Поясные детали новинковских комплексов «брусянского» этапа долгое время было принято рассматривать монолитными как в культурном, так и хронологическом плане. Ряд хронологических оценок, предлагающих более дробную структуру раннесалтовских деталей по принципу их близости к ранним (горизонта Галиат-Геленовка) и поздним («среднесалтовким») комплексам, были предложены в наших работах (Комар, 1999; 2001б; 2006). Опираясь на существования в Подунавье горизонта литых поясов I позднеаварского периода, И.О. Гав-ритухин попытался вычленить синхронную группу и в Восточной Европе, отнеся к таковой комплекс из Столбища (Гавритухин, 2005). Более уверенно разделил «брусянские» пояса на три хронологические группы Н.А. лифанов, правда, без учета культурной специфики отдельных деталей, используя в качестве аргумента достаточно субъективные хронологические оценки декоративных сюжетов другими исследователями (Лифанов, 2005. С.26-30; рис.1).

Кочевники Среднего Поволжья в силу географического положения находились под перекрестным влиянием: с юга кочевников – носителей типа Соколовской Балки, с запада – оседлого салтовского населения подонья, а с севера и северо-востока – различных финно-пермско-угорских культурных групп. Все это усложняет и без того непростую задачу анализа поясов раннесалтовского времени, по каким-то причинам намеренно не повторявших состав другого пояса. Количество введенных в научных оборот раннесалтовских комплексов пока относительно невелико, и объективно, при такой вариабельности поясных деталей, применять к ним статистические методы анализа рановато. В то же время естественное желание исследователей располагать более дробной хронологической схемой не останавливает от анализа даже совсем скромной части этой выборки, а следовательно, вольноневольно начинается обсуждение проблемы уже на данном этапе.

Один из ключевых для раннесредневековой археологии поволжья термин «неволинские пояса» можно встретить во многих работах, но его смысловая нагрузка очень различается. И.О. Гавритухин и А.Г. Иванов справедливо отметили, что от собственно «неволинских» нужно отличать пояса с гладкими прорезными бляшками – «катандинские», и пояса с литым растительным декором крымско-византийского происхождения (т.е. «раннесалтов-ские») (Гавритухин, Обломский, 1996. С.86-87; Иванов А.Г., 1998. С.113; Гавритухин, Иванов, 1999. С.137-138). Также, добавим, следует выделять и местные прикамские версии раннесалтов-ских наборов с использованием специфических декоративных приемов и типов бляшек. Так, в п.2 к.34 Брусян II видим декорированный «катандинский» пояс (рис.5, 8), в п.2 к.13 Новинок II – комбинацию «катандинских» и прикамских элементов с византийской конструкцией пряжки (рис.5, 11), а в п.2 к.22 Брусян II – гладкие дериваты «агафоновских» бляшек с уступчатой Х-видной прорезью (ср.: Мажитов, 1981. Рис.7, 25; Зеленый Яр, 2000, цветная вклейка) с дериватом византийской пряжки (рис.3, 10; 5, 1).

Пояс из п.2 к.22 Брусян II выглядит наиболее архаичным, хотя аналогичные бляшки с Х-видной прорезью в п.139 Крюково-Кужновского могильника сочетались на одном поясе с пряжкой с трапециевидной рамкой и разнообразным набором литых раннесалтовских бляшек: гладких, с декором «объемной перевязанной пальметтой» (ср.: рис.3, 7), извивающимися стеблями с пальметтами (очень близкими декору костяных пластин из п.11 Мешоко и чуть дальше – п.1 к.2 Брусян IV), частыми завитками без листьев в «облегченном» стиле Эрзеке (рис.5, 2). В последнем стиле украшен поясной наконечник из кат.79 Дмитровки, сочетающийся с пряжкой и бляшками горизонта Галиат-Геленовка (плетнева, 1989. Рис.86). пряжка из п.2 к.22 Брусян II (рис.3, 10) выполнена с характерной раннесал-товской сегментовидной рамкой, но декор ее щитка имитирует оригинальный византийский сюжет .

