его 3-й четвертью VII в. на основании обломка двулезвийно меча (опираясь на мнение А.Г. Атавина о том, что во второй пол. VII в. этот тип оружия полностью вытесняется палашами), заключив, таким образом, что данное погребение является наиболее ранним из группы новинковских, отражающем переселение группы кочевников после хазаро-булгарских войн сер. VII в. (Скарбовенко, Сташенков, 2000. С.178-179).
Параллельно в разделе коллективной монографии, написанной совместной Г.И. Матвеевой и А.В. Богачевым, приход новинковского населения на Волгу был датирован сер. VII в., основываясь на тисненных наконечниках с «цветочным» декором из п.1 к.2 Брусян II и геральдических наконечниках из п.1 к.7 Новинок II. Основная масса новинковских комплексов была отнесена к первой пол. VIII в., и лишь Осиновское погребение и п.5 к.8 Новинок II на основании наличия в них двусоставных шарнирных наконечников выделены в наиболее позднюю группу 3-й четверти VIII в. (Матвеева, Богачев, 2000. С.168-169).
Конференция 2000 г. в Самаре позволила обсудить многие проблемы хронологии раннесредневековых памятников поволжья в острой устной дискуссии, хотя и преимущественно речь шла о процедурных и методологических аспектах хронологии. Основной причиной остроты обсуждения стала публикация в тезисах конференции заметки И.О. Гавритухина с критикой отдельных фактологических положений последних концепций А.В. Богачева (Гавритухин, 2000). Исследователь, в частности, обратил внимание на тот факт, что в схеме А.В.Богачева, рассматривающей развитие поясных деталей поволжья как непрерывную эволюцию местных типов, включен целый ряд деталей поясов несомненно инокультурного происхождения – «геральдические», «катандинские», византийские. Также было указано на ошибочность синхронизации Шиловских курганов с перещепиной и недостаточность основания выделения горизонта «перещепина-Шиловка» (Гавритухин, 2000. С.27-31). О.А. Щеглова в своем докладе на примере славянских кладов в вопросе инокультурного («юго-западного») происхождения «геральдических» поясных наборов поддержала И.О. Гавритухина. Византийское влияние в поясных наборах кочевников VI-VIII вв. рассматривалось и в нашем докладе (Комар, 2000), а в докладе А.А. Иванова выделялась группа поясных деталей из «курганов с ровиками», соответствующая «брусянским» поясам по А.В. Богачеву, происхождение которых исследователь также связывал с крымско-византийской средой (Иванов А.А., 2000); эти положения были детальнее развиты в статьях сборника, изданного по итогам конференции (Иванов А.А., 2001; Комар, 2001б).
Доклад А.В. Богачева был построен в виде ответа на тезисы И.О. Гавритухина, а основной упор в нем делался на методологическую правильность собственных выкладок и, соответственно, методологическую несостоятельность замечаний И.О. Гавритухина, распространявшуюся и на некоторых других докладчиков (к коим относился и автор). A.В.Богачева в вопросе необходимости формализации языка археологии как в классификации, так и в анализе и выводах, поддержала его учитель – B.Б.Ковалевская, но с важной поправкой - при хронологическом анализе основным предметом исследования выступают все же особенности археологического комплекса, а не морфологические признаки отдельных вещей из него. Нами же было отмечено, что в случае широкого распространения сходных предметов в различных культурах и регионах обязательно необходимо определение места и времени появления инновации, а также обоснование механизма и исторической составляющей культурных импульсов.
Эмоциональную «теоретическую перепалку» продолжили статьи А.В. Богачева и И.О. Гавритухина в материалах конференции. А.В. Богачев вновь остановился на вопросах методологии, а вернее, на точности описания отдельных артефактов в работах И.О. Гавритухина и наших, постулируя основным тезисом, что неверность, неполность классифицирования предмета равна ошибочности хронологической схемы (Богачев, 2001). И.О. Гавритухин возразил, что важно не количество учтенных признаков, а их значимость для хронологии. Исследователь обратил внимание на то, что созданная А.В. Богачевым система группировки пряжек по контруктивно-морфологическому признаку автоматически объявляется им хронологической. Это было бы возможным только в случае их непрерывного развития в одной культурной среде, что для собранной А.В.Богачевым выборки из Среднего поволжья неприемлемо. На практических примерах было продемонстрировано и то, к каким ошибкам в датировке приводит классификационный принцип группировки одной категории предметов, игнорируя состав комплексов (Гавритухин, 2001). Еще раз к вопросам методологии А.В.Богачев обратился в не менее эмоциональной реакции на нашу работу о хронологии и этнической атрибуции Шиловских курганов (Богачев, 2007. С.17), вновь настаивая на формализировании научного языка и представлении сериационных выкладок даже для таких выборок, которые сам автор ранее счел незначительными (Багаутдинов и др., 1998. С.169)2.
