Казачьи знамена на завершающем этапе Смуты. 1613-1619 гг.

Казачье движение, захлестнувшее страну в эпоху Смуты¹, серьезно разрушало социальную структуру русского общества, возрождая древние еще дофеодальные формы военной самоорганизации общества, получившие в науке название военной демократии. Прямые параллели можно увидеть на Украине в эпоху Хмельниччины и в размахе корсарско-пиратского движения в эпоху Великих географических открытий.

От эпохи Смуты до нас дошло три русских воеводских полковых знамени: знамя главного воеводы 2-го ополчения князя Д.М. Пожарского; клушинский польский трофей из войска князя Д.И. Шуйского и знамя воеводы «царя Дмитрия» Яна Петра Сапеги — происхождение и принадлежность всех их в большей или меньшей степени легендарны. Представление о всех прочих знамёнах — конных сотен московских и городовых дворян и детей боярских, служилых иноземцев, новокрещёнов, татар, казаков и стрельцов — дают лишь описания и упоминания в документах, главным образом Казённого приказа, а позже — и Оружейной палаты. Здесь следует развеять один миф об изготовлении знамён в Шатёрном приказе². Конечно, нельзя исключить прецедента привлечения шатёрных мастеров к изготовлению какого-либо знамени или группы знамён, однако такового приказа как постоянно действовавшего ведомства никогда не существовало³. Зато нужды царского Двора обслуживала Шатёрная мастерская палата, деятельность которой и её существование, — в первую очередь, из-за фрагментарности её упоминаний в документах XVII в., — практически не исследованы. Не должно смущать именование её в некоторых документах приказом — согласно обычной практике Московского государства, так могли именовать не только любое учреждение, но и любое временное поручение государя и правительства.

С освобождения Москвы, особенно с избрания на царство Михаила Фёдоровича, деятельность государственного аппарата России (приказной системы) стабилизируется, и начиная с 1613 г. в руках исследователя имеется на порядок большее количество документальных источников, даже несмотря на катастрофические последствия для историков московского пожара 1626 г. С 1613 г. начинается первый период русской истории, когда мы можем, хотя бы отчасти, проследить по документам обеспечение русских войск знамёнами в условиях преодоления гражданской войны, борьбы со шведской оккупацией Новгородской земли и продолжающейся польско-литовской интервенцией. Период этот заканчивается лишь с ратификацией в 1619 г. польским Сеймом условий Деулинского перемирия 1618-1619 гг. и возвращением из польского плена волевого и властного отца царя, митрополита Филарета Никитича.

Настоящей статьёй мы открываем цикл публикаций, посвящённых российским знамёнам Смутного времени начала XVII в. Из знамён всех перечисленных выше войск за эпоху Смуты, наверное, наименее известны знамёна казачьих атаманов и станиц. Именно в отношении этой категории знамён даже в классических работах наших предшественников встречаем наибольшее количество некорректностей, неточностей, заблуждений и ошибок⁴. Поэтому с них мы и решили начать данный цикл, приуроченный к прошедшему юбилею освобождения Москвы в 1612 г. и грядущему юбилею династии Романовых на русском престоле.

Первое крайне лаконичное упоминание об изготовлении и выдаче знамён Казённым приказом относится отнюдь не к 1638 г.⁵, а к сентябрю 1613 г.⁶ Полистный просмотр столбцов и расходных книг Казённого приказа за 7121-й (1612/13) - 7127-й (1618/19) гг., систематизация и анализ выявленного материала позволили идентифицировать знамёна, глухо упомянутые в документах. В отношении названного первого упоминания можно уверенно утверждать, что речь идёт о казачьих знамёнах: из зендени в этот период делали знамёна лишь казакам и стрельцам, но обеспечение знамёнами стрельцов шло через Стрелецкий приказ, а Разрядный приказ выдавал знамёна лишь коннице сотенной службы — поместным сотням и казачьим атаманам и станицам. Приведённый нами материал существенно корректирует утверждения Л. Яковлева и следом за ним Н.Г. Николаева, что казачьи знамёна кроили из хлопчатобумажных материй и лишь в исключительных случаях в конце столетия — из камки и тафты⁷. Позже, при Алексее Михайловиче, казачьи знамёна будут делать из шёлковых материй, но даже в условиях разорения страны и только возрождающейся казны и государственного бюджета некоторые атаманы и станицы получили знамёна из «дорог» («дараг») — наиболее дешёвых шёлковых тканей. Без всяких объяснений, на основании лишь созвучия, в русской историографии утвердилось мнение, что дорогами назывались полосатые ткани. Однако написание в XVII в. «дорог», как путей сообщений, не отличалось от современного, тогда как дорогильная материя обычно писалась как «дараги». Для востоковедов же не секрет, что слово является заимствованным из фарси русифицированым названием этой шёлковой ткани — «дарайи», привозившейся в Московское государство преимущественно из Ирана⁸. Дороги, как и тафта, имели простое полотняное переплетение нитей, но отличались большей грубостью. С другой стороны, казачьи знамёна времён Смуты кроились и из льняной крашенины — более дешёвой, чем хлопчатобумажная ткань.