Рис.4: 1 – Верх-Сая п.81; 2 – Верх-Сая п.65А; 3 – Неволино; 4 – Верх-Сая п.15.

Перевязанного у основания пучка листьев аканта, представленный на наиболее ранних пряжках этого круга (рис.3, 7, 8). В тесно примыкающей к п.139 Крюково-Кужновского группе погребений – п.60, 65, 81 Верх-Саи, п.191 Неволино, п.343 Крюково-Кужновского, п.1928 г. Тепсеня, п.3 к.14 Новинок II, Хазнидон, п.185 Казазово - видим «расцвет» стиля «перевязанной пальметты» (рис.3, 12; 4, 1, 2; 5, 3, 4, 6-9) в сочетании с гладкими «катандинскими» бляшками с прорезями, месяцевидными бляшками, шарнирными бляшками с декором завитками, большими сегментовидными бляшками с прорезью. Редкий тип пряжки с изображением сцены охоты из п.60 Верх-Саи не оставляет сомнений в принадлежности к этой группе п.2 к.13 Новинок II (рис.5, 11), а пара прямоугольных бляшек с фигурными окончаниями на углах – и п.2 одиночного кургана Брусян II (рис.5, 7), а также, вероятно, соколовского к.19 Романовского I (Копылов, 1980. Рис.176).

Рис. 5. Корреляция деталей ремней из раннесалтовских комплексов: 1 – Брусяны II, к.22 п. 2; 2 – Крюково-Кужновский, п.139; 3 – Верх-Сая п. 65; 4 – Верх-Сая п. 60; 5 – Кайбелы, к.15 п.1; 6 – Новинки II, к.14 п. 3; 7 – одиночного кургана Брусяны II, одиночный курган п.2; 8 – Брусяны II, к.34 п.2; 9 – Крюково-Кужновский, п. 343; 10 – Неволино, п.191; 11 – Новинки II, к.13 п.2; 12 – Новинки II, к.8 п. 6; 13 – Новинки II к.8 п.5; 14 – Новинки I, ж/к; 15 – Осиновка ІІІ, к.7 п.1; 16 – Старая Майна; 17 – Бродовский, п.86; 18 – Томниковский, п.9; 19 – Брусяны ІІ, к.14 п.5 ; 20 – Малая Рязань І к.5 п. 3; 21 – Новинки I, лесной курган; 22 – Брусяны ІІ, к.7 п.2; 23 – Подгорненский V, к.5 п.2; 24 – Скалистое, с.767; 25 – Брусяны ІІ, к.6 п.1; 26 – Старокорсунская, п.63; 27 – Старокорсунская, п.1; 28 – Новинок I, к.7 п.1; 29 – Старый Салтов кат.21; 30 – Старокорсунская, п.14; 31 – Старокорсунская, п.8; 32 – Малая Рязань I, к.10; 33 – Обозное к.2 п.1; 34 – Саловский I, к.1 п.2; 35 – Веселовский I, к.6 п.1; 36 – Романовский I, к.1; 37 – Кайбелы, к.7 п.4; 38 – Кривая Лука XXVII, к. 5; 39 – Нетайловка, п.215; 40 – Столбище; 41 – Полом I, п.24; 42 – Полом I, п.78; 43 – Кугейская Падь III, к.7; 44 – Брусяны II к.14.

