Язычек пряжки, найденный в Селиште (рис. 15:1), имеет высоко поднятую площадку в задней части. Подобная деталь особенно характерна для ряда „геральдических" пряжек. Однако, язычки этих пряжек, как правило, имеют более высокий и загнутый уже при изготовлении „клюв" подтреугольного или пятиугольного сечения. Уплощенные язычки, правда, у пряжек меньшего размера, известны по погребению 3 могильника Цибилум-1а в Абхазии (Ю. Н. Воронов, Н. К. Шенкао 1982, рис. 16:31, 32). Там они связаны с обувной гарнитурой понтийского или средиземноморского круга, датированной около последних десятилетий VI - начала VII вв. (И. О. Гавритухин 1999а, с. 186-189). У язычка из Селиште обращает внимание, что его „клюв", а главное – задняя часть, которая должна охватывать рамку, не загнуты. К тому же эта вещь, судя по описанию, обломана сзади (И. А. Рафалович 1972а, с. 133). Вероятно, в данном случае перед нами полуфабрикат. Соответственно, особенности язычка из Селишт могут отражать локальную специфику. Тогда, до появления новых материалов, хронологические рамки этой вещи, в принципе, могут охватывать все время активного производства гарнитур „геральдического" круга: от 2-й половины VI до 3-й четверти VII вв. Но не стоит сбрасывать со счета и указанную аналогию из Абхазии, свидетельствующую в пользу относительно ранней датировки рассматриваемой вещи.
 |
 |
 |
| Рис. 15. Селиште, полуземлянка 2. | Рис. 16. Будуряска, постройка В15. | Рис. 17. 1-4 - Будуряска, постройка В15; 5-9 - Балта-Верде, погребение 1. 7-11 - точный масштаб ? |
Пряжка из Будуряски (рис. 17:1, 1а), судя по прорисовке, имеет овальную рамку, однако, на фотографии она больше напоминает В-образные пряжки „геральдического" круга, правда для последних не характерно наличие выступов, окаймляющих ложе для язычка. В-образные пряжки с зауженной прорезью и выступами в задней части рамки известны не позднее последних десятилетий VI в. и на протяжении большей части VII в. (А. И. Айбабин 1990, с. 38-39). Овальные пряжки с граненой рамкой, выступающими вперед стойками для ложа язычка и подпрямоугольной прорезью характерны для комплексов, датируемых в рамках большей части VII в. (А. И. Айбабин 1990, с. 41). Учитывая, что экземпляр из Будуряски является железной имитацией пряжек перечисленного круга, наиболее приемлемой для него является датировка в рамках VII в.
В погребении из Балта-Верде найден обломок пряжки типа Сиракузы (рис. 17:8). У. Фидлер датирует такие вещи в рамках 1-й - 2-й трети VII в. (U. Fiedler 1992, с. 88-89, там более ранняя литература). К близки выводам пришел и А. И. Айбабин (1990, с. 43), писавший о бытовании таких вещей: в течение почти всего VII в. Известные мне материалы не противоречат этим оценкам. Случаи, позволяющие некоторым авторам (D. G. Teodor 1991, с. 128-130; Е. Riemer 1995, с. 778-779) относить такие вещи к VI или началу VIII вв. далеко не бесспорны.
Клад из Новой Гуты (рис. 18:1-8) в польской литературе традиционно датируется рубежом VI и VII вв. или началом VII в. Наиболее подробно эта датировка обоснована М. Парчевским. Он присоединился к мнению А. Шош о том, что трапециевидные подвески из этого клада принадлежат славянам, появившимся в Подунавье с аварами, и указал на меровингские аналогии пряжке, датированные около 3-й четверти VI в. (М. Parczewski 1988, с. 82-84, 86, 87). Однако, датированные аналогии этой пряжке единичны, а культурный контекст и хронологические рамки бытования таких вещей, строго говоря, не ясны. Маленькие трапециевидные подвески с полоской из прессованных точек по нижнему краю принадлежат кругу маркеров трассы культурных контактов, связывавших Карпатскую котловину через Повисленье и Мазурское поозерье с Верхним Поднепровьем и Поволжьем в 1 -й - 3-й четверти VII в. (И. О. Гавритухин 1997а). Позднее такие подвески встречаются лишь в культуре смоленских длинных курганов или в зонах ее влияния. Что же касается розетки, то, по-моему (И. О. Гавритухин 1997а, с. 46, 57), ее стилистика указывает, скорее, на принадлежность кругу вещей среднеаварского периода (ок. 620/ 640-690/710 гг.). Таким образом, клад из Новой Гуты, вероятнее всего, может быть датирован около середины (2-я - 3-я четверти?) VII в.