Параллельно с «самарской дискуссией» независимое мнение о византийском происхождении крымских и неволинских поясных наборов, соответствующих «брусянскому этапу», было аргументировано Ф. Даймом, отметившим аналогии из позднеаварских могильников и с территории Византии (Daim, 2000, s.107-112). Также их византийское происхождение отметили Т. Вида (Vida, 2000, s.308-309) и Й. Забойник (Zabojnik, 2000, s.332-335). А Б. Тотев (Иванов) и О. Пелевина, опираясь на новые находки деталей с декором «перевязанной пальметтой» на территории Болгарии, высказали мнение о связи этого стиля с болгарской торевтикой (Иванов, пелевина, 2001), поддержанное позже С. Станиловым (Станилов, 2006. С.160-176).
В отдельной статье об этнокультурной принадлежности и датировке Шиловских курганов нами была поддержана и детальнее аргументирована предложенная И.О. Гавритухиным синхронизация к. 1 и 2 Шиловки с горизонтом Вознесенки (правда, с допуском на возможность несколько более поздней позиции относительно самой Вознесенки), но с более поздними абсолютными рамками: 705-725 гг. Также было подвегнуто критике положение о наличии среди новинковских комплексов горизонта «геральдических» наборов, а в качестве индикатора ранней группы погребений использованы также стремена с изогнутой петлей путлища. Наиболее поздним из новинковских комплекс был признан к.1 Брусян III, синхронизированный с салтовским горизонтом I\II, что означало его дату в рамках последней четверти VIII в. (Комар, 2001а).
Необычное погребение к.1 Брусян III привлекло внимание и Е. П. Казакова, посчитавшего его инвентарь «типичным для степного искусства кочевых угров». погребение приписано «вождю протовенгров», а в хронологическом плане оно синхронизировано с группой погребений IX в.: Немчанскими, Ромашкинским, Палимовским, «116 км» (Казаков, 2001. С.54-55).
В посвященных Кайбельскому могильнику публикациях Д. А. Сташенков высказал мнение, что основная часть могильников Самарской Луки прекращает функционирование ко второй пол. VIII в., в то время, как в Кайбельском могильнике фиксируется горизонт именно этого времени, что позволило исследователю предложить гипотезу об уничтожении или вытеснении «новинковцев» во время похода Мервана 737 г. и переселении их остатков севернее (Сташенков, 2003. С.337-339; 2007. С.430-432).
С. А. Плетнева, опираясь на даты чеканки монет из Шиловских курганов, отнесла их к середине - второй пол. VII в. (Плетнева, 2003. С.41). Д.Г. Савинов предложил более узкую дату, включив шиловские накладки луки седла с изображениями в круг древностей I Тюркского каганата и датировав Шиловские курганы сер. VII в. (Кляшторный, Савинов, 2005. С.244).
Получивший замечание со стороны И.О. Гавритухина за некритическое использование хронологической схемы А.В. Богачева (Гавритухин, 2001а. С.260), Н.А. Лифанов обратился самостоятельно к проблеме датировки и периодизации новинковских памятников (Лифанов, 2004; 2005). Исследователь выделил в раннюю группу погребения с «геральдическими» деталями (в т.ч. и погребение из Новоселок), отметив, вслед за Г.И. Матвеевой, что они представлены только единичными экземплярами, а поэтому эта группа появляется не ранее конца VII - нач. VIII вв. погребения второй хронологической группы при помощи корреляционной схемы разделены на три подгруппы, главным признаком для чего послужила посуда: в погребениях первой группы ее нет, во второй группе посуда лепная, а в третьей - гончарная. Все три подгруппы были выделены в самостоятельные хронологические этапы, в рамках которых рассмотрена динамика изменений в погребальном обряде; сделаны выводы о поэтапном притоке в Самарское поволжье новых групп населения. В частности, во второй четверти VIII в. здесь появляются погребения группы А2 («зливкинские»3); в 3-й четверти VIII в. -погребения группы Б (с ориентировкой на С и СЗ), а распространение салтовской гончарной посуды отнесено к последней четверти VIII - нач. IX в. Верхнюю границу памятников новинковского типа Н.А. Лифанов определяет как конец VIII - нач. IX в. (Лифанов, 2008).