О форме казачьих знамён эпохи Смуты в условиях несохранившихся артефактов и изображений мы можем лишь строить догадки. Знамёна конных дворянских сотен и казачьих станиц — прямые наследники средневековых стягов княжеских и боярских дружин. В Средневековье воинские знамёна, за исключением немногих реликвий вроде французской Орифламмы, имели главным образом функциональный характер. Стяг обозначал, где находится командование войском, указывал всем воинам направление движения, собирал рассеявшихся в сражении воинов, указывал на победу или поражение своего войска. Ещё М.Г. Рабинович на материале древнерусских миниатюр сделал вывод о преимущественно функциональном предназначении стягов в изображениях средневекового войска⁹. В этом ключе следует рассматривать и символическое значение вздевания, поднятия или падения стягов в летописях и в древнерусской литературе. С наблюдениями Рабиновича полностью согласуются и наши: на древнерусских миниатюрах до XVI в. стяги реют почти исключительно над конными воинскими отрядами, либо сражающимися, либо двигающимися в походе, — например, на миниатюрах знаменитого Сильвестровского сборника (XII в.). В то же время элемент сакральности в отношении к стягам и знамёнам, вероятно, присутствовал уже в Средневековье, о чём свидетельствуют многочисленные примеры помещения на средневековые стяги и знамёна священных изображений. Но только в Новое время в эпоху наёмных армий воинское знамя само по себе становится воинской святыней вне зависимости от характера изображений на полотнище.

Формы знамён в ситуации выдаваемой материи диктуют, с одной стороны, традиции, с другой — образцы наиболее авторитетного в военном деле партнёра, союзника или противника, с третьей — технические и экономические возможности и наконец — вкусы, образованность и широта кругозора вождя-атамана. Кроме того, следует учесть и использование трофейных знамён: если ещё при Алексее Михайловиче Казённый приказ мог выдать на царский смотр московским пушкарям трофейное гайдуцкое знамя, то у казаков эпохи Смуты — профессиональных корпораций, живущих в условиях перманентной войны и собственно войной, использование трофейных знамён должно было быть повседневной практикой. Подтверждение этому мы находим, например, уже в одной из первых кампаний правления Михаила Романова — во время Тихвинского осадного сидения, когда русские казаки на царской службе позаимствовали отбитые у запорожцев знамёна без какой-либо рефлексии по этому поводу¹⁰.