 |
 |
 |
| Рис.18. 1-10 - Краков Нова Гута, 62А, яма 45; 11, 12 -Мутенице, об. 21. | Рис. 19. 1-4 - Краков Нова Гута, 62А, яма 45; 5, 6 - Рашков Ш, жилище 76; 7-9 - Мутенице, об. 95; 10, 11 - Сэрата-Монтеору, погребение 454. | Рис. 20. 1-5 - Ботошана-Сучава, жилище 28; 6-7 - Ханска, полуземлянка 14/1965; 8 - Семенки, постройка VI. |
Трапециевидные подвески из Мутениц близки тем, что представлены в новогутском кладе (см. рис. 18:1-4) (Z. Klanica 1986, с. 144). Для Карпатской котловины их датировка ограничена отрезком от последний трети VI в. или рубежа VI и VII вв. до рубежа VII и VIII вв. (И. О. Гавритухин 1997а, с. 44-45).
Пряжка из Мутениц (рис. 19:7) принадлежит к редким вариациям В-образных пряжек с выступами по бокам ложа язычка. Обойма пряжки решена в форме двух конских голов. Точных аналогий этой вещи мне не известно. Крепление с помощью петель указывает на производство этой вещи в рамках византийских традиций. Высокая полая рамка с прорезью, повторяющей ее очертания, обычны для ряда серий пряжек, бытовавших от середины VI до первых десятилетий VII вв. (о пряжке из Додешть - см. выше). Приблизительно так же или несколько шире, наверное, датируется и данная вещь.
Пряжку из Сэрата-Монтеору (рис. 19:10) У. Фидлер без особой аргументации датировал VI в. (U. Fiedler 1992, с. 84). Этого нельзя исключить, если сравнивать ее с пряжками типа Сучидава или их дериватами. Однако, мне представляется более правильным сопоставление этой вещи с овальными пряжками, имеющими выступы по бокам ложа для язычка, широко распространенными в VII в. (А. И. Айбабин 1990, с. 41).
Пряжку из Ботошань (рис. 20:1) Д. Г. Теодор рассматривал в рамках типа Сиракузы (D. G. Teodor 1984а, с. 60; 1991). Это не лишено смысла, если давать общую оценку вещи, хотя и не совсем точно. Точнее определение А. И. Айбабина (1990, с. 42), отнесшего находку из Ботошань в варианту 3-1: цельнолитых пряжек с овальным кольцом. И комплекс из Перещепины, где такая пряжка представлена более изысканным золотым изделием, и комплексы с более простыми вещами, близкими образцу из Ботошань, датируются около 2-й -3-й четверти VII в. (И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996, рис. 69:12; 71:5; 72; 90).
Пальчатые фибулы из Рашкова, Демьянова, Великой Слободы, Сучавы-Шипот, Черновки, Ханска (рис. 19:5; 21:4, 11; 22:1; 23:8) принадлежат различным вариантам днестро-дунайской подгруппы поствосточногерманских пальчатых фибул. В специальной работе я датировал такие вещи в рамках VII в., исключая самое начало и конец этого столетия (И. О. Гавритухин 1991). Неясность проблемы происхождения и контекст комплекса из Бернашовки (см. выше) позволяют отнести нижнюю границу некоторых типов к последним десятилетиям VI в. или рубежу VI и VII вв. Совместная находка фибулы типа Марош-Гымбаш-Пергамон и пряжки типа Сучидава в погребении 113 могильника Братей 3 (L. Barzu 1991 ) указывают на наиболее вероятную датировку комплекса около последних десятилетий VI в. Что так же является аргументом в пользу удревнения нижней границы предлагавшихся ранее хронологических рамок. Остальные введенные в научный оборот материалы не дают оснований пересматривать предложенную дату по существу2.
