На крупном участке (общая площадь до 1500 м2), вскрытом практически сплошной площадью (расстояние между раскопами 2, 5, 7 не превышало 10 м), планиграфическое расположение комплексов свидетельствует, что исследованные здесь сооружения представляют единую группу построек и хозяйственных ям, существовавших на протяжении небольшого промежутка времени1. Наиболее вероятно, он не превышал длительность жизни одного поколения. В пользу этого говорит и археологический материал, содержащийся в заполнении котлованов помещений и хозяйственных сооружениях.
[quote] 1 См. иллюстрации в данном сборнике в статье Э.Е.Кравченко, В.В.Мирошниченко, А.Н.Петренко, В.В.Давыденко. Исследования археологического комплекса у с.Сидорово (по материалам экспедиций 2001-2003 гг). [/quote]
Во всех археологических комплексах, расчищенных на городище (кроме раскопов 9 и 10), находки близки и представлены в основном керамикой и иногда костяными и железными изделиями.
Монет обнаружено немного. Все они найдены в подъемном материале на южной части городища, в пределах линий укреплений. Среди них — солид Константина V (741-775 гг), идентичный солиду из Славянского клада на Кубани (Semenov АЛ., 1994, р.83, fig.2, 2), две половинки табаристанских(?) драхм, 1 целый и 4 обломка аббасидских дирхемов (Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, с.249-250, рис.35,1-7), фрагмент (1/4 часть) медной монеты (фельса) (передан для определения в 1999 г А.И.Семенову). Обломок дирхема был найден и при раскопках В.К.Михеева в 1971 г (тоже в подъемном материале) (Михеев В.К., 1985, с. 19). Еще одна половинка дирхема была найдена, а затем утеряна местными краеведами. Все эти монеты относятся к раннему периоду истории городища, и могут свидетельствовать о функционировании во 2-й пол. VIII-IX в. в той части памятника, где они были найдены. На этом участке были заложены пять раскопов (раскопы 3,4,6,9-10 и 12). Ранние слои, и то с небольшим количеством материала, были прослежены лишь в раскопах 9 и 10.
Оба мусульманских кладбища прилегают к той части памятника, где монеты в подъемном материале не встречались. Керамика, происходящая из расчищенных здесь комплексов, представлена почти исключительно гончарной посудой. Из лепных сосудов часто попадаются лишь обломки груболепных пифосов и жаровень. Кроме них, найдено до 10 маленьких сосудиков, фрагменты 3 лепных горшков и 2-3 лепных котлов, один из которых имеет близкий аналог в Роганинском комплексе (Колода В.В., 2001, рис.4,9).
Основную часть керамики (более 50%) составляют фрагменты гончарных кухонных горшков. Среди них есть как маленькие сосудики, так и горшки средних и крупных размеров, вплоть до обломков корчаг. Орнаментация их однообразна – полосчатое рифление по корпусу, иногда дополненное поясом многорядной волнистой линии или косых оттисков гребенчатого штампа на плечиках. Довольно часто встречается зональное рифление корпуса. В качестве примесей в тесте основной части горшков применялся хорошо просеянный мелкозернистый песок. Вероятно, в связи с этим в происходящей с памятника коллекции имеются крупные сосуды с довольно тонкими стенками. Иногда в качестве отощающей добавки использовались мелкие кусочки мела. Примесь крупнозернистого песка фиксируется на единичных фрагментах. Горшки различаются между собой и по профилировке. Наряду с сосудами с яйцевидным корпусом, встречаются горшки, имеющие приземистые пропорции. Их большинство. Иногда венчик горшков имеет усложненную профилировку: его тонкий край слегка загнут внутрь. Гончарные клейма встречаются редко. Большинство их представлено одной разновидностью – крест, заключенный в двойной круг. Значительная часть этих клейм была обнаружена в заполнении котлована постройки гончарной мастерской, исследованной в раскопе 2 и в ямах прилегающих к ней горнов, что дало основание связать их с продукцией этой мастерской (Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, с.236-237, рис.34, 4). Интерес представляет факт, что одно из таких клейм присутствует на донышке маленького лепного сосудика. Последнее свидетельствует, что и лепные сосудики, обнаруженные на памятнике, могли изготавливаться гончарами, а не являться продуктами домашнего производства. Прочие виды клейм представлены единичными экземплярами, обнаруженными в подъемном материале (Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, рис.44). В хоз. яме 3 раскопа 1 (2000 г) найден горшок с клеймом, имеющим прямые аналоги на днищах сосудов из Роганинской мастерской (Колода В.В., 2001, рис.4, б). Дно горшков часто имеет небольшой кольцевой валик по краю. Подобные клейма, равно как и усложненный профиль венчика, а также кольцевой выступ по краю дна горшка присутствуют на керамике Балкано-Дунайской культуры (Kozlov V.I., 1990, Taf. 1,4,6, 8; 6, 4; 4, 2). В целом, описанная выше керамика в рамках салтово-маяцкой культуры имеет довольно поздний облик.
Лощеная керамика представлена фрагментами кружек, кувшинов, кубышек, шарообразных сосудов с петлевидной ручкой. На ручках некоторых небольших кувшинов имеется архаичная деталь – уплощенный налеп круглой формы (Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, с.242, рис.21, 2). Наряду с ними в незначительном количестве встречены двуручные и трехручные кувшины и сероглинянные пифосы. В целом же, крупные сосуды единичны, в отличие от материалов раскопов 9-10, где в слое свалки, относящемся, судя по всему, к раннему периоду истории памятника, наряду с обломками керамических фляг крымского производства, было встречено довольно большое количество фрагментов серолощенных пифосов, корчаг и, возможно, двухтрехручных кувшинов.
В плане датировки обращает внимание наличие в керамическом комплексе Сидоровского городища гончарных и лепных крышек с высокими цилиндрическими ручками (рис. 12, 1-7). Иногда их внешняя поверхность имеет черный цвет за счет специального обжига, применяющегося при производстве лощеной керамики. В двух случаях (рис. 12, 6-7) ручки крышек орнаментированы полосчатым рифлением. Внешняя поверхность самих крышек украшена кольцевыми поясками параллельных линий, нанесенных гребенчатым штампом при вращении предмета, пальцевыми вдавленнями по краю, наклонными радиально расходящимися от центра насечками (рис. 12,1, 3, 4). Необожженные полуфабрикаты таких ручек с частями крышки были найдены в заполнении горна 2 в 2000 г (Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, рис.21, б). Подобные крышки редко встречаются на памятниках салтово-маяцкой культуры, где они представлены, в основном, другой разновидностью (Плетнева С.А., 1959, с.230,рис.14, 15-20). Тем не менее, согласно сообщению Т.А.Хлебниковой, среди керамики Саркела ею была обнаружена ручка крышки рассматриваемого нами типа (Хлебникова Т.А., 1984, с.95). Этот тип хорошо представлен в керамике Волжской Болгарии, где он относится к нач.Х в. (Хлебникова Т.А., 1984, с.95, 98, рис.28, 9-11). Наличие крышек с высокой ручкой среди материалов салтовского памятника представляет существенный интерес. В целом, они не характерны для керамики салтово-маяцкой культуры. Находка только одного обломка ручки от крышки этого типа среди многочисленных материалов Саркела, по нашему мнению, только подтверждает этот вывод.
Исследователи древностей Волжской Болгарии рассматривали датировку и происхождение данной категории материала по-разному. А.Х.Ха-ликов связывал эти крышки, “не имеющие аналогов в салтово-маяцкой культуре”, со средневековой керамикой Хорезма (джетыасарская культура) и поселений городского типа Южного Казахстана (Халиков А.Х., 1976, с.45, рис.12). Т.А.Хлеб-никова, напротив, считала крышки с высокими вертикальными ручками формой, восходящей “к крышкам кочевнической группы керамики салтово-маяцкой культуры” (Хлебникова Т.А., 1984, с.95,98). В качестве аргумента она приводила вышеупомянутый факт наличия в Саркель-ских материалах обломка от такой крышки. В целом же, датировала она указанные крышки более широкими хронологическими рамками, чем А.Х.Халиков, считая, что они существовали в продолжение всего домонгольского и раннезолотоордынского времени (Хлебникова Т.А., 1988, с.95, 97, рис.71,21-24).
Компромиссной точки зрения придерживается Н.А.Кокорина. Она указывает, что уже во 2-й пол.ХІ в. в керамике Биляра количество крышек с высокой ручкой уменьшается в 10 раз. Собственно и до этого времени рассматриваемые крышки составляли, по подсчетам А.Х.Халикова, очень небольшую в процентном отношении группу — всего 0,03% от общего количества посуды. К концу домонгольского времени, по мнению Н.А.Кокориной, данный вид крышек полностью исчезает (Кокорина Н.А., 2002, с.72-73).
Особый интерес представляет тарная керамика, составляющая до 35-40% от общего числа обнаруженных на памятнике фрагментов посуды. Абсолютное большинство ее представлено обломками так называемых причерноморских амфор, причем ряд экземпляров частично или полностью реконструируется (Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, с.244-246, рис.24-26; 45, 2). Абсолютное большинство амфор – небольшие сосуды (высотой 45-48 см, при наибольшем диаметре до 25 см) с узким невысоким горлышком. Венчик обычно завершается валикообразным утолщением, реже имеет фигурную профилировку. Овальные в плане ручки, с одним или двумя сглаженными ребрами, крепятся на горлышке сразу под венчиком, далее, изгибаясь под прямым углом, опускаются на плечики сосуда. Корпус амфор яйцеобразной, слегка вытянутой формы, покрыт желобчатым рифлением. Оно иногда четко выражено, иногда несколько сглажено, но, в абсолютном большинстве случаев, присутствует (рис. 10, 11). В целом указанный тип сосудов полностью соответствует II типу причерноморских амфор (Якобсон А.Л., 1951, с.332-334; 1979, с.30-32, рис.13, 1-3; Паршина Е.А. и др., 2001, с.76). Амфоры Сидоровского городища в основном отличаются между собой характером керамического теста. Значительная часть их имеет примесь крупнозернистого шамота. Наряду с ними довольно много обломков сосудов с примесью в тесте мелко толченой слюды, мелкозернистого песка или известняка. Стенки таких амфор обычно имеют меньшую толщину, что, однако, не является правилом. Реже встречаются фрагменты небольших тонкостенных амфор с желобчатым корпусом. Полностью удалось восстановить одну амфору этого типа (рис. 10,1). Цвет черепка таких амфор варьирует от серого или желтого цвета до оранжевого. В ряде случаев зафиксировано покрытие внешней поверхности белым или серым ангобом. От остальных амфор указанная группа отличается очень тонкими стенками и высоким качеством обработки поверхности. Обломки таких сосудов не составляют большинства, но в небольшом количестве встречены практически в заполнении всех комплексов, расчищенных на памятнике.
В заполнении помещения 3, наряду с прочими сосудами, найдены фрагменты толстостенной амфоры с песчанистыми примесями в тесте. Она имела вытянутоовальный, практически гладкий корпус (рис. 10, 5). Близкий ей аналог известен на территории Юго-Западного Крыма и отнесен автором раскопок к типу амфор, бытовавших в 1-й трети IX в. (37 класс?). При этом сам аналог был обнаружен в комплексе, датируемом XI в. (Яша-ева Т.Ю., 1999, рис.8,1, с.354).
Кроме описанных, обнаружена небольшая группа обломков толстостенных амфор, сделанных из хорошо отмученного теста без крупных примесей. По общему своему виду и пропорциям они незначительно отличаются от основной группы амфор, встреченных на памятнике. Массивные ручки, как правило, имеют на внешней поверхности двойной валик (рис. 11,5). Цвет этих сосудов колеблется от светло-розового до желтого. Общая высота их не известна, т.к. ни одного полностью реконструирующегося экземпляра пока не обнаружено.
Еще одна амфора, отличающаяся от основной группы, была найдена в заполнении хозяйственной ямы 2, расчищенной на склоне городища. Это — тонкостенный сосуд с невысоким горлышком, имеющим валикообразное завершение венчика. Ручки крепятся под венчиком и на плечиках. Корпус укороченный, яйцевидный, гладкий, слега расширенный в верхней части (рис. 11, 6). Тесто, содержащее мелкие примеси, в том числе примесь мелких блесток слюды, имело коричневатый цвет.
Кроме амфор, в подъемном материале и заполнении хозяйственных ям встречены фрагменты высокогорных кувшинов с плоскими ручками (рис. 11,12-13). Несмотря на то, что их обнаружено сравнительно немного, обломки сосудов этого типа, наряду с амфорами, присутствуют в большинстве археологических комплексов. По своим параметрам найденные на Сидоровском городище кувшины как-будто относятся к типу, датировка которого определяется И.А.Антоновой и группой авторов Х-ХІ вв. (Антонова И.А. и др., 1971; рис.20, а)
В небольшом количестве были обнаружены обломки донышек привозных тонкостенных красноглиняных сосудов малых размеров. В хоз. яме 4 раскопа 2 найдены фрагменты небольшой красноглиняной ойнохои (Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001, рис.15,5).
Касаясь вопроса о датировке указанного комплекса хочется сразу указать на несколько существенных деталей. Во-первых, выше говорилось, что, несмотря на кажущееся разнообразие тарной посуды, абсолютное большинство ее представляют разновидности амфор т.н. II типа (Паршина Е.А. и др., 2001, с.76). Датировка указанных сосудов определялась авторами по-разному (Зинь-ко В.Н., Пономарев Л.Ю., 1999, с.199; Якобсон А.Л., 1951, с.332-334; 1979, с.30-31; Паршина Е.А. и др., 2001, с.77). Они четко фиксируются на памятниках Восточного Крыма с 1-й пол.IX в., однако, преобладают на них во 2-й пол.IX - 1-я пол.Х в. При этом обращает внимание факт полного отсутствия в заполнении археологических комплексов Сидорова амфор класса 24, датируемых 1-й пол.ІХ в. (Романчук А.И. и др., 1995, с.50-52, табл.20-22) и класса 42, появляющихся во 2-й пол.Х в. (Романчук А.И. и др., 1995, с.66-68, табл.28, 55; Майко В.В., 2001, с.119-120). Не обнаружено и амфор с “воротничковым” венчиком, появление которых также относят ко 2-й пол.Х в. (Романчук А.И. и др., 1995, с.68-69, табл.34; Майко В.В., 2001, с. 118; Зеленю С.М., 2001, с.84). С этим согласуется факт наличия в комплексах фрагментов кувшинов с плоскими ручками, нижняя дата которых, по мнению исследователей, колеблется от начала до последней трети IX в. (Романчук А.И. и др., 1995, с.63-64). Один из фрагментов имеет у основания ручки граффити из точек, близкое представленному на кувшинах, собранных на месте кораблекрушения у пгт.Новый Свет вместе в “воротничковыми амфорами” и амфорами класса 42 (Зеленко С.М., 2001, с.84, рис.6,1).
Как видим, в комплексе материалов Си-доровского городища полностью отсутствуют находки, относящиеся как к 1-й пол.ІХ в., так и ко 2-й пол.Х в. При этом имеются материалы, которые могут относиться к нач.Х в. (крышки с высокими ручками). Вышесказанное, по нашему мнению, позволяет отнести комплексы, раскопанные на основной части Сидоровского городища к кон.ІХ — 1 -й пол.Х в. С этим согласуется и вывод, сделанный В.К.Михеевым по отношению к расположенному в 5 км ниже по течению р.Северский Донец городищу у с.Маяки (Царину городищу). Согласно этому выводу, Царино городище в кон.ІХ в. было разгромлено и более, как крупный памятник, в хазарское время не существовало (Михеев В.К., 1985, с.23). По нашим данным, в это же время резко вырастает в размерах соседнее с ним Сидоровское городище, бывшее до этого небольшим укрепленным поселением. Вполне возможно, этим ростом оно было обязано переселению на него жителей соседнего населенного пункта. Именно к этому – второму периоду истории Сидоровского археологического комплекса относятся его мусульманские кладбища. Крупные размеры могильников как будто не согласуются с непродолжительным периодом функционирования городища. Тем не менее, рост размеров кладбищ связан не только и не столько со временем существования могильника, а находится в прямой зависимости и от таких обстоятельств, как количество населения и его жизненный уровень.
Выше указывалось об очень малом проценте детских погребений на южной, северной и восточной окраинах могильника 1. Последнее объяснялось нарушением естественного течения жизни населения городища, которое могло быть обусловлено сложной политической обстановкой. Указанный процесс завершился гибелью населенного пункта, о чем свидетельствуют находки на его жилой части.
Они представлены погребениями, произведенными прямо в культурном слое поселения. О наличии на Сидоровском городище таких погребений сообщал еще В.К.Михеев, исследовавший указанный памятник в 1971 г (Михеев В.К., 1985, с.20).
В 2001 г одно такое погребение было расчищено в раскопе 5. Скелет взрослого человека лежал в верхнем слое (-47 см от уровня современной поверхности), который соответствовал культурному слою хазарского времени. Погребенный лежал вытянуто на спине, лицом вверх, головой на запад. Из вещей при нем присутствовала лишь круглая серьга, скрученная из серебряной пластины, которая находилась у левой височной кости. Скелет лежал в непосредственной близости от строений, прямо на жилой части. Обращает внимание характерное положение рук погребенного. Они были вытянуты вдоль туловища и слегка расставлены в стороны. Создается впечатление, что раздутый труп был уложен на жилой части поселения и слегка присыпан землей. Понятно, что это могло быть лишь в том случае, коїда на указанном участке жить более не собирались.
Еще один случай зафиксирован в раскопе 13 на восточном склоне городища. На этом участке, расположенном вне линий укреплений, была расчищена врезанная в склон постройка (помещение 11). Столбовые ямы, расположенные посредине западной и восточной стен котлована свидетельствовали, что помещение имело двухскатную кровлю. В засыпке центральной его части и у западной стены на уровне 0,4-0,5 м выше дна встречались находки отдельных человеческих костей: фрагменты черепа, нижняя челюсть, лучевые кости рук, фрагменты костей ног. На дне котлована сохранилась непотревоженной центральная часть скелета (от шейных позвонков до костей таза). Не были сдвинуты с места и плечевые кости рук. Судя по всему, погребенный был уложен на дне помещения, головой на запад вдоль матицы, ногами ко входу и к печи, располагавшихся в восточной части котлована. По всей видимости, первоначально он опирался головой о западный столб постройки. В дальнейшем, вероятно, незасыпанный (или слегка присыпанный землей) покойник стал пищей зверей. Причем параллельно с этим шел процесс разрушения котлована и обвала его стен. О конфессиональной принадлежности этого погребенного судить трудно. Тем не менее, в мусульманской погребальной обрядности подобный случай специально оговаривается: “Если закопать покойника в землю не представляется возможным, можно вместо погребения положить его тело в какое-нибудь строение” (Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997, с.77; Положение 614). Впрочем, подобный обычай существовал и у языческих народов Сибири (Косарев М.Ф., 2003, с. 192). Таким образом, в первой половине (или около середины) X в. Сидоровское городище было разгромлено, в результате чего жизнь на памятнике прекратилась.
Мусульманские могильники хазарского времени известны и ниже по течению р.Северский Донец от рассмотренного нами участка. Так, еще одно кладбище было обнаружено С.И.Татарино-вым у с.Платоновка Артемовского р-на Донецкой обл. (рис. 1, 12). К сожалению, на нем было раскопано всего несколько погребений, что не позволяет получить об этом могильнике какую-либо существенную информацию. Известно, что кладбище прилегает к крупному поселению сал-тово-маяцкой культуры (Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981).
Особенно интересным представляется факт обнаружения двух раннемусульманских кладбищ на территории нынешней Луганской области. Здесь, на левом притоке Северского Донца -р.Айдар — у с.Лысогоровка Новопсковского р-на (рис.1, 11) во время раскопок протоболгарского могильника К.И.Красильниковым была выделена группа мусульманских захоронений. По его же сведениям “признаки мусульманской обрядности, а также дирхемы” зафиксированы на Новолимаревском могильнике, расположенном на р.Деркул, в Беловодском р-не Луганской обл. (рис.1, 10) (Красильников К.И., 2001а, с.92; 20016, с.320).
Всего на Лысогоровском могильнике в 2001 г было раскопано 55 погребений и 5 кенотафов. Среди них выделялась компактная группа из 35 могил, в которых погребенные были уложены с соблюдением основных требований мусульманских погребальных канонов. Судя по публикациям (Красильников К.И., 2001а, с.91, 92; Красильников К.И., 20016, с.318-320, рис.11,1), по основным деталям обряда эти погребения не отличаются от сидоровских. Они лишены инвентаря. Часть ям имела заплечики, хотя автор публикации сообщает и о наличии ям иной конфигурации. Погребенный укладывался на спине либо с полуразворотом, или разворотом на правый бок. Наблюдается довольно стабильное положение рук, которые располагались в нижней части корпуса: “правая рука обычно вытянута, левая - накостях таза” (Красильников К.И., 20016, с.319). Подобное положение рук, абсолютно преобладающее на Сидоровском могильнике и раннемусульманских кладбищах Волжской Болгарии, вероятно, было связано с пеленанием покойника. В ряде могил имеются деревянные гробовища-рамы. К.И.Красильников применил для них термин “гробы-табуты-ящики”, с чем, по нашему мнению, нельзя согласиться. Судя по приведенному в статье чертежу одного из захоронений (Красильников К.И., 20016, с.319, рис.11,1), гробовища Лысогоровского могильника ничем не отличались от рам Сидоровского могильника 1 и идентичных им рам других салтовских кладбищ, в том числе и языческих. О гробах “ящиках-табутах” пишет и Е.А.Халикова (Халикова Е.А., 1986, с.44). В данном случае имеются в виду гробовища с дном. Иногда термином “табут” обозначались носилки для переноски тела покойника к месту погребения (Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997, с.66-67, 82-87). Такие носилки хранились на кладбище или в мечети, брались на время похорон, а затем возвращались обратно.
В целом же, гробовища в мусульманских погребениях являются скорее исключением, чем правилом. Их обычно применяли, когда яма рылась в неплотном грунте, который мог обрушиться. В результате этого могло быть нарушено одно из требований мусульманского обряда - земля не должна соприкасаться с тлеющим телом. Довольно часто гробовища встречаются на языческих и раннемусульманских кладбищах Волжской Булгарин (Халикова Е.А., 1986, с.40, 44, 56, 63, 64). Есть они и на мусульманских могильниках более позднего времени. При этом, чаще всего, эти гробовища не отличались от тех типов гробов, которые использовались в то или иное время на различных территориях (Халикова Е.А., 1967, с.142-145,рис.83-84; 1986,с.110-111,121, рис.15,17; Орлов Р.С. и др., 1985; Гудименко И.В., Масловский А.Н., 1994, с. 171; Винников А.З., Цыбин М.В., 2001, с.98). Во всех этих случаях, если в наличии гроба не было необходимости, связанной с сыпучестью грунта, в котором была вырыта могила, гробовища являлись местной чертой мусульманской погребальной обрядности, обусловленной влиянием домусульманских традиций.
Та же ситуация наблюдается и на Сидоровском могильнике 1. Абсолютное большинство его ям вырублены в твердом мелу — целике, и, тем не менее, в качестве погребального сооружения (в 202 случаях из 204) присутствует яма с заплечиками “шик”, которую рекомендуется применять там, где нет возможности сделать подбой “ляхд”, т.е. в неплотных почвах (Китаб-аль-джанаиз, 1998, с. 14). Мало этого, ряд погребений, наряду с ямами, вырубленными в мелу-целике, имеют гробовища-рамы, идентичные раме, изображенной на чертеже К.И.Красильникова. Таким образом, наличие гро-бовищ-рам, как и большое количество ям с заплечиками, наиболее вероятно являются местными особенностями джаназы. Собственно этот тип могилы имеет очень широкие территориальные и хронологические рамки. Ямы с заплечиками известны в подкурганных погребениях сарматского времени (Ильюков Л.С., 2000, с.101, 104, 105, рис. 11, 1-2). В качестве погребального сооружения они часто встречается в подкурганных захоронениях предсалтовского горизонта (так называемых погребениях с квадратными ровиками) (Флёрова В.Е., 2001, С.165; Круглов Е.В., 1992). Употреблялся этот вид погребального сооружения и на грунтовых языческих могильниках салтово-ма-яцкой культуры (Аксенов ВС., Тортика А. А., 2001, с.211, рис.3; Савченко Е.И., 1986, с.73, рис.3-5).
У народов, исповедующих ислам, яма с заплечиками известна уже в начальный период распространения этой религии. В более позднее время, наряду с ямами с подбоями-ляхдами и ямами с прямыми стенками, “шик” широко распространен на раннемусульманских некрополях Средней Азии и могильниках Золотой Орды. Известен он и по этнографическим материалам (Халикова Е.А., 1986, с.44-45; Хисматуллин А. А., Крюкова В.Ю., 1997, с.91; Китаб-аль-джанаиз, 1998, с. 14). По мнению Е.А.Халиковой, наличие на кладбищах этого типа ям не является свидетельством влияния домусульманских верований. Они могли распространиться и вместе с группами населения, исповедывавшего ислам (Халикова Е.А., 1986, с.45).
Что же касается рам, то присутствие их в раннемусульманских погребениях, по нашему мнению, связанное с распространением на местный мусульманский погребальный обряд традиций салтовской языческой обрядности, в которой подобный тип гробовища довольно широко представлен. Последнее, наряду с абсолютным преобладанием на мусульманских кладбищах Среднего Подонцовья ям с заплечиками (в которых не было надобности, т.к. могилы были вырыты в твердых грунтах), говорит в пользу того, что мусульманские могильники среднего течения Северского Донца оставлены не какими-то пришлыми группами, а местным населением, принявшим ислам.
Интересен факт находок в погребениях могильника Лысогоровка фрагментов тканей, не сохранившихся в могильниках Сидоровского археологического комплекса, а также остатков “войлочных шапочек-тюбетеек” (Красильников К.И., 20016, с.320). Последняя характеристика явно вызывает сомнения, т.к. наличие такого головного убора в погребении противоречит мусульманским канонам. Его снимали даже с шахидов, для которых были предусмотрены особые правила погребения (Китаб-аль-джанаиз, 1998, с.22-25,24). Исключение существовало лишь для лица, носившего при жизни чалму. По желанию ему могли сделать для погребения небольшую чалму в 2-3 оборота (Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997, с.50). Шахида могли похоронить в одежде, заменявшей ему саван (Халикова Е.А., 1986, с.49; Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997; Измайлов И.Л., 2002, с.62). При этом с него снимали “украшения, головные уборы, оружие, огниво и трут” “потому, что они не являются частями савана” (Халикова Е.А., 1986, с.49; Китаб-аль-джанаиз, 1998, с.22-25). Впрочем, в раннемусульманских могильниках подобные отклонения от обрядов известны (Измайлов И.Л., 2002, с.64-65). К сожалению, фотографий или рисунков указанных головных уборов в статье К.И.Красильникова нет. Вполне вероятно, войлочные “шапочки” могли быть остатками каких-либо подушек из войлока, положенных под головы покойников.
Для уточнения датировки погребений особенный интерес представляет факт наличия в двух захоронениях Лысогоровского могильника дирхемов 212 и 222 гг. X. (Красильников К.И., 2001а, 92; 20016, с.318). Одна из этих монет была обнаружена “в кисти правой руки” погребенного. Другая монета использовалась в качестве подвески (Красильников К.И., 20016, с.320). К.И.Красильников отнес время проникновения ислама в Среднее Подонцовье, а также Лысого-ровский мусульманский могильник к 1-й пол.IX в., возможно, основываясь на датах этих монет (Красильников К.И., 20016, с.320). Однако не стоит забывать, что бытование дирхемов Арабского Халифата на территории Восточной Европы обычно имеет широкие хронологические рамки. На различных территориях они могли находиться в обращении неодинаковое количество времени. Монеты с датами VIII в. иногда встречаются в археологических комплексах, содержащих предметы IX и даже нач.Х в. (Мажитов Н.А., 1981,с.124-126).
Куфическая монета воспринималась в Восточной Европе VIII-X вв. как серебро, о чем свидетельствует высокий процент обрезков монет в ранних кладах, обнаруженных на территории Северного Кавказа, Восточной Европы и Прибалтики (Янин В.Л., 1956, с.109; Виноградов В.Б. и др., 1991; Берга Т.М., 1988, с.27). В некоторых кладах, наряду с монетами, встречены серебряные кружочки или пластинки, по весу соответствующие дирхемам (Потин В.М., 1960). Обрезками представлено и абсолютное большинство монетных находок VIII-IX вв., происходящих с донецких городищ. Такая ситуация позволяла одновременно находиться в обороте разновременной монете, объединенной одной общей чертой, - металлом, из которого она была изготовлена. Наличие изображений на ней лишь удостоверяло качество этого металла. Благодаря этому в кладах, обнаруженных на территории Восточной Европы и Северного Кавказа, хронологический разброс между датами самой молодой и старой монет бывает довольно значительным (Кропоткин , 1971, с.78, 3,7; 79, 12, 20; 80,25, 31; 81,34, 37; 82,48, 49, 50; 83,55, 56, 58; 85, 92; 88, 127; 90,146; 91,157). Та же ситуация наблюдается и в кладах Прибалтики (Берга Т.М.,1988, с.27-29). Исключение как будто представляют находки золотых византийских солидов иконоборческого периода, которые, по мнению А.И.Се-менова, имеют узкие хронологические рамки обращения и являются прекрасным датирующим материалом (Семенов А.И., 1978, с.180-183; 1993, с.94-95; 1996, с.29-32). Тем не менее, изделия из этих солидов могут относиться уже к совершенно другому времени, и соответственно для датировки они мало пригодны (Schulze-Dnrrlamm М., 1999, S.271, Abb.4).
Рассматривая монеты на археологических памятниках Латвии как часть погребального инвентаря, Т.М.Берга разделила их на две группы: монеты-украшения и ритуальные монеты. По нашему мнению, эта классификация вполне может быть применена и к монетам из могильника Лысогоровка, несмотря на то, что он располагается в другом регионе. Монета, обнаруженная в кисти руки взрослого погребенного вполне подходит под определение “ритуальная монета”. При этом ее не обязательно определять как “обол Харона”. Наличие на монетах Халифата религиозных формул и цитат из Корана вполне могло привести к тому, что на далеких окраинах мусульманского мира подобную монету могли использовать для помещения в могилу в качестве сопроводительного текста. Эти тексты иногда вкладывались подмышку покойника (Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997, с.86), что, впрочем, не всегда одобрялось (Китаб-аль-джанаиз, 1998, с.9).
Срок нахождения таких монет в обращении иногда мог быть и небольшим. Тем не менее, это не значит, что дата, стояшая на такой монете, обязательно должна быть датой погребения. По наблюдению В.М.Потина, время хождения восточных монет даже в период интенсивного обращения серебра могло составлять 30-40 лет (Потин В.М., 1981, с.87). К сожалению, в статье К.И.Красильникова не указывается степень потертости данной монеты, и отсутствует ее фотография.
Монета в детском погребении представляет собой монету-подвеску, срок ношения которой мог быть очень долгим. Так хронологический диапазон между датами выпуска 13 восточных монет-подвесок в погр.309 могильника Саласпилс-Лауксколе составлял более 200 лет (Берга Т.М., 1988, с.62). В целом же, учитывая, что даты обеих монет, найденных в разных погребениях могильника, близки, время попадания их в могилы вполне могло произойти через 30-40, а то и 50 лет после даты выпуска в оборот дирхемов. По нашему мнению, Лысогоровский могильник вполне мог функционировать во 2-й пол.IX в. Скорее всего, он был одновременным раннемусульманским погребениям Царина городища, и, соответственно, относился к более раннему времени, чем мусульманские некрополи археологического комплекса у села Сидорове. В пользу этого может свидетельствовать факт присутствия на его территории языческих погребений (погребений с отклонениями от обрядности?), а так же то, что к нему непосредственно примыкает языческое кладбище.
Таким образом, мы видим, что во 2-й пол.ІХ -1-й пол.Х в. в среднем течении Северского Донца существовало несколько мусульманских общин. Некоторые из них (община Сидоровского городища) отличались крупными размерами. Места проживания этого населения маркируются кладбищами с мусульманским обрядом погребения, вытянутыми цепью вдоль р.Северский Донец и его притоков. Подобное расположение поселений, на которых проживали мусульмане, вызывает вопрос: с чем было связано проникновение ислама на далекие западные окраины Хазарского каганата в столь раннее время. Собственно о времени распространения ислама на территории Хазарии среди ученых не существует единого мнения.
Так М.И. Артамонов считал, что толчок к распространению ислама в Хазарии был дан еще во время арабо-хазарских войн. По его мнению, вынужденное обращение кагана в ислам после поражения 737 г и дальнейшее его отречение от новой веры “не помешали мусульманству распространиться среди населения Хазарии” (Артамонов М.И., 1962, с.262). Основной территорией, из которой происходило распространение ислама на хазарские земли, он считал Среднюю Азию (М.И.Артамонов, 1962, с.226). О распространении ислама на территорию Поволжья именно из Средней Азии писала и Е.А.Халикова (Халикова Е.А., 1986, с.44).
К раннему времени относил распространение ислама в каганате А.А.Быков. Он считал, что сперва ислам на территорию Хазарии проник вместе со взятыми в плен арабами-мусульманами, но толчком к широкому распространению этой религии все же было поражение хазар от войск Марвана ибн Мухаммада в 737 г и принятие ислама каганом (Быков А.А., 1974, с.60). По его мнению, высокое положение мусульмане в хазарском обществе занимали задолго до частого упоминания о наличии мусульманских общин в документах. Торговля с Востоком большей частью была в руках мусульман, связанных с Халифатом, “с которым желательно было бы поддерживать дружеские отношения” (Быков А.А., 1974, с.62). “Сторонники ислама в VIII и нач.ІХ в. являлись в Хазарии носителями наиболее передовой культуры, с которой приходилось сталкиваться хазарам, к тому же территориально она была более близкой, чем византийская” (Быков А.А., 1974, с.63). Тем не менее, он указывает на факт, приведенный ал-Балазури и другими средневековыми армянскими и грузинскими авторами, о том, что в 854-55 гг группа из 300 семей (до 1000 чел.) для того, чтобы принять ислам, вынуждена была покинуть территорию каганата и переселиться в Азербайджан (Быков А.А., 1974, с.63). Приводя датировку XII типов подражаний дирхемам Халифата, относимых им к хазарскому чекану, А.А.Быков указывает, что минимальные даты подражаний, найденных в одном Девицком кладе, колеблются от 754 до 811-812 годов. Монеты же с надписью “Ард-ал-хазар” датируются еще более поздним временем – не ранее 835 г (Быков А.А., 1974, с.67). Чеканку и тех, и других монет А.А. Быков связывал с наличием в городах каганата, в частности в его столице, мусульманского населения, знающего арабскую письменность. При этом следует указать, что отношение подражаний к хазарскому чекану – вопрос далеко не бесспорный (Новосельцев А.П., 1990, с.117; Семенов А.И., 1996, с.31), а сходство их с монетами тех или иных типов может свидетельствовать лишь о том, что они появились не ранее времени бытования самих этих типов.
О наличии значительной прослойки мусульман в хазарской столице в 1-й пол.IX в. пишет А.Ю.Якубовский. В источниках, восходящих, по его мнению, к первоисточнику 1-й пол.IX в. указывается, что в столице Хазарии было “много построек, связанных с мусульманской частью населения” (Якубовский А.Ю., 1948, с.57).
Ряд ученых относил время распространения ислама среди городского населения Хазарского каганата к более позднему периоду. Например, С.А.Плетнева указывала, что “религия основного врага и обидчика — халифата вряд ли имела шансы быть популярной в каганате ...” (Плетнева С.А., 1976, с.59-60,62,66,68,70). Таким образом, исследовательница, по всей видимости, относила большинство мусульман хазарских городов к пришлому населению. Позднее ею был сделан более категоричный вывод: “При этом следует полагать, что менее всего в Хазарии популярностью пользовался ислам ... Каган и его ближайшее окружение вынужденно приняли ислам, но как только арабы оставили степи, отказались от этой религии, и более нет сведений ни письменных, ни археологических о каких бы то ни было политических или религиозных связях каганата с мусульманским миром вплоть до середины X в., когда Хазария ослабела и превратилась из могучей державы в сравнительно небольшое владение” (Плетнева С.А., 2000, с.214-215). Согласиться с этим нельзя. Выше указывалось, что исторические источники фиксируют в столичных городах Хазарского каганата мусульманское население с 1-й пол.IX в., не говоря уже о той роли, которую они отводят мусульманам в городских центрах Хазарии в более поздний период. Ныне имеются и археологические свидетельства наличия мусульманских общин, причем не только в центре, но и на окраинных территориях этого государства. Тем не менее, ссылаясь на ал-Мукаддаси, С.А.Плетнева упоминает о “смене религии” населением Итиля на ислам в кон.70 гг X в. По ее мнению, решающую роль в распространении ислама на территорию каганата играл Хорезм (Плетнева С.А., 1976, с.70).
 |
 |
| Рис. 8. Могильник І археологического комплекса у с.Сидорове Фотографии погребений: 1 – погр. 107; 2 – погр.ЗЗ; 3 – погр.106; 4 – погр.108. | Рис. 9. Могильник 1 археологического комплекса у с. Сидорове Фотографии погребений: 1 – погр. 112; 2 – пагр.31; 3 – погр. 130; 4 – погр.28. |
Вопрос о времени распространения ислама в Хазарии рассматривался и А.П.Новосельцевым. По его мнению, в VIII в. на территории Хазарского государства условия для распространения ислама были неблагоприятными. “Халифат оставался главным противником хазар, хотя больших арабо-хазарских войн во 2-й пол.VIII в. не было” (Новосельцев А.П., 1990, с.151). При этом он указывает, что даже рассказ о принятии каганом ислама после поражения 737 г фигурирует далеко не у всех авторов. Его нет ни у ал-Йакуби, ни у ат-Табари, ни у Ибн-ал-Асира и ал-Мас’уди. “Кроме того, надо иметь в виду, что в Хазарии в эту пору мусульман не было, их мало было даже в Закавказье и Средней Азии, а хакан вряд ли мог пойти на принятие религии, которую в его государстве никто не исповедывал” (Новосельцев А.П., 1990, с. 148). ВIX-X вв. исторические источники фиксируют в хазарских городах мусульманские общины, а также наемников-мусульман – ал-арсийа. Появление наемного войска А.П. Новосельцев связывает с социальными изменениями в обществе и сравнивает с таким же процессом в Халифате, где в IX-X вв. племенные ополчения были заменены наемниками, под влияние которых попал и халиф (Новосельцев А.П., 1990, с. 121-122). Следует напомнить, что в хазарском наемном войске из 12000 наемников до 7000 составляли мусульмане – ал-арсийа.
Таким образом, распространение ислама в крупнейших центрах Хазарии различные авторы относят к разному времени. Нам представляется более верной точка зрения, высказанная А.П.Новосельцевым. В самом деле, в VIII в. и даже в нач.ІХ в. память о поражении в арабо-хазарских войнах была еще свежа, а отношения с ближайшими мусульманскими соседями в Закавказье – натянутыми. О широком распространении в это время ислама в центральных городах государства, а тем более на его дальних окраинах, по всей видимости, не могло быть и речи. Вряд ли о широком распространении ислама можно говорить даже в нач.ІХ в. Обращение в иудаизм верхушки хазарского общества, религиозная реформа каана Обадии, малоизвестная по историческим материалам междоусобная борьба (“гражданская война”) вряд ли способствовали развитию нормальных взаимоотношений между представителями различных конфессий. Сообщения, которые А.Ю.Якубовский датировал 1-й пол.ІХ в., могли свидетельствовать как о начавшемся распространении ислама, так и просто о наличии в столице государства мусульманских купцов и ремесленников. О нестабильности положения мусульманского населения Хазарии даже в сер.IX в. свидетельствует факт выселения за ее пределы лиц, желающих принять ислам. Обстановка в корне меняется в более позднее время с появлением наемного войска, в том числе и гвардии, в значительной своей части состоящей из хорезмийских ал-арсийа. Не исключено, что изменения в армии, выражающиеся в том, что основное влияние от традиционного ополчения переходит к наемному войску, могли быть как-то связаны с внутренней борьбой в каганате (“гражданской войной” у М.И.Артамонова). В это и следующее за ним время в Хазарию переселяются мусульмане из других территорий, “ввиду справедливости и безопасности, господствующих там” (Новосельцев А.П., 1990, с. 131). Интересным представляется факт, что со 2-й пол.ІХ в. на памятниках салтово-маяцкой культуры резко сокращается количество амулетов, которые затем почти полностью исчезают (Флёрова В.Е., 2001, с.21,23). То же наблюдается и в аланских древностях Северного Кавказа. Резкое сокращение количества и ассортимента языческих амулетов на памятниках Кавказской Алании З.Х.Албегова объясняет унификацией родовых верований, завершившейся принятием аланами в нач.Х в. христианства (Албегова З.Х., 2001, с.94). Тем не менее, даже после принятия монотеистических религий амулеты в ограниченном количестве продолжают использоваться вплоть до этнографической современности (Албегова З.Х., 2001, с.94-95). Особенно ярко это прослеживается у детей, представляющих категорию, наиболее подверженную действию вредоносных сил. Показательно, что набор амулетов, встреченный в погр.169 могильника 1 Сидоровского комплекса, прекрасно расшифровывается на современных материалах этнографических исследований, производимых на территории Средней Азии (Васильева Г.П., 1986, с.184,190).
Связывать исчезновение амулетов на памятниках салтово-маяцкой культуры только с исламизацией определенных слоев общества Хазарин нет смысла. Наиболее вероятно, что факт постепенного их исчезновения является свидетельством широкого распространения монотеистических религий среди жителей населенных пунктов каганата, в том числе и в крупных поселениях, расположенных на его окраинах.
Начиная со 2-й пол.ІХ в., имеются многочисленные сообщения современников, повествующие о наличии в крупнейших хазарских городах больших мусульманских общин с элементами самоуправления, мечетей, школ для изучения арабского языка и Корана (Якубовский А.Ю., 1948; Артамонов М.И., 1962; Быков А.А., 1974; Новосельцев А.П., 1990). В качестве примера, свидетельствующего о влиянии мусульман Итиля на хазарского владыку в нач.Х в., обычно приводят историю о походе русов на Каспий в 911-912 годах. Тем не менее, по мнению авторов, даже в это время “влияние мусульман не следует преувеличивать и решение хазарского царя встретить русов в устье Волги было в этой ситуации выгодным прежде всего хазарскому владыке, который опасался таких союзников, как русы, и счел возможным уничтожить их руками атильских мусульман” (Новосельцев А.П., 1990, с.215). О том, что и в это время политика хазарского царя иногда расходилась с интересами мусульманского населения Хазарии, может свидетельствовать факт разрушения в 923 г минарета мечети в Итиле и казнь муэдзинов. Официально это было местью за разрушение синагоги в Дар-ад-Бабунадже. Фактически же подобный поступок кагана являлся актом, направленным против мусульман Хазарии, выразивших солидарность с независимой политикой Волжской Булгарин, принявшей в качестве государственной религии ислам (Новосельцев А.П., 1990, с. 198; Артамонов М.И., 1962, с.373).