Выдавая готовые знамёна, государство задавало тем самым образцы для подражания. Но до тех пор пока Казённый приказ не взял на себя полное обеспечение казаков готовыми знамёнами, говорить о каком-либо единообразии не приходится. В то же время следует указать на некоторые общие традиции, которые не могли не влиять на формы самостоятельно изготовленных знамён. С одной стороны, растиражированную книжными миниатюрами «хвостатую» форму средневековых княжеских стягов фиксирует и гравюра второй половины - конца XVI в. под названием «Molkwa porażona», трижды использованная ещё при издании в 1611 г. в Кракове Хроник Александра Гваньини¹¹. На гравюре над полками московского войска за полковыми знамёнами со священными изображениями над каждым из полков чётко и точно прорисован лес стягов — знамён конных сотен, из которых и состояли полки воевод. С другой стороны, на знаменитой детально прорисованной гравюре Вилема Гондиуса 1636 г. об осаде и обороне Смоленска в 1633 г.¹² мы можем видеть уже однообразные стандартизированные по форме знамёна московских конных сотен — с двумя «хвостами». Точно такие же знамёна изображены на образцовом рисунке 11 марта 1675 г. из Казанского дворца, когда Казённый приказ для предстоящего «низового» похода сделал в полк воеводы Андрея Леонтьева для уфимских служилых людей: городовых детей боярских, служилых новокрещёнов и татар и казаков вместо запрошенных дорогильных — 20 тафтяных знамён разных цветов. Знамёна эти, согласно «образцу», должны были иметь длину полтора аршина (108 см) и такой же длины два «хвоста» при ширине по древку в два аршина (144 см)¹³. Очевидно, что Л. Яковлев и Н.Г. Николаев заблуждались, утверждая, что «хвосты» «по образцу драгунских знамён» были признаками пеших казаков. Наоборот, традиционно «хвосты» знамён — независимо от их количества — были признаками знамён конных сотен. И даже у драгун они символизировали их конные рейды, а не пеший «бой». В качестве признака конных знамён «хвосты» восходят к стягам княжеских и боярских дружин. Знамёна же дворянских конных сотен этого времени были весьма разнообразны по форме и символике. Таким образом, двухвостое знамя в начале XVII в. являлось лишь одним из вариантов кавалерийских знамён, но тем, который закрепился в практике государственного «строения» знамён для конных сотен. Только при Алексее Михайловиче эти знамёна были потеснены новым типом знамён конных сотен Государева полка¹⁴. Перечисленные обстоятельства, в первую очередь двухвостые знамёна русской конницы с гравюры Гондиуса и повторивший их русский рисунок сотенных знамён 1675 г., позволяют реконструировать гипотетически возможный вид некоторых казачьих знамён последнего этапа Смуты.

Собранные и систематизированные нами данные об изготовлении, выдаче и хранении казачьих знамён позволяют сделать некоторые наблюдения и выводы и высказать ряд гипотез. Во-первых, до последнего похода королевича Владислава на Москву в 1617-1619 гг.¹⁵ все дачи атаманам и станицам знамён и ткани на них одиночны, эпизодичны. Только к 1618 г. приказной аппарат и казна уже настолько укрепились, что характер пожалования с Казённого двора казакам знамён приобретает массовый характер, хотя говорить о полном казённом обеспечении казаков знамёнами ещё не приходится. Поскольку для конных сотен и станиц знамя является важнейшим элементом управления на поле боя и без него они обойтись не могли, это означает, что казачьи станицы «строили» знамёна за собственный счёт, зачастую за счёт населения той земли, где они стояли на приставстве. Также к 1618 г. относятся и первые прецеденты изготовления казакам шёлковых дорогильных знамён.

Первый случай изготовления Казённым приказом к 19 сентября 1613 г. 10 казачьих знамён наиболее вероятно связан с подготовкой в Торжке войска боярина князя Д.Т. Трубецкого на помощь восставшему против шведской власти Тихвину¹⁶. Следующая партия — 7 знамён, прошедших через Казённый приказ в июле — сентябре 1614 г.: два знамени были сшиты, на три дана материя и на два — деньги.

Первым из названных получил киндяк и четь киндяка контрастного цвета атаман Алексей Кухтин. Редкий для периода Смуты случай, когда упоминаются не только знамёна, но «признаки»¹⁷ на них. Наиболее вероятным символом по встречаемости на сохранившихся знамёнах и упоминаемых в документах, а также наиболее простым в исполнении был крест, как правило, шести- или восьмиконечный степенной, который являлся символом Московского царства, равнозначным двуглавому орлу¹⁸. Червчатый символ (степенной крест) горел на полотнище «ценинного» цвета, который относится к синему спектру.. Именно от наименования окрашенной и поливной керамики, судя по всему, и происходит это цветообозначе-ние, а отнюдь не от «цены» и «ценности» (см. подробный комментарий на стр. 8). Станица Алексея Кухтина присутствовала на смотре воеводами стольниками князем Дмитрием Мамстрюковичем Черкасским и князем Иваном Фёдоровичем Троекуровым своих пол-ков под Смоленском 25 декабря 1614 г.¹⁹ Под Смоленск полки Черкасского и Троекурова направились после взятия крепости Белая. Точная дата падения Белой неизвестна до сих пор, лишь недавно противоречивые датировки (даже год — sic!) этого события в историографии уточнены О.В. Скобелкиным²⁰. Выступившие из Москвы под осень 1613 г. полки воевод и стольников князя Д.М. Черкасского и Михаила Матвеевича Бутурлина очистили от неприятеля Вязьму и Дорогобуж и осадили Белую, занятую шотландско-ирландским гарнизоном на службе короля Сигизмунда III. Здесь раненого в бою под крепостью Бутурлина и сменил князь Троекуров²¹, и с сеунчем о взятии Белой послали уже Черкасского с Троекуровым. В Москву бельские сеунщики приехали 13 сентября²², а 17 сентября 1613 г. жалованье за выход уже получали «бельские немцы» — перешедший на русскую службу гарнизон крепости²³. Нам неизвестно, на каком этапе станица Алексея Кухтина присоединилась к войску князя Черкасского и связана ли названная выше дача материи с утратой прежнего знамени, но под новым знаменем казаки Кухтина могли оказаться под Смоленском не ранее конца июля 1614 г.

Последний упомянутый случай обеспечения знамёнами 1614 г. (28 августа) уникален, ибо атаманам Ивану Адамову и Курдюку Грудцеву выдали деньги на «полковые» знамёна. Цена однозначно указывает, что знамёна должны были сделать из дорогильной ткани. Никогда позже казацкие знамёна не назывались полковыми, поскольку так именовались знамёна воеводских полков. А.Л. Станиславский писал о том, что казачество Первого ополчения делилось на полки, имевшие свои полковые знамёна и своих войсковых есаулов и сотников по образцу Войска Донского и Войска Запорожского²⁴. Это несколько противоречит другому признанию историка, что на момент подхода к Москве Второго ополчения Д.М. Пожарского и К. Минина Первое ополчение состояло из двух полков — боярина князя Д.Т. Трубецкого и тушинского «боярина» И.М. Заруцкого²⁵. Судя по всему, казацкими полками назывались объединения нескольких станиц. Эти объединения вполне могли действовать не в составе царского войска во главе с воеводой, а автономно выполнять какие-то оперативно-тактические задачи. Таким образом, казачьи полки должны были бы действовать как полки воеводские во главе со своеобразным советом атаманов (атаманским кругом?) или с избранным атаманом, который, однако, не имел права именоваться воеводой. Знамёна воеводских полков могли быть только шёлковыми, как правило, из тафты или из камки, поэтому на полковые казачьи знамёна выдали дорогильную материю.

Атаманы со своими станицами входили в состав армии князя Д.М. Черкасского и князя И.Ф. Троекурова уже под Белой. Первый из получивших деньги на полковые знамёна атаманов — Иван Адамов — во главе своей станицы отличился при осаде Белой, о взятии которой приехал с сеунчем от воеводы князя Д.М. Черкасского и 13 сентября 1613 г. получил награду у царского стола²⁶. С оплаченными казной знамёнами станицы отправились под Смоленск, откуда в конце 1614 г. И. Адамов приехал в Москву бить челом о нуждах казаков, за что 1 февраля 1615 г. получил 1,5 руб. в Разрядном приказе^27. А 25 июня 1616 г. И. Адамов получил материю на знамя, но уже не на полковое, а для своей станицы — из червчатого киндяка. Вероятно, под ним станица И. Адамова участвовала в отражении вторжения королевича Владислава в 1617-1619 гг. 20 мая 1617 г. по жалованной золочёной новгород-ке за взятых языков и приезд с челобитьем от казаков из-под Смоленска в Разрядном приказе получили два казака его станицы²⁸. Дальше, видимо, станице не так повезло, потому что 25 и 27 мая 1617 г. кормовые деньги в Разрядном приказе по алтыну человеку получали 6 его казаков — уже «за выход»²⁹ в Дорогобуж из таборов референдария и писаря Великого княжества Литовского Александра Корвина Госевского³⁰, — вероятно, за побег из плена³¹. Сам атаман, в ходе казачьего верстания под Смоленском воевод князя И.А. Хованского и М.А. Вельяминова за подмосковные службы 1611— 1612 гг. был пожалован поместным и денежным окладом и позже испомегцён в Шацком уезде³². А после Деулинского перемирия, предположительно «за московское осадное сидение в королевичев приход», атаман получил выслуженную вотчину в том же уезде в Подлесском стане, которую наследовал его сын Иван³³.