«Показания» предметов снаряжения коня из этой группы также важны: в п.60 Верх-Саи находились «восьмеркообразные» стремена (Голдина, Водолаго, 1990. Табл.XLIX, 8, 12), а в п.2 одиночного кургана Брусян II – аркообразное стремя с ребром жесткости на подножке и изогнутой петлей, а также удила с S-видными псалиями из круглого в сечении прута с раскованными и загнутыми кончиками (Багаутдинов и др., 1998. Табл.LXXIII, 1, 2); в п.2 к.13 Новинок II подобные псалии сочетались с аркообразными стременами с пластинчатой петлей и вогнутой подножкой; а в п.4 к.14 Новинок II находились аркообразные стремена с вогнутой подножкой и изогнутой петлей (Матвеева, 1997. Рис.59, 7; 60, 3; 74, 5). Стремена с вогнутой или прямой подножкой и изогнутой петлей найдены также в п.2 к.12 и п.6 к.23 Брусян II (Багаутдинов и др., 1998. Табл. XLII, 1-2; XLVI, 1). Такие комплекты удил и стремян наблюдаем в к.14 подгорненского IV (Безуглов, Науменко, 2007. Рис.2, 1, 14) и Галиате (Мерперт, 1951. Рис.2, 73, 74), т.е. комплексах предшествующего горизонта; позже, на протяжении всего ран-несалтовского периода, доминируют аркообразные стремена с прямой подножкой и удила с плоскими S-образными псалиями.

«Визуализированный» вариант корреляционной таблицы поясных деталей из комплексов Среднего поволжья (с добавлением комплексов из других регионов) представлен на рис.5. Рассмотренные выше две группы комплексов здесь выделяются в группы Ia и Ib (рис.5). Следующую группу (IIa) составляют п.5 и 6 к.8 Новинок II, жертвенный комплекс к.7 Новинок I, п.1 к.7 Осиновки ІІІ, пряжка из Старой Майны (рис.5, 12-16); аналогичные поясные наборы видим в п.86 Бродовского и п.9 Томниковского могильника (рис.5, 17, 18), п.405-б Крюковско-Кужновского (Иванов, 1952), Чми (уварова, 1900. Табл.LXIII, 1), п.106 Казазово (Тарабанов, 1983. Рис.1, 23-27). С.181 Эски-Кермен (Айбабин, 1990. Рис.53, 35, 37, 38). Общим декоративным элементом здесь выступают мелкие завитки без листьев и цветов, отмеченные в предыдущих группах на шарнирных бляшках с овальным щитком и сегментовидных с прорезью (рис.5, 2G, 4G, 9H1), а в кат.79 Дмитровки - на поясном наконечнике (Плетнева, 1989. Рис.86). На пряжке из Старой Майны изображен крылатый грифон (рис.5, 16) - сочетание этих стилей характерно для позднеаварских наборов (напр.: Szoke, 2001, kep.12, 1), а на шарнирной бляшке из п.1 к.7 Осиновки ІІІ наблюдаем также «флорализованные» реминисценции стиля «перевязанной пальметты», лучше выраженные в позднеаварских наборах из п.140 и 203 Szebeny I (Garam, 1975, pl.X, 13-16; XI, 14, 15), п.38 Szeged-Kundomb (Szoke, 2001, kep.4, 5). Бляшка в исходном стиле «перевязанной пальметты» находилась в составе пояса из п.5 к.8 Новинок II (рис.5, 13C), а в п.48 Не-волино пряжка с таким декором сочеталась не с «ка-тандинскими» бляшками, а с бляшками следующего горизонта (типа рис.5, 12, 17К2) (Комар, 2001б. Рис.16-21). С предыдущей группой Ib комплексы группы Па объединяет и преобладание у пряжек длинных щитков.