В 2005 г. вышла работа И.О. Гавритухина, посвященная хронологии поясных деталей Восточной Европы времени раннего Хазарского каганата, в которой основной целью вновь стала синхронизация аварских, степных и кавказских древностей, призванная стать альтернативой предложенной нами схеме (Гавритухин, 2005). Ограниченность рамок работы только одной категорией погребального инвентаря - поясными деталями – привела к любопытной ситуации, когда весь (!) комплекс признаков (железные предметы вооружения и снаряжения коня, личные украшения и украшения сбруи, оружия, седла, посуда, технологические и декоративные традиции), служивший в разработках Б.А. Маршака, А.К. Амброза, А.И. Айбабина, З.А. Львовой. и наших основным аргументом культурной и хронологической связи части перещепинского комплекса и синхронных ему памятников (Макуховка, Келегеи) с комплексами горизонта Вознесенки, был выделен автором в некий культурный «аспект Глодос», чуждый аварам, но значимый для абстрактной «тюркской аристократии Восточной Европы». Исследователь обратился к более привычным для себя поясным наборам с псевдопряжками, отнеся их возникновение и широкое распространение ко времени Ираклия, и датировал горизонт перещепины в рамках 620/640 - 660/680 гг. Изъяв (на основании ошибочной реконструкции бляшек) из состава комплексов горизонта Вознесенки Романовское погребение (с солидом Леонтия II 695-698 гг.), и не расчленяя здесь на две фазы близкий аварский горизонт Озора-Игар, И.О. Гавритухин опустил нижнюю границу горизонта Вознесенки к 660/680 гг., а верхнюю – к 690/710 гг. К этому горизонту исследователем был уверенно отнесен и к.14 подогорненского IV могильника, маркирующий появление «курганов с квадратными ровиками». Романовское погребение вынесено в следующий горизонт «Галиат-Романовская» (690/710 - 720/740 гг.), а группа степных раннесалтовских комплексов разделена на два горизонта: «Столбицы» (700/720 - 740/760 гг.) и «Саловского-Романовского»4 (720/740 - 760/780 гг.). В работе привлекает внимание и то, что исследователь, ранее скептически относившийся к «культурной специфике» отдельных групп, а также к «историческим и этнокультурным построениям» в работах других исследователей, в этот раз широко использовал их в качестве важного элемента при определении абсолютных дат горизонтов и обосновании распространения культурных импульсов.
«Корректировки» относительных позиций комплексов из Новых Санжар, Романовской, к.14 подогорненского IV, Большой Орловки, Столбища, предложенные И.О. Гавритухиным, были подвергнуты критике в нашей работе (Комар, 2006), в основном, из-за игнорирования части предметов комплексов и ошибок в аналогиях. Было детально продемонстрировано, что весь комплекс признаков (начиная от ареала, состава комплексов, типов вещей и технологии их изготовления, декора и т.д., и заканчивая идеологическими представлениями и векторами международных связей) среднеднепровских памятников горизонтов перещепины и Вознесенки ярко свидетельствует об их принадлежности к одной этно-культурной группе, и никак не расчленим между двумя различными кочевническими образованиями. В то же время, вызывающий сомнения исследователя тезис о синхронности ряда степных комплексов с литыми «геральдическими» деталями горизонту Вознесенки, заставил нас пересмотреть саму схему относительной хронологии комплексов перещепинской культуры, построенную раньше на периодизации А.К. Амброза, в сторону более дробной. В результате комплексы с литыми деталями выделены в горизонт Сивашовки-Макуховки, комплексы, вмещающие наряду с литыми «геральдическими» деталями отдельные предметы горизонта Вознесенки или прессованные версии «геральдических» наборов, выделены в горизонт уч-Тепе - Келегеи, а горизонт Шиловки-Романовской разделен на две фазы. С учетом раннего горизонта Иловатки, выделенные горизонты комплексов были распределены по четырем периодам, в которых наиболее ранние погребения из Среднего поволжья заняли место в основном в рамках периода IV6 (п.2 к.2 Шиловки, п.2 к.1 Березовки I, п.1 к.2 Брусян II, п.1 к.2 Брусян IV, п.4 к.11 Шелехметь II, к.1 Рождественского III), более ранняя позиция в рамках периода IVа допущена только для к.1 Шиловки и п.1 к.7 Новинок II.