Станица Курдюка Грудцева присутствовала на упоминавшемся смотре воеводами князем Д.М. Черкасским и князем И.Ф. Троекуровым своих полков под Смоленском 25 декабря 1614 г. уже под новым знаменем. В январе-феврале и в апреле 1615 г. в Москву из-под Смоленска приезжали с коллективными челобитьями казаки его станицы³⁴. В 1616 г. К. Грудцев получил киндяк на новое знамя для своей станицы, за день до атамана Ивана Адамова — 24 июня. Под ним станица сражалась против интернационального войска королевича Владислава в 1617-1619 гг. Сам атаман еще до отхода из-под Смоленска русских войск в связи с начавшимся походом королевича Владислава на Москву, приезжал в Москву бить челом о нуждах своих казаков и со взятыми языками: 20 марта за службы, приезд в столицу и взятых языков атамана наградили в Разрядном приказе золотой новгородкой³⁵. В ходе осеннего наступления 1617 г. от Смоленска армии королевича Владислава атаман привёз в Москву двух языков, за которых 25 ноября получил два портища червчатого сукна настрафиля³⁶. Уже после подписания Деулинского перемирия 1618/19 г. за двух взятых языков казак станицы Курдюка Грудцева Влас Баврин получил в Казённом приказе два портища лазоревого сукна настрафиля³⁷.

Из последней дачи зендени на казачьи знамёна в 1614 г. (17 сентября) об атамане Степане Кузьмине и его станице нам пока не удалось найти сведений. Второй же получатель — Фёдор Васильев сын Патрикеев и его станица были активными участниками преодоления Смуты. В конце 1613 г. станица Фёдора Патрикеева входила в состав полка воеводы Андрея Палицына. Под Торопцом, пока сам воевода с основными силами, «урядяся, стоял в поле», участвовала в посланной им «посылке», которая разгромила польско-литовский отряд «гетмана» Корсака. Отличившийся в бою атаман приехал в Москву с сеунчем и 3 января 1614 г. получил за свои заслуги 10 руб. и портище сукна³⁸. Вероятно, после этого похода станица Ф. Патрикеева сражалась со шведами в Новгородской земле. В сентябре Казённый приказ жаловал казаков его станицы сукном на кафтаны: 5-го — нескольких казаков «за полон и за выход» из Новгорода³⁹, а 14-го казаки Третьяк Поздняков и Ермак Новосёлец «за службу и за раны» получили 4 портища лазоревого сукна (английского и еренка)411. В июле следующего, 1615 г. станица Ф. Патрикеева в составе есаула Игната Алпатова и разделённых на пять десятков 53 казаков снаряжалась на помощь осаждённому Пскову. Для предстоящего похода Разрядный приказ 29 июля выплатил станице деньги «на подъём», в т.ч. 7 руб. атаману⁴¹. Видимо, за заслуги этого похода казак его станицы Тренька Подоленин 26 января 1616 г. получил портище лазоревого сукна настрафиля⁴². Начало 1617 г. застало станицу Ф. Патрикеева в войсках, блокировавших Смоленск: 20 марта «за язычный привод» и за приезд из-под Смоленска с челобитьем от казаков казак станицы Ф. Патрикеева был пожалован золочёной новгородкой⁴³. Когда в условиях начавшегося похода на Москву королевича Владислава войска отступили от Смоленска, станица Ф. Патрикеева приняла участие в охоте на языков в Смоленском крае. Казаки его станицы Иван Вязьма и Афанасий Петров получили сукна «за язычный привод» 22 сентября 1617 г.⁴⁴, а Иван Кузьмин — 7 мая 1618 г.⁴⁵ Но и станица несла потери, о чём свидетельствуют пожалования бежавших из плена казаков. Так, по портищу лазоревого сукна лятчины «за литовский полон» получили казаки станицы Ф. Патрикеева: 9 декабря — Иван Петров и Матвей Евсевьев⁴⁶; 17 декабря — есаул Семён Тулушев и казак Павел Кузьмин⁴⁷. За заслуги по отражению польско-литовского вторжения 1617-1619 гг. — «за московское осадное сидение в королевичев приход» — атаман Фёдор Патрикеев был пожалован вотчинами в Вологодском уезде в волости Никольское Заболотье, в Ухтюжской волости в Верхораменском стане, в волости Богословское Заболотье, унаследованные его родным братом Иваном⁴⁸. Неизвестно, сколько прослужило станице Фёдора Патрикеева сделанное в сентябре 1614 г. знамя, но до выхода из Московского государства в феврале 1619 г. последних разбойничавших шаек лисовчи-ков и запорожцев атаман больше не получал в Казённом приказе ни знамён, ни ткани на них.

Хроника обеспечения казаков знаменами с Казённого двора (приказа) в 1613-1614 гг.

Графическая реконструкия казачьих знамен 1613-1614 гг.

1. Вариант реконструкции казачьего знамени станицы атамана Алексея Кухтина, на которую атаман получил материю в Казённом приказе 13 июля 1614 г.

Под этим знаменем станица участвовала в блокаде Смоленска в армии воевод стольников кн. Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и кн. Ивана Фёдоровича Троекурова. Гипотетической остается и идентификация ценинного цвета, который весьма по-разному трактуется в литературе. Уверенно можно отнести его к синему спектру, но определить точнее пока не берёмся. До известной степени в определении его помогла керамика, в первую очередь изразцы, активно использовавшиеся в архитектурном декоре XVII в. Именно от наименования окрашенной и поливной керамики, судя по всему, и происходит это цветообозначение, а отнюдь не от «цены» и «ценности». Чаще всего ценинный цвет упоминается в отношении изразцов вместе с хорошо известным «муравленным». В ткани аналогичный последнему цвет именовался «муромно-зеленый». В цветовом спектре русских изразцов XVII в. самыми распространёнными одноцветными изразцами были «муравленные», но более всего мастера ценинники XVI-XVII вв. делали изразцы, раскрашенные разными цветами. Специалисты по изразцам пришли в однозначному выводу: ценинный — разноцветный, раскрашенный (Баранова С.И. Москва изразцовая. М., 2006. С. 395).

2-3. Варианты реконструкции казачьих знамён станиц атаманов Фёдора Патрикеева и Степана Кузьмина, на которые атаманы получили материю в Казённом приказе 17 сентября 1614 г.

Размещение на полотнищах крестов контрастных цветов является нашим предположением. Тональность цветообозначения «вишнёвый» также является реконструкцией автора и художника и основывается на том, что пурпуровый цвет европейской геральдики в русском языке XVII века передавали как «вишнёвый». Новое знамя атаман Ф. Патрикеев получил, когда его станица вернулась в Москву после боёв со шведами в Новгородской земле, возможно, в составе войск кн. Д.Т. Трубецкого. Совместное получение знамён позволяет предполагать и совместную службу двух атаманов. В сентябре атаманы могли получить знамёна для участия в преследовании отряда атамана Захарьяша Заруцкого, пытавшегося пробиться к Астрахани на помощь брату. Неизвестно, приняли ли атаманы участие в боях под Торопцом в декабре 1614 г. с литовцами А. Корсака, но в июле следующего, 1615 г. по крайней мере одно из этих знамён могло реять над станицей Ф. Патрикеева, когда она выступила на помощь осаждённому шведским королём Густавом-Адольфом Пскову.

4. Вариант реконструкции казачьего знамени станицы атамана Ивана Адамова, скроенного из полученного 25 июня 1616 г. червчатого киндяка.

Под ним станица участвовала в отражении вторжения войск королевича Владислава и поддержавшего его гетмана Войска Запорожского Петра Конашевича Сагайдачного в 1617-1619 гг. Позднейшие описи хранившихся знамён подтверждают, что многие, и в первую очередь казачьи, знамёна не несли на своих полотнищах каких-либо символов, существенно увеличивавших время и стоимость изготовления знамени, что мы постарались отразить в реконструкции.

 

 Автор: Александр Малов. Казачьи знамена на завершающем этапе Смуты. 1613-1619 гг. Журнал Цейхгауз № 6/2012 (50)