Особо следует остановиться на находках из Пастырского городища. С этим памятником связана представительная коллекция фибул, среди которых около десятка принадлежат рассматриваемой подгруппе пальчатых фибул (О. М. Приходнюк 1999). Часть из них является покупками у местных крестьян, другие получены в ходе работ В. В. Хвойки в 1898 и 1901 гг. поскольку точный контекст находок из раскопок В. В. Хвойки не ясен (какая-то часть из них могла быть просто покупками), эти вещи для изучения вопросов хронологии не привлекались. Однако, в 1998 г. одна из таких фибул была найдена в постройке 2, содержащей так же керамику пастырского типа и погибшем, как и все городище, в пожаре (Л. В. Вакуленко, О. М. Приходнюк 1998). Дата пожара на основе нескольких кладов группы 26 определяется в рамках 1-й половины 8 в. (И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996, с. 53-55, 133136; О. М. Приходнюк 1999, с. 84-85).
О. М. Приходнюк на основе собственных раскопок и материалов М. Ю. Брайчевского обратил внимание, что в исследованной ими части городища нет случаев суперпозиции объектов, а потому считает время его существования сравнительно непродолжительным. Исходя из этого, он предположил период сосуществования пальчатых фибул и вещей, характерных для кладов группы 2б, датировав его около рубежа VII и VIII вв., что и определяет нижнюю границу памятника (О. М. Приходнюк 1999). При этом, точка зрения о массовом бытовании пальчатых и ранних антропо-зооморфных фибул до конца VII в. базируется на построениях А. К. Амброза и А. И. Айбабина, справедливо синхронизировавших эти вещи с горизонтом Перещепина-Боча. Но в недавнее время был приведен ряд новых аргументов, заставляющих относить древности, представленные в днепровских кладах типа Мартыновки и погребениях круга Боча-Перещепина, ко 2-й и 3-й четвертям VII в. (И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996; И. О. Гавритухин 2001а, с. 46, 48; 2002а).
Кроме того, среди находок из Пастырского есть фибулы Черняховского круга и причерноморская пальчатая фибула, датируемая около последних десятилетий V - первых десятилетий VI вв. (И. О. Гавритухин 2004). Таким образом, вопрос о времени отложения и соотношении слоев 3-й четверти I тыс. н.э. на Пастырском не столь однозначен. Не исключено, что, слои середины VII в. и более ранние находились в зоне раскопок В. В. Хвойки, возможно, – и в разрушенной или пока не затронутой раскопками части памятника. Многое может прояснить и полная, соответствующая современным требованиям, публикация материалов раскопок 1950-х и 1990-х гг. Наконец, среди украшений найденных на Пастырском городище, есть серийные, вполне своеобразные вещи, связанные, как показывает и клад 1992 г., с местным производством. Пальчатые же фибулы принадлежат разным типам, каждый из которых представлен 1-2 находками. Причем, нет оснований, чтобы выделить среди них местные формы, все эти фибулы принадлежат довольно широко распространенным сериям и вариантам. То есть характер вещей горизонта пальчатых фибул явно отличается от круга изделий, связанных с функционированием пастырского центра ювелирного ремесла.
Таким образом, у нас нет надежных оснований, чтобы датировать пальчатые фибулы из Пастырского рубежом VII и VIII вв. Судя по всему, они принадлежат более раннему, пока не выделенному, горизонту этого памятника. В принципе, например для находки 1998 г., нельзя исключить и единичное запаздывание или вторичное использование отдельных образцов таких фибул (ср. о фибуле из Ревно: И. О. Гавритухин 1991, с. 127; И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996, с. 138). Как бы то ни было, основное время бытования поствосточногерманских пальчатых фибул дунайско-днестровской подгруппы приходится на 1-ю - 3-ю четверть VII в.
Возвращаясь к фибулам из пражских комплексов, отмечу, что сравнительно небольшие образцы с упрощенными деталями и уплощенной дужкой (рис. 21:11 ; 22:1; 23:8) выглядят, на фоне прочих изделий подгруппы, типологически более поздними, а экземпляр из Рашкова (рис. 19:5) – сравнительно более ранним. Однако, для уточнения на этом основании абсолютной датировки комплексов мы имеем еще не достаточно материала.
Фибула из Кручеа луй Ференц (рис. 21:5) своеобразна, но практически все показательные детали этого образца находят параллели среди рассмотренных выше поствосточногерманских фибул дунайскоднестровской подгруппы.
 |
 |
 |
| Рис.21. 1-4 - Демьянов, жилище 1; 5-10 - Яссы,Кручеалуй Ференц,жилище 1/1964; 11-12-Великая Слобода,жилище 63. | Рис. 22. Черновка I, жилище 5. | Рис. 23. 1 - Рашков III, жилище 67; 2-8 - Сучава-Шипот, постройка 2/1959. |
Пражская керамика известна и в комплексах с браслетами, имеющими массивные расширенные подграненные концы (рис. 24:1, 3). Аналогии этим вещам датируются довольно широко. Например, на могильнике Плинкайгалис в Литве схожие вещи массово представлены в комплексах как V, так и VI вв.3 Однако, в южной части Восточной Европы оснований для столь ранней датировки похожих вещей нет (некоторые из приведенных В. Д Бараном (1988, с. 22) аналогий отличаются по ряду деталей). Близкие находки в Поднепровье и Повисленье иногда встречаются в неясном для датировки контексте, например в Шелигах, Зимно (см. о них приложение к каталогу), в Максимовке (И. О. Гавритухин 2004). Есть подобные браслеты и в составе днепровских кладов (см. список по И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996, рис. 63 и публикации по Г. Ф. Корзухина 1996). Причем, браслеты с чуть уплощенными орнаментированными концами (как рис. 24:1) представлены лишь в днепровских кладах группы 1 (типа Мартыновского, датируемых около 2-й -3-й четверти VII в. по И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996). Не орнаментированные шестигранные браслеты (как рис. 24:3) известны как в тех же кладах, так и в более поздних (например в Харьевском).
В целом, шестигранные браслеты с неорнаментированными концами являются довольно широко распространенным типом. Однако, можно легко указать целый ряд синхронных памятников и культур, где при значительной выборке браслетов такие вещи не известны. Сравнительно не много аналогий известно и браслету из Рашкова (рис. 24:1). Таким образом, при суммарном подходе интересующие нас браслеты едва ли могут быть надежными хронологическим реперами. Но, вероятно, это станет возможно, если учитывать культурную и локальную специфику распространения этих вещей. Однако, такая работа для браслетов Восточной и Центральной Европы еще не сделана.
Серьга из Семенок (рис. 25:1) принадлежит группе „звездчатых" серег, довольно широко распространенной в раннем средневековье. На уровне „узкого" варианта аналогов этой вещи мне не известно. Стилистически ей ближе всего некоторые серьги из Пастырского (Г. Ф. Корзухина 1996, табл. 37:5, 8; 38:4-6, 8,9). Прототипами этой серии, судя по всему, послужили серьги, известные в днепровских кладах группы 2а и на Пастырском (Г. Ф. Корзухина 1996, табл. 1:2; 24:2; 26:4-8; 37:2-4; 38:2, 10). А их дериваты представлены в Зайцевском кладе, относящемся к группе 2б, и среди находок из Поднепровья (Г. Ф. Корзухина 1996, табл. 106:1,2; 91:4-7). Выпадение кладов группы 2б, как и гибель Пастырского городища, происходит в 1-й половине VIII в. (И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996, с. 133-134,136). Клады группы 2а, судя по всему, более ранние, во всяком случае, их состав фиксирует наиболее ранние типы или прототипы вещей, которые можно связывать с функционированием пастырского ювелирного центра. Формирование этого центра можно частично синхронизировать со временем распространения вещей, представленных в кладах 1-й группы (типа Мартыновского) или относить к эпохе, наступившей сразу же после их выпадения (И. О. Гавритухин, А. М. Обломский 1996, с. 55), то есть в рамках 2-й половины VII в. Соответственно, дата серег, близких найденной в Семенках, может быть определена в пределах последних десятилетий VII - первых десятилетий VIII вв. или чуть шире.
Датировка фибулы из Бенцина (рис. 26:3) в рамках 650-750 гг. среди специалистов общепризнанна (K.-D. Gralow, J. Parchau 1984; S. Brather 1996, там литература). Так же не вызывает дискуссии и датировка фибулы из Прютцке (рис. 26:1) около 700 г. или в рамках конца VII - 1-й половины VIII вв.4
 |
 |
 |
| Рис. 24. 1, 2 - Рашков III, жилище 67; 3-6 - Скибинцы, жилище 2. | Рис. 25. Семенки, постройка VI. | Рис. 26. 1,2 - Прютцке, погребение 2; 3-6 - Бенцин, сооружение 1983 г. |