Последовавший ответ И.О. Гавритухина (Gavrituhin, 2006), к сожалению, не учел ни одного из фактических замечаний, и излагал без измений позиции статьи 2005 г., но с перечислением общих положений, в которых автор не соглашался с нами, пытаясь особо подчеркнуть, что, несмотря на представленный в его работах допуск для верхней границы группы перещепины ок. 680 г., он все же склонен датировать поясные детали серединой столетия, что больше подходит для «булгарской» атрибуции. подобный «постмодернизм» сочетался с реверансами в сторону «европейской археологии», в которой, по мнению автора, «метод синхронизации является доминирующим»5, а главным аргументом в датировке степных восточноевропейских комплексов вновь выступили «аварские и меровингские аналогии».
Ирония ситуации состояла в том, что пока И.О. Гавритухин делал «шаг навстречу Европе», сближая по сравнению со своей работой 1996 г. часть датировок аварского материала с представлениями центральноевропейских археологов (Гавритухин, 2001в) и делая специальное изложение своих взглядов на иностранных языках (Gavrituhin, 2006; Gavrituhin, 2008), «Европа» успела сделать не менее традиционный «шаг назад». Анализируя находки византийского производства или стиля из аварских комплексов, Е. Гарам синхронизировала византийские поясные наборы из Кунаготы и Озоры-Тотипусты, а также производные стиля «Акалан» и «Фенлак» с их византийскими прототипами первой трети VII в., сославшись на изношенность пояса из Озоры (Garam, 2001). Более кардинальную синхронизацию поясов предложил Э. Броер (Breuer, 2005), опираясь на собственные сериационные наблюдения над могильником Ullo, хронологию аллеманских могильников меровингского времени и стилистические сравнения с византийскими комплексами. Аварские комплексы с поясами стиля «Акалан», «Фенлак», «Punkt-Komma», и даже с простой вязью типа панчево, перенесены им в раннеаварское время и датированы концом VI - 1-й третью VIIв., в то время, как горизонт Бочи-Кунбабоня оставлен в рамках второй трети (под давлением монет и датировки Й. Вернером перещепины ок. 650 г.). Исследователь не является сторонником линейности горизонтов, называя их «модными волнами», и поэтому, как в случае с Озорой («пояс, полученный в 30 лет, персоной, умершей в 70»), допускает более позднее «выпадение» вещей. Начало позднеаварского периода Э.Броер, вслед за Й.Вернером, склонен опустить в последнюю треть VII в. (ок. 680 г.). параллельно от границы позднеаварского периода «ок.710», определенной в своей работе 1985 г., отказался и П.Штадлер, на основании серии анализов по С14 также отнесший начало позднеаварского периода к рубежу 680 г., а среднеаварского – к 630 г. (Stadler, 2005, s.115, 128-129, 161-162). При этом все три исследователя предположили, что византийский импульс влияния, обусловивший формирование поясных стилей среднеаварского периода, мог быть связан с эпизодом аварской осады Константинополя 626 г.6
Одновременно со статьей И.О. Гавритухина в тех же материалах парижского коллоквиума 2005 г. вышла статья А.И. Айбабина, излагавшего прямо противоположные взгляды (Aibabin, 2006). Выделяя в перещепине позднюю группу предметов, исследователь относит сокрытие комплекса к нач. VIII в., а появление памятников сивашовского типа датирует последней третью VII в. Различия с И.О. Гавритухиным наблюдаются и в оценке датировки времени бытования отдельных вещей. Так, большая византийская пряжка из перещепины и псевдопряжки из крымских комплексов датированы А.И. Айбабиным второй пол. VII в., а не эпохой Ираклия. Что касается поволжских комплексов, то исследователь высказал мнение только о датировке византийской шарнирной пряжки из к.1 Шиловки, отнеся ее ко второй пол. VII в.
Ряд хронологических оценок материала был дан и в работах Е.В.Круглова. В частности, к.1 Шиловки и оба погребения к.2 Саловского IV отнесены исследователем к горизонту Вознесенки, в чем значительную роль сыграла пряжка из п.2, синхронизованная исследователем с пряжкой из к.1 Шиловки. Более поздним временем датирован к.14 подгорненского IV, отнесенный к горизонту Галиат-Геленовка (Круглов, 2006. С.274-276; 2007. С.63).
В 2007 г. вышла статья А.В. Богачева (Богачев, 2007) (к сожалению, написанная еще к конференции 2004 г. и поэтому не учитывавшая новую литературу), которая была несомненно свежей эмоциональной реакцией на нашу работу о Шиловских курганах (Комар, 2001а). Исследователь совершенно справедливо обратил внимание на то, что в дискуссии о периодизации и датировке кочевнических памятников Самарского поволжья, кроме процедурных вопросов археологического анализа, есть и принципиальный исторический вопрос – когда эта группа населения появилась в регионе? Абсолютная дата И.О. Гавритухина и А.В. Богачева для Шиловских курганов, несмотря на все разногласия между авторами, действительно близка – «вторая пол.» и «последняя треть VII в.», и оба исследователя связывают миграцию кочевников в поволжье с последствиями булгаро-хазарского конфликта 50-60-х гг. VII в. К сожалению, невнимательное чтение привело А.В. Богачева к заключению, что комплексы горизонта Вознесенки не должны включать вообще никаких «геральдических» элементов, поэтому основное внимание в дискуссии было уделено проблеме наличия в новинковских комплексах деталей «геральдического» стиля, а также лингвистическим соображениям о том, как называть прессованные украшения с растительным декором: «вычурной геральдикой», «постгеральдикой», «тисненой геральдикой». Концентрация усилий на этой ошибочной контраргументации не позволила привести новых конструктивных наблюдений, ожидаемых от этого специалиста; без внимания остались и реальные важные ошибки, допущенные нами в интерпретации предметов шиловского комплекса (см. ниже). Исследователь ограничился только несколькими оценочными суждениями, в частности, согласился с датировкой п.1 к.2 Березовского I 3-й четвертью VII в., предложенной Д.А. Сташенковым. Ко второй пол. VII в. им были отнесены 6 комплексов, из которых в раннюю группу предложено интуитивно выделить Шиловские курганы и п.1 к.2 Березовского I, а в следующую группу – п.1 к.2 Брусян II, п.1 к.2 Брусян IV и п.1 к.7 Новинок II.
Приведенный выше обзор дискуссии ярко свидетельствует о том, что несмотря на примеры явного взаимодействия и взаимовлияния основных диспутантов, а также позитивную тенденцию сближения взглядов ряда исследователей, проблема хронологии раннесредневековых памятников Среднего поволжья все еще продолжает оставаться в стадии острых противоречий и выраженного «индивидуализированного» видения. Причем во многом это обусловлено определением места поволжских памятников в более широком контексте восточноевропейских кочевнических культур VII-VIII вв., где предметом дискуссии выступает уже целый блок этнокультурных и исторических атрибуций.
Ключевыми вопросами для поволжья остаются время появления и исчезновения памятников новинковского типа, их соотношение с памятниками волжских булгар, а также внутренняя периодизация, позволяющая судить о динамике и направлениях развития материальной культуры данной группы населения. Очень много внимания уделяется теоретическим и классификационным моментам, традиционно остро стоит и проблема абсолютных дат комплексов. Еще одной проблемой, в свете постепенного укрепления гипотезы Г.И. Матвеевой о происхождении новинковских памятников от рядовых погребений перещепинской культуры (сивашовского типа), является хронологическое соотношение этих культурных групп.
Исход любой исторической битвы в конечном счете решали не стратегии, а солдаты; исход любой дискуссии решают не методы и теории, а детали, из которых состоит анализ. Именно «детали» – это элементарные частицы, объединяющие все концепции, и именно от их прочности зависит вся конструкция. На нескольких таких «деталях», чрезвычайно важных для понимания раннесредневековой хронологии Среднего поволжья, мы и хотели бы акцентировать внимание в данной работе.