Группа IIb - п.5 к.14 Брусян ІІ и п.3 к.5 Малой Рязани І (рис.5, 19, 20) - выделяется по однотипным псевдошарнирным пряжкам с трапециевидной рамкой и укороченным щитком (тип «Кунбабонь») (рис.2, 3). Комплексы с такими пряжками из других регионов редко информативны, в таблице мы смогли учесть только п.2 к.5 Подгорненского V и с.767 Скалистого (рис.5, 24, 25). Прессованные фигурные бляшки из п.3 к.5 Малой Рязани (рис.5, 19K2) могут вызвать ассоциации со среднеаварскими, но прессованные прямоугольные бляшки с похожим Х-образным декором видим и в п.1 и 63 Старокор-сунской (рис.5, 27, 29К2). В п.5 к.14 Брусян ІІ пояс украшали литые сегментовидные бляшки со схематизированным декором завитками (рис.5, 20G). На одной из таких бляшек заметна легкая волнистость нижнего края – вероятно, речь идет об оттиске щитка шарнирной бляшки. Более очевидно последнее в поясном наборе из п.22 Дайского могильника, где аналогичные по форме бляшки все имеют волнистый нижний край, маркирующий несомненную шарнирную конструкцию оригинала (Багаев, 2008. Рис.202, 6-15). В группе IIb наблюдаем схематизацию декора завитками и, одновременно, распространение растительного декора. К этой стилистической группе близок и декор поясного крюка из п.2 к.7 Брусян II (рис.5, 22), где бордюр составлен из мелких 8-образных завитков, а центральная композиция представляет совсем сглаженный, флорали-зированный дериват «перевязанной пальметты» но, к сожалению, других деталей в комплексе не было, что не позволяет уточнить его позицию в рамках групп IIa - IIb.

Группа III с пряжками типа «Старокорсунская» (рис.5, 25-33) распадается на две подгруппы. Группа Ша – пряжки без декора и следов шарнира с креплением сквозными гвоздиками, сочетающиеся с прямоугольными бляшками с прорезью внизу и подковообразными бляшками: п.1 к.7 Новинок I, п.1, 58 и 63 Старокорсунской (рис.5, 28-29). В группе IIIb пряжки, как правило, с декором и отпечатками шарнира, крепятся к ремню либо петлями, либо шпеньками; в комплексах присутствуют рамчатые бляшки и узкие бляшки с прорезью внизу - кат.21 Старого Салтова, п.14 и 8 Старокорсунской, п.1 к.2 Обозного (рис.5, 29-31, 33); в Среднем Поволжье эта группа пока не представлена.

Группа IVа в основном представлена в степных погребениях типа Соколовской Балки (рис.5, 34-36, 38), п.134, 164б, 380, 413 Нетайловки и др., а также п.4 к.7 Кайбел. У группы IVb (рис.5, 39-44) география шире – Столбище, к.7 Кугейская Падь III, п.22, 24 и 78 Поломского могильника, п.132, 215, 267 Нетайловки и др., а также к.14 Брусян II и, вероятно, к.10 Малой Рязани I. Обе группы объединяют пряжки с сегментовидной рамкой, шарнирные бляшки с U-образными и прямоугольными щитками, шарнирные наконечники. Различия же состоят в наличии во второй группе псевдошарнирных и шарнирных двущитковых бляшек и трапециевидных бляшек с прорезью внизу, а также геометрических схем декора, тогда как в группе IVа наблюдаем расцвет растительных сюжетов.

Если от группы Iа до IIb в таблице (рис.5) наблюдается классическая «диагональ» с хронологической нагрузкой, ситуация с группами IIIa-IVb оказывается гораздо сложнее. Группа ІІІа по конструкции щитка пряжек и составу пояса близка группе IIb, меньше Па, в то время как группа IIIb по декору и поясным деталям находит аналогии в группе IVа, судя по пряжке Е2 из п.5 к.8 Новинок II и «килевидной» шарнирной бляшке из к.1 Романовского I, начинающую свое развитие не позже стадии группы IIa. Весьма проблематична и аргументация асинхронности групп IVа и IVb. Трапециевидные бляшки из Столбища и к.7 Кугейская Падь III оформлены различно, и если бляшка из к.7 Кугейская Падь III (рис.5, 43L2) выполнена в «сред-несалтовском» декоре, то псевдошарнирные бляшки из Столбища (рис.5, 40L2) и п.6 Песчанки (ОАК за 1898 г. Рис.37) – в растительном декоре, аналогичном поясным деталям из п.2 к.5 Подгорненского V, п.2 к.1 Саловского I и к.1 Романовского I. В последнем погребении такая декоративная схема сочетается с мелким растительным декором сумочных рамчатых бляшек (также п.1 к.2 Обозного, п.1 к.6 Веселовского I) (рис.5, 33-35J). В аварском погребении 1882 г. из Keszthely (Szoke, 2001. Kep.5, 1) в таком стиле выполнен весь поясной набор, включая трапециевидную бляшку; в аварских п.36, 72, 134 Комарно (Komarom-Hajogyar) (Szoke, 2001. Kep.14, 1-3) трапециевидные бляшки украшены растительным декором, очень близким оформлению поясного набора из к.1 Романовского I; а аналогии фигурной бляшке из п.2 к.1 Саловского I (рис.5, 34О) в п.38, 124 Szeged-Kundomb (Szoke, 2001. Kep.4, 2, 5) входят в поясные наборы с декоративными элементами группы IIа. Однотипные шарнирные наконечники из п.14 Старокорсунской, п.2 к.1 Саловского I и к.7 Кугейская Падь III связывают сразу три группы IIIb, IVa, IVb; а подковообразные бляшки из п.2 к.5 Подгорненского V и к.1 Романовского I – группы IIb и IVa.

Стемма связей между выделенными группами довольно сложна (рис.5, S), она указывает на несомненную параллельность развития сразу нескольких стилистических линий, отразившуюся в корреляционной таблице своеобразным «зигзагом». Естественная «диагональ» завершается поясом из с.767 Скалистого (рис.5, 24) с небольшой двущитковой бляшкой с прорезью, характерной для следующего салтовского горизонта I/II (Комар, 1999. Табл.4, 15-17). Развитие группы III построено от этого отправного пункта в сторону группы IVa, что, учитывая частичную синхронность группы IVa группе IIa, в хронологическом плане отражает «обратную стратиграфию». Стык же групп IIIb и IVa, отражающий лишь точку хронологического соприкосновения двух групп, практически лишает любого эволюционного значения расположение комплексов группы IVa. перестройка той же корреляционной таблицы без учета групп IIb, IIIa, IIIb и основной части группы IIa (т.е., начиная с признака Е2) выводит в начальную позицию к.1 Романовского I, затем следуют п.2 к.1 Саловского I и п.1 к.6 Веселовского I. поясные детали из этих комплексов отличаются высокой детализацией растительного декора, доработкой литых изображений резцом. В этом им близок также комплекс из Столбища (стилистика пояса которого соответствует части деталей из к.1 Романовского I и п.2 к.1 Саловского I), а вот остальная группа демонстрирует схематизацию декора и менее тщательную технику исполнения. Являются ли они чисто производственными признаками или же имеют и хронологическое значение, пока не ясно, хотя на примере Нетайловского могильника можно утверждать, что здесь с «классическими» салтовскими предметами сочетаются наиболее схематизированные версии раннесалтовских поясных деталей (псевдошарнирные, с очень сглаженным декором – п.249 Нетайловки).

Немаловажен еще один момент – в п.2 к.1 Саловского I появляются выразительные салтовские декоративные элементы, салтовские рамчатые пряжки и «лировидные» подвески, используемые в сбруе, сумочке и портупее колчана (Копылов, Иванов, 2007. Рис.7, 1-9; 17, 11; 18, 1-14). Аналогичная ситуация в к. 5 Кривой Луки XXVII (Федоров-Давыдов, 1984. Рис.6, 9; 7, 5, 8), а в к.7 Кугейская падь III салтов-ский декор переходит уже и на поясные детали, в соколовских погребениях ранее исполнявшиеся только в византийской стилистике. Вполне ясно, что появление «классического» салтовского декора и формы пряжек нужно относить еще в раннесалтовское время, но развивался этот комплекс параллельно в тех областях, где кочевническая культура чувствовала себя традиционно наиболее уверенно – в снаряжении коня и воина-всадника. После политического разрыва Хазарии с Византией в 760-761 гг. и переориентировки торгово-экономических отношений на Арабский халифат, население каганата, конечно же, не выбросило в тот же момент пряжки и пояса византийского облика (как правило, довольно массивные и практичные, пригодные для длительного использования), но на первый план начинает выходить другой стиль – «свой», т.е. именно те конструктивные и декоративные элементы, которые ассоциировались с собственно хазарской культурой. Хронологическое значение в такой ситуации имеет именно момент перехода салтовских элементов на пояс, что, например, мы наблюдаем в п.4 к.7 Кайбел, где пояс уже крепился салтовской пряжкой (Сташенков, 2003. Рис.3, 1).

Стемма (рис.5, S) любопытна соотношением групп IIIa и IIIb. Эволюционно-типологический подход подразумевает предшествование простых форм более сложным. Следуя этой логике, мы рассматривали декорированные вариации пряжек типа «Старокорсунская» как результат развития их варианта без декора и следов шарнирного соединения (Комар, 1999. С.123-125, 129). Шиловская пряжка (рис.2, 4) заставляет сейчас посмотреть на проблему иначе – прототипом пряжек типа «Старокорсунская» выступали оттиски византийских шарнирных пряжек, уже на шиловском этапе со сложной профилировкой рамки и щитка. Богато орнаментирована и шарнирная пряжка схожих пропорций из п.3 к.14 Новинок II, относящегося к группе Ib. В этом контексте ключевое значение приобретает факт наличия следов оттиска шарнира и византийского способа крепления петлями только на пряжках группы IIIb (кат.21 Старого Салтова, п.14 Старокор-сунской).

Похоже, что «эволюция» раннесалтовских деталей на самом деле была лишь адаптацией сложных византийских прототипов к более простым технологическим навыкам салтовских ремесленников, видоизменявших образцы в сторону схематизации для их менее затратной, а следовательно, более массовой репликации. Но является ли «дистанция» раннесалтовского предмета от его византийского прототипа четким хронологическим показателем, пока установить сложно – для этого нужна более представительная выборка, желательно проверяемая еще и абсолютными реперами, ведь опереться на контрольную схему развития собственно византийских поясов VIII в. в настоящее время не представляется возможным.

Комплекс к.1 Брусян III – единственный из группы новинковских, маркирующий появление средне-салтовских пряжек и стилей, но его позиция предшествует салтовскому горизонту II. Гладкие уздечные бляшки (Багаутдинов и др., 1998. Табл^К, 1-6, 8, 9) ближайшие аналогии находят в к.7 Кугейская падь III (Бойко, Гуркин, 2002), а прямоугольные подпружные пряжки - в комплексе из Большой Орловки (Ильюков, Косяненко, 2007. Рис.17), хотя последние и не имеют прогиба, характерного для тюркских железных подпружных пряжек (Болтрик, Комар, 2005. Рис.2, 7). Главной причиной датировки к.1 Брусян III Е.п.Казаковым мадьярским временем (Казаков, 2001. С.54) послужила налобная бляшка узды с растительным декором (Багаутдинов и др., 1998. Табл.XVII, 2), впрочем, заметно отличающаяся от украшений мадьярского круга (сам тип листовидных бляшек в узде древних венгров Поволжья и Приуралья не использовался, а растительный декор всегда усложнен характерными бордюрами и завитками). Наиболее близкий сюжет несвернутого простого «цветка» находим на поясе из п.249 Нетайловки горизонта I/II (Крыганов, 1999. С.10; табл. VII, 5-8), что позволяет уверенно позиционировать и к.1 Брусян III в рамках этого горизонта.

Абсолютные даты

Для датировки раннесредневековых комплексов Середнего Поволжья ключевыми являются абсолютные рамки горизонтов Перещепины и Вознесенки, время появления «ка-тандинских» поясов в Восточной Европе, а также время появления и исчезновения раннесалтовских памятников. Первый, объективный, блок абсолютных реперов, имеющихся в нашем распоряжении – это монеты из комплексов. Второй, вызывающий больше разногласий, – это ключевые исторические события, необходимость рассмотрения которых для объяснении причин культурных изменений, тем не менее, определяется уже самим принципом детерминизма (детальнее см.: Комар, 2006).

Комплексы горизонта Перещепины-Келегеев включают самостоятельные монетные реперы, младшие из которых принадлежат выпускам Константа II 643-646 гг. и 644/645 г. (Семенов, 1991. С.126), но следует учитывать и тот факт, что с 654 г. до событий 704-705 гг. Византия не поддерживала официальных отношений ни с одной из кочевнических групп Восточной Европы, что делает регулярные поступления монет этого периода маловероятным. Характерный мелкий геометрический декор с эмалями византийских браслетов и пряжек из Пере-щепины, Кунбабоня, Сирмия, а также форма рамок пряжек и их сечение, чужды украшениям времени Ираклия – начала правления Константа II из многочисленных кладов времени арабского завоевания малоазийских провинций (636-644 гг.) (Baldini Lippolis, 1999. P. 37-41). Искомый набор признаков иллюстрирует сицилийский клад из коллекции Dumbarton Oaks, связываемый с эпизодом заговора и убийства Константа II в 668 г. (Ross, 1965. S. 8, 9; № 5), особенно близкий поясному набору из Сирмия (Popovic, 1997. Fig.31-37). Данный стиль оформления поясных деталей плавно сменяется «среднеаварскими» стилями и горизонтом Вознесенки (детальнее см.: Комар, Стрельник, 2009. С.155-157). «Восточный» блок аналогий Переще-пинскому комплексу также имеет абсолютную привязку благодаря настенным росписям дворца согдийского царя Вархумана из Афрасиаба – это мечи с кольцевым навершием, перекрестья с ромбовидным утолщением и фигурные скобы ножен, серьги, браслеты, нагрудные украшения и др. (см.: Комар, 2008а. Рис.1-4). Росписи Афрасиаба отражают события периода 658-669 гг., и чаще всего привязываются к 662 г. (Arzhantseva, Inevatkina, 2006. P. 307308; Яценко, 1995; Yatsenko, 2004). И византийские и «восточные» аналогии предметам из Перещепины указывают на их актуальность в 60-х или шире - 5060-х гг. VII в., что, учитывая значительный износ и ремонтирование целого ряда предметов из рассматриваемого комплекта в Перещепине, датирует ар-хеологизацию данного комплекса (и всего горизонта) однозначно позже рубежа 665 г., маркирующего появление в Северном Причерноморье хазар¹⁰.

Абсолютный ориентир времени бытования у авар прессованных наборов с изображениями птиц дает подражание монете Константина IV (669-674 гг.) из п.53 Kiskoros-Pohibuj-Macko-dGlo (Somogyi, 1997, s.50-52). Солид Константина IV 668-673 гг. чеканки происходит и из среднеаварского Озоры-Тотипусты, но это лишь монеты последнего поступления византийских выплат аварам. Бронзовая пряжка с медальоном на щитке из п.4 Самоса, типологически предшествующая пряжкам из НМИУ, Суук-Су и к.1 Шиловки (рис.1, 1, 2, 5), датирована фоллисом Константа II 659-665 гг., а в соседнем п.5 Самоса найдены и близкие рассмотренным пряжки с U-образными щитками (Martini, Steckner, 1993. S. 119-129). Картину предшествования интересующим нас шарнирным пряжкам с U-образными щитками погребений с византийскими предметами времени Константа II наблюдаем и в склепе 257 Эски-Кермен, где в более раннем п.6 найдена половинка солида Ираклия 629-641 гг., а в более позднем п.4 - монета Константина IV (668-685 гг.) (Айбабин, 1982б. С.186). Проникновение византийских поясов «среднеаварских» стилей в Крым по каким-то причинам было прервано. Из выразительных находок следует выделить лишь пояс с изображениями противостоящих птиц, происходящий из разрушенного грабителями погребения из Юго-Западного Крыма, поступивший в коллекцию НМИУ (Комар, Стрельник, 2009), два погребения из Скалистого, матрицы из Херсонеса (Айбабин, 1990. Рис.44, 8, 10; 52, 32, 33) и, как «пограничный» экземпляр, пряжку из Баклинского Оврага (Айбабин, Хайрединова, 2005. Рис.1). Событием, обусловившем разрыв византийского влияния, скорее всего, стал захват хазарами основной части византийских владений Крыма ок. 680 г. (после сокрушительного поражения византийцев в Болгарии), одновременно открывший пути влияния бытовой культуры крымского населения на хазар, вылившееся в конечном итоге в формирование «варварско-византийского» комплекса украшений горизонта Вознесенки.

Судя по изношенному поясному набору с грануляцией из п.5 к. III Мадары (Станилов, 2006. Обр.1), булгары Аспаруха пришли в Болгарию в 680 г. с украшениями горизонта Сивашовки-Макуховки или же, учитывая компзицию зерни на наконечнике, Уч-Тепе – Келегеи. Четкий абсолютный репер собственно горизонта Вознесенки в нашем распоряжении только один – это монеты из погребения у ст. Романовской: Константина IV 681-685 гг. и Леонтия II 695-698 гг. (Семенов, 1985. С.91-92). Оттиск монеты Юстиниана II 705-711 гг. из Ка-мунты вместе с прессованными «вознесенскими» бляшками (Уварова, 1902, Taf.V, № 435) числятся под одним каталожным номером (№ 51) на планшете Тифлисского музея на фото из Архива ИИМК (Санкт-петербург, № Q.506.45). За исключением одного сборного номера (№ 8), под которым записаны однотипные серьги, остальные номера всех трех планшетов с материалами Камунты (№ Q.506.45, 46, 48), похоже, отражают комплексы одиночных погребений, документации которых, к сожалению, в Архиве ИИМК обнаружить не удалось. Еще один солид Юстиниана II, вероятно, скрывается в каталоге музея п.С. уваровой под № 436 – «Золотая византийская монета Никифора Фоки из могилы № 15, из раскопок проф. Антоновича» (уварова, 1902. С.22). Находок X в. среди опубликованных и архивных материалов из камунтинских погребений нет, а вот редкие на то время солиды Юстиниана II 687-692 гг. чеканки (с изображением бородатого Христа) или же 705-711 гг. (Юстиниана с сыном) вполне могли быть приписаны Никифору Фоке. Брактеаты монет Юстиниана II 705-711 гг. не были распознаны и в коллекции Ольшевского («бюст с в плаще и короне, держит два креста») (Описание коллекции Г. Ольшевского, 1882. С.267); п.С. уварова датировала их «не ранее императора Михаила (810-813 гг.)» (уварова, 1900. С.324). Стремительно разграбленный в 70-80-х гг. XIX в. Камунтинский могильник, судя по материалам Тифлисского музея и коллекций п.С. уваровой и Г. Ольшевского, поступивших в Государственный Эрмитаж, являлся ярчайшим памятником Северного Кавказа с материалами горизонтов Уч-Тепе – Келегеи и Вознесенки. Наличие среди находок монет Юстиниана II 705-711 гг. и их брактеатов – важный показатель как для этого могильника, так для всего горизонта Вознесенки на Кавказе, хотя прямое использование данных материалов требует особой осторожности из-за характера документации комплексов. В степных комплексах горизонта Вознесенки монеты Юстиниана II второго правления не известны, их археологизация, возможно, произошла ранее нового поступления. Кроме того, здесь горизонт видоизменяется в новой фазе, которую, можно называть «горизонтом Шиловки».

Историческая оценка степени византийского влияния в степи в горизонте собственно Вознесенки и последующем (Шиловки), показывает, что после яркого «варварско-византийского» симбиоза на этапе Вознесