 |
Чешуя и ламелляр
|
Чешуя и ламелляр
В течение XIII в. древнерусская боевая одежда претерпевает изменения, наиболее значительные за все время ее существования. В середине XIII в. кольчуга уступает место системам пластинчатого прикрытия корпуса тела. Эта новая защита стала называться термином "доспех", в связи с чем прежнее слово "броня" в течение XIV в. почти совершенно исчезает из военной лексики. Характерно в этом отношении известие Новгородской 1-й летописи о человеке, "обрезавшем" свою броню во время бегства с поля боя. Однако обрезать кольчугу конному воину, тем более в спешке, было бы невозможно. Очевидно, речь шла о наборной системе, которую действительно можно расчленить и на ходу. Чтобы ликвидировать недоумение, в Никоновской летописи слово "броня" в данном эпизоде заменено более точным - "доспех". Да и в самой Новгородской летописи для последующих событий стал употребляться этот укоренившийся тогда термин.
Немногочисленные сведения письменных источников о доспехе XIV- XV вв. расшифровывают его как "дощатую защиту". Касаясь
Куликовской битвы, летописец сообщает, что весь доспех Дмитрия Ивановича был "избит и язвен зело, на телеси же его нигдеже смертныа раны обретеся". Ясно, что доспех в данном случае был "дощатым", так как на кольчуге вмятины от ударов были бы незаметны. Доспехи называются "крепкими", во время бегства их бросали "тягости ради конь своих" и даже жгли как ненужный трофей. Перед сражением защитное вооружение везли в телегах, а затем "начат класти на себя и знамяна подняв" Представление о деталях защитного вооружения можно составить по следующей фразе: "Толь крепце того удари (копьем,-А. К.), да яко сокрушену щиту его и доспешным доскам во мнозе силе расторженным".
В XIV-XV вв., как и в XII в., сверкающая металлическая поверхность защитной одежды открыто демонстрировалась, что оказывало психологическое воздействие и производило неизгладимое впечатление: "Доспехи же на них бяху чисты велми, яко сребро блистающе, и въоружени зело".
Мягкое воинское одеяние в бою не закрывало металлического прикрытия и отличалось яркостью. Цвет боевой мягкой одежды можно расшифровать по миниатюрам, из которых лучшими, с моей точки зрения, являются симоновско-хлудовские, созданные в 1270-х годах. Поколенная рубаха, надевавшаяся под доспех, показана синей, зеленой или красной. Плащи, накидки обычно зеленые; щиты красные или красные и зеленые. Ножны меча красные или коричневые, стяги красные, челки на древке черные. В XVI в. сверкающие доспехи и во время боя все больше закрывались яркими одеяниями, так что войско имело вид "прекрасного цветущего луга", а люди выглядели "цветно и доспешно". Цвет воинской одежды, возможно, как-то отличался по полкам, что несомненно способствовало большему тактическому единению и управляемости подразделений в бою.
Если в XIII-начале XIV в., по-видимому, выдерживался некий общеевропейский стиль боевой одежды, то со второй половины XIV и особенно в XV в. пути оружейного мастерства в Западной и Восточной Европе заметно разошлись. На Западе "век кольчуги" закончился около 1250 г. и дальнейшее развитие шло по линии изобретения все более неуязвимой защиты до тех пор, пока во второй четверти XV в. было завершено бронирование рыцаря и началось производство "белых", сплошь кованных готических лат. В русских землях к столь монументально созданной защите не прибегали, но и здесь имело место усиление доспеха. Об этом можно судить по появившемуся в начале XV в. наименованию "рать железная" или "рать кованая". По известиям источников, тяжеловооруженные воины выступали в "железных полках" с XII в., но только в XV в. Псковские летописи поясняют, что в составе "железоносцев" было 100, 150 и 300 "боевых людей". Понимание приведенного обозначения рати, очевидно, следует искать не в непроницаемой мощи доспеха, а в том, что он закрывал людей целого воинского подразделения с головы до ног.
Доспех XIV-XV ив., до последней поры известный лишь по условным изображениям икон и фресок и во многом загадочный, был впервые археологически опознан А. Ф. Медведевым. Больше всего пластин доспеха найдено в Новгороде (из слоев середины XIII-XVI в. извлечено 380 деталей примерно от 20 комплектов). Год от года карта интересующих нас находок расширяется, к 1961 г. в ее составе были, кроме Новгорода, Псков, Торопец, Москва, Тушково, Переяславль-Рязанский, Смоленск, Друцк и ряд других мест.
До сих пор найденные детали относятся к двум основным наборным системам - пластинчатой и чешуйчатой. Первую, известную на Руси с
IX-Х вв., представляют пластины, которые связывались между собой ремешками и поэтому не требовали подкладочной основы. Одежда этого рода доходила до колен и использовалась вплоть до конца XV в. Начиная с середины XIII в. стало преобладать другое, более гибкое прикрытие, состоящее из прямоугольных или квадратных пластин, прикреплявшихся к мягкой основе наподобие черепицы. Такая защита по сравнению с пластинчатой имела большую эластичность, так как чешуйки, притороченные к материи или коже только с одной стороны и в центре, давали возможность некоторого движения.
Описанные выше системы наборной брони лучше, чем где-либо, и с протокольной тщательностью представлены па клейме житийной иконы "Св. Георгий" начала XIV в. и особенно на симоновско-хлудовских миниатюрах. При этом 11-12 раз показаны пластинчатые доспехи, 21-22 раза - чешуйчатые. Преобладание последних подтверждают несколько более поздние рисунки хроники Георгия Амартола и археологические находки.
Детали, характеризующие чешуйчатое покрытие, составляют две трети всех находок и принадлежат приблизительно 20 доспехам. Лишь один раз в 1960 г. во Пскове на территории Довмонтова города был найден полный комплект, состоящий примерно из 120 деталей. Пластины обнаружены вместе с актовыми печатями конца XIII-XV в., т. е. данная чешуйчатая одежда до 1510 г. находилась в государственном архивохранилище. Найденное прикрытие было скомбинировано из пластин девяти размеров, закрывало грудь и спину и не имело рукавов и подола. Передняя и задняя части скреплялись четырьмя расположенными сбоку пряжками. Центральная бляха была выкована в виде умбона. В целом псковский нагрудный доспех, видимо, достаточно типичен для своего времени. Подтверждается это и другими деталями чешуйчатых броней, археологически лучше, чем где-либо, представленных в Восточной Европе.
Доспех из чешуек употреблялся с XIII по XVII в. и с середины XVI в. по-монгольски назывался "куяком". Это название в XVI-XVII вв.
прилагалось к пластинчатым комбинациям, набиравшимся или нашивавшимся на сукно, бархат и т. п., но у нас оно явно не было изначальным. В середине XIII в., т. е. в период распространения у русских чешуйчатой системы, монголы пользовались преимущественно кожаными прикрытиями "ременного скрепления" - ярыками. В применении к "броням дощатым" существовал, вероятно, более узкий термин, но какой, пока ответить мы не можем. Между тем изобразительные аналогии позволяют еще более отдалить чешуйчатые панцири от времени монгольского вторжения на Русь. Видимо, в связи с византийским влиянием этот род доспеха изображался на предметах русского искусства начиная с XI в., а для следующего столетия можно прогнозировать и существование реальных изделий.
Наше представление о древнерусских наборных доспехах страдает схематизмом, так как, за исключением псковского, ни одного целого комплекта пока не обнаружено. Действительное развитие конструкций отличалось многообразием, которое все же можно уловить. На миниатюрах Симоновско-Хлудовской псалтыри в ряде случаев показаны кольчужные чулки (обозначены чешуей). Такая же принадлежность фигурирует и на рисунках хроники Георгия Амартола около 1300 г. Там же сохранилось изображение предшественниц позднесредневековых зерцал - дисковидных нагрудных блях. Аналогичное изделие есть на миниатюре Федоровского Евангелия 1321-1327 гг., представляющей князя Федора Черного в комбинированном пластинчато-чешуйчатом доспехе. Все эти конструкции, видимо, правдоподобны и, будем надеяться, подтвердятся археологически.
Изображения XIII в. позволяют предположить также появление бригандины - одеяния, к внутренней стороне которого с помощью заклепок крепились металлические пластины. С наружной стороны они угадывались по рядам заклепочных шляпок. Части бригандин в виде шарнирного наплечника и пластины плечевой оторочки удалось опознать среди новгородских находок первой половины XIV в. Тот же географический и хронологический адрес имеет и часть металлической перчатки, обычно входившей в бригандинный гарнитур. То, что оружиеведы, строго говоря, понимают под бригандиной ("корацин"), - приталенный жакет со стоячим воротником и множеством мелких скрытых материей пластинок, - распространяется в XV-начале XVI в. Новгородские же находки характеризуют как бы протобригандину, или, как ее называли на Западе, "одежду из пластин" (нем. "Plattenrock"). Этим прикрытием торса, представляющим комбинацию нагрудных и наспинных пластин, в XIV в. широко пользовались горожане и - в сочетании с кольчугой - рыцари. В русских землях подобный закрытый с внешней стороны материей (а последнее до конца XV в. у нас не практиковалось) и поэтому не сверкавший в бою доспех был вряд ли широко распространен. Спорадическое использование данного прикрытия, особенно в Новгороде, вероятно, было данью северобалтийской моде. Шире эту защиту стали использовать в XVI в. Р. Ченслер прямо указывал, что боевой костюм, покрытый бархатом и золотой парчой (его название - "coat of plates", что соответствует куяку), был на вооружении русской знати и дворян.
Виды "дощатой брони" не существовали обособленно, а могли, как свидетельствуют изобразительные примеры XIII в., скрещиваться. При этом кольчужная ткань использовалась для покрытия наиболее подвижных частей тела - шеи, плеч, талии. По мере усиления жесткости доспеха переходят к регулярному изготовлению пластинчатых покрытий с кольчужным соединением их деталей. Освоение подобных комбинированных систем активно происходило на Ближнем Востоке (под влиянием, как считают, европейских бригандин) и в русских землях. По мнению А. Ф. Медведева, некоторые из пластин XIV в. с частыми дырочками по краям не только могли самостоятельно нашиваться, но и входить в соединение с кольчужным плетением. Для полной уверенности необходимы детали с сохранившимися колечками. Впрочем, о такого рода комбинированном устройстве имеются свидетельства письменных источников, что русские пользуются легкими корацинами (corrazine), такими, "какие употребляют мамлюки султана". Мамлюкские корацины, как выяснил специалист по восточному вооружению Робинсон, были кольчатыми с пластинчатым усилением груди. В применении к отечественному доспеху это наблюдение можно еще более конкретизировать.
Бехтерец
С. Герберштейн в немецком, наиболее точном в отношении технических терминов издании своих записок (1557 г.) писал о московских
всадниках, что "некоторые имеют кольчатый панцирь (BanBerhembder) и погрудный доспех (Brustharnist), состоящий из соединенных вместе колец и пластин, расположенных наподобие рыбьей чешуи". Иллюстрацией к этим словам служит упоминавшаяся картина "Битва под Оршей" (около 1520 г.), где почти все русские воины изображены в погрудном доспехе, названном в польском источнике "бехтером", что соответствовало русскому "бехтерец" (от перс. "begter" - род доспеха). С запозданием (примерно в 70 лет) этот доспех упомянут в одном отечественном документе 1556 г. и еще столетие спустя использовался в воинском быту преимущественно знатных феодалов. Бехтерец набирался из расположенных вертикальными рядами продолговатых пластин, соединенных кольцами с двух коротких боковых сторон. Для изготовления такого прикрытия использовалось до 1500 пластинок, которые монтировались таким образом, чтобы создать двойное или тройное покрытие. В собранном виде пластины были, следовательно, наполовину или на треть открыты. К бехтерцу наращивался кольчужный подол и иногда ворот и рукава. Средний вес такого доспеха достигал 10-12 кг, а длина 66 см. Такой вид доспеха несомненно обладал очень высокими, если не рекордными защитными свойствами, в том числе и против раннего ручного огнестрельного оружия. Впрочем, судя по "смотренным спискам" XVI в., он использовался всадниками, оснащенными только холодным оружием.
Бехтерец считался дорогим доспехом - мастера Оружейной палаты в XVII в. специально для царей создавали художественные, украшенные золотом и серебром образцы такого рода, оценивавшиеся баснословно высоко. Однако в первой половине XVI в. в бехтерцы облачалось немало всадников, выступавших в боевых порядках. Об этом же свидетельствует находка бехтерца, потерянного, очевидно, в боевой обстановке у р. Вожи (место сторожевой засеки) на Рязанщине. С известной битвой 1378 г. этот десятый по счету из сохранившихся в наших музеях доспех, к сожалению, связать нельзя, ближе всего он по технике напоминает аналогичный предмет, изготовленный в 1620 г. мастером Кононовым для царя Михаила Федоровича. На 53 пластинах рязанского экземпляра наведены подражательные арабские надписи (возможно, копия с копии). Судя по тому, что мастер не знал языка надписей, превратившихся в эпиграфический орнамент, он явно работал вдали от родины протообразца, - возможно, например, в Москве. Местное производство московских бехтерцов не только в XVII в., но и столетием раньше вообще очень правдоподобно. В этом смысле можно согласиться с 3. Бохенским, который предполагает, что именно под влиянием русской кавалерии бехтерцы были восприняты в XVI в. в Польше.
Юшман
На примере упомянутого доспеха видно, как рано и естественно прижилась эта персидская новинка в Московии. То же самое можно сказать и о другом родственном виде наборной брони - юшмане (от перс. "djaw-shan"). Он распространился у нас, очевидно, раньше первого упоминания о нем в 1548 г. и представляет кольчужную рубашку с вплетенным на груди и спине набором горизонтальных пластин. На изготовление юшманов, обычно весивших 12-15 кг, шло около 100 пластин. Последние по сравнению с бехтерцовыми были крупнее и подчас монтировались с незначительным припуском друг на друга. Несколько уступая бехтерцу по защитным свойствам, юшман был менее трудоемким в изготовлении и мог носиться поверх кольчуги.
В родстве с данным видом доспеха находился колонтарь (калантарь). Об этом можно судить по тому, что оба прикрытия равнозначно упомянуты источниками в одном эпизоде, связанном с казанским походом Ивана IV. Как и юшман, колонтарь изготовлялся из пластин (по известиям XVI в., они золотились), соединенных кольцами. Доспех этот назван, по-видимому, собственным термином, однако он был редок, не сохранился и поэтому неясен в деталях. Возможно, речь идет о кольчато-пластинчатой защитной одежде, более древней, чем упомянутые прикрытия ирано-турецкого происхождения, распространившиеся с конца XV в. В XVI в. эти последние даже при допущении некоторой местной традиции, очевидно, определяли развитие московских кольчато-пластинчатых доспехов.
Внедрение "дощатых" доспехов потеснило кольчугу еще в XII в., а после 1250 г. у нас, как и на западе Европы, привело к существенному преобразованию прежней боевой одежды, что подтверждается и археологически. По новгородским данным, в слоях середины и второй половины XIII в. одному обрывку кольчуги соответствовали части трех наборных доспехов, а в слоях XIV-XV вв. это соотношение изменилось – стало 1: 9. В XIV в. перестает упоминаться даже сам термин "броня". Кольчатые рубашки, однако, не исчезли. Их традиционно будут изготовлять вплоть до середины XVII в., и еще предстоит работа по изучению типологических особенностей таких произведений. Здесь важно отметить новую линию развития этой одежды. Начиная с 70-х годов XV в. источники впервые называют кольчатую рубашку термином "панцирь". Отличие панциря от кольчуги состояло в том, что вместо проволочных круглых в поперечном сечении "облых" колец в панцирном плетении использовали только плоские, чаще всего сплошь клепанные "на гвоздь". Плоские кольца стали производиться русскими оружейниками около 1200 г.; по сравнению с проволочными они в 1.5-2 раза (без увеличения веса) расширили железное поле, прикрывающее человека. Вес обычного панциря – 5-7 кг - был примерно равен весу раннесредневековой кольчуги, а в XVI-XVII вв. этот баланс сводился с перевесом в пользу последней (утяжелившейся до 12-17 кг). Эти обстоятельства сделали кольчугу (как стала называться прежняя броня в XVI в.) непопулярной и на первое место выдвинули кольчатый панцирь.
В середине XVI в. панцири как удобные средства кавалерийской борьбы начинают преобладать, особенно в районах интенсивного соприкосновения татарами, и вытесняют все другие наборные системы. Об этом свидетельствует следующее распределение защитного снаряжения, установленое по самым ранним из сохранившихся "смотренных списков". Явившиеся в 1556 г. на Серпуховский смотр имели 45 панцирей, ?(но, вроде, меньше 10 - плохо отсканилось) бехтерцов, 1 кольчугу, 4 куяка, 2 юшмана, 1 зерцало. 21 год спустя на аналогичный сбор прибыли коломничи, из которых 156 человек были панцирях, 3 - в тегиляях, 2 - в кольчугах, 1 - в бехтерце, 1 - в юшмане, 1-в зерцале. Приведенные данные свидетельствуют, что всадники приокской оборонительной черты предпочитали панцирный доспех всем остальным.
Опираясь на свидетельства упомянутых смотров, можно установить, о не менее двух третей конного войска располагало металлическим предохранительным вооружением. Это предполагает высокое развитие "доспешного" производства. Действительно, в 90-е годы XV в. московские панцири пользовались широким спросом у восточных купцов. Из Крыма, Ногайской орды неоднократно просили прислать панцири и "мелкие доспехи", которых "стрела бы не няла". Такие упорные просьбы о присылке русского доспеха со стороны татарских ханов, имевших в своем распоряжении множество привозных доспехов из Константинополя, Дамаска, Багдада и Милана, являлись лучшим аттестатом работы русских бронников. Военное производство, высоко развитое в Московской Руси, было, конечно, подготовлено в предшествующее время, когда оружейники ковали преимущественно не кольчатые, а пластинчатые и чешуйчатые защитные наборы. Оживление кольчатой защиты в конце XV-XVI в., так же как и в Х-XII вв., оттеняет промежуточное время, когда развитие русского доспеха, следовавшего по общеевропейскому пути, под напором татарской опасности принимало все более особый, более близкий к Востоку, чем к Западу, облик.
В XVI в. иногда использовались неметаллические доспехи: плотно выстеганные на очесах льна и конопли кафтаны-тегиляи и "бумажные шапки". Иностранцы любили изображать московских всадников в таком необычном для них одеянии. О применении мягких доспехов в более раннее время известно по одному примечательному, приуроченному к 1401 г. сообщению. Имеется в виду запись Мариенбургской счетной книги о том, что для нужд Ордена были приобретены русские кожаные наплечники (ruschen Arniledir). По-видимому, речь идет о гибкой принадлежности доспеха, не сковывавшей движение руки. В русской терминологии прикрытие плеч обозначалось словами "нарамки", "наплечьки". Теперь ясно, что около 1400 г. эта принадлежность имела самостоятельное значение и экспортировалась на Запад. Коснемся еще одного неметаллического атрибута, который был присущ развитому феодальному войску, - точнее, его командирской прослойке. Это полусферические с меховой опушкой шапки - обязательная принадлежность князя и воеводы, признак ранга и власти. Художники средневековья, чтобы выделить вождей и полководцев, показывали их именно в таких, казалось, "гражданских" уборах даже в сценах боя. В реальном существовании привилегированных шапок, особенно в придворном быту, сомневаться не приходится. В подтверждение сошлемся хотя бы на сообщение одного очевидца (1565 г.) о том, что он видел у приближенных московского царя высокие шапки из белого бархата, украшенные жемчугом и серебром и опушенные рысьим мехом. Такие уборы использовались и в наградных целях. До сведениям XVII в., на шапках (или рукавах) прикреплялись медали с изображением св. Георгия, которые вручались воинам за ратные отличия.
Топоры, бердыши XIII - XVII вв
В русской военной практике, как показал и ход Куликовской битвы, стойко держались набор оружия и некоторые приемы владения им, унаследованные от домонгольского времени. Письменные источники фиксируют последовательное применение в схватках стрел, копий, мечей или сабель, которое источником около 1500 г. описывается, например, в следующих традиционных выражениях: "И от копейного сокрушения гремение бывает велие, и щиты разбиваются, и шеломы низпадают, звучит в воздухе и треск сабельный, от частого сражения бряцание, падают воины, овии ранены, а овии убиты".
Как и рогатина, топор в позднесредневековых источниках отмечен в качестве необходимой походной принадлежности и средства боя пехотинца. Так, по поводу выступления московских воевод против татар в 1444 г. замечается, что "пешая рать многа собрана на них и ослопы, и с топоры, и с рогатинами". В истории боевого топора скрещиваются две противоречивые тенденции. Господство конницы (что было в XII и первой половине XVI в.) низводило его до уровня плебейского оружия, но усовершенствование доспеха и усиление пехоты снова выдвигало топор в качестве популярного боевого средства. Последняя тенденция оживляется в XIV-XV вв., когда возрождается почти совсем угасшая в XII в. боевая спецификация топора. Подтверждением служат секиры-чеканы и топоры-булавы с лезвиями трапециевидной формы, найденные в Новгороде и Владимире. Первые имеют на лезвии монетовидные клейма в виде выложенного серебром геометрического узора. Очевидно, речь идет о высококачественной продукции мастеров-секирников, экспортировавших, как известно по сведениям начала XVI в., свои изделия к лопарям (саамы) и татарам. Отметим, что по своему типу найденные в Новгороде и Владимире вещи либо вовсе не известны в домонгольский период, либо представляют заметную переработку прежнего чекана.
Топор как ударно-дробящее средство будет использоваться в течение всего "монгольского" периода, что служит показателем все более возрастающего "бронирования" воинов того времени. Подобного рода топоры имели специфически клиновидные лезвия шириной 7-9 см и еще в первой половине XVI в. (о чем свидетельствуют образцы, найденные в Москве в Ипатьевском переулке и в Орешке) входили в состав снаряжения знатного горожанина или его двора.
Повышение военного значения топора вновь после известного перерыва ставит его в число парадных церемониальных предметов. Так, в свите московского государя, выезжавшего на охоту, С. Герберштейн видел князя с секирой. Несколько раньше, а именно под 1468 г., летописец впервые упоминает о придворном секироносце-бердышнике. Новый термин (происходящий, как полагают, от древневерхненемецкого "Barta", "Barda"-в значении "широкий топор") связан с длиннолезвийным бердышом, широко принятым в стрелецком войске XVI в. Распространение бердышей, однако, можно приблизить ко времени их первого упоминания. Бердыши использовались в качестве подпорки для ствольного огнестрельного оружия, а пользовавшиеся ими "огненные стрельцы", выступавшие с ружьями, были сформированы не позднее последней четверти XV в. Следовательно, принятие бердыша скорее всего отвечало нуждам нового воинского формирования - пехоты, вооруженной ружьями-пищалями. Само устройство бердыша с его полулунным лезвием и длинным топорищем, рассчитанного на размашистый удар двумя руками, а иногда и укол, также очень специфично. Кроме Руси, бердыши в конце XV в. появились в Швеции, и будущие исследования должны ответить на вопрос, скрывается ли здесь какое-либо техническое взаимодействие.
В отличие от стрельцов, в дворянской коннице употребление всякого рода топориков, а также дробящих клевцов (протообразцы последних зарегистрированы в отечественных находках первой половины XIII в.) было ограничено, и к концу XVI в. это оружие, судя по документам, почти выходит из употребления.
Реферат статьи А. Кирпичникова Военное дело на Руси 13-15 вв. 1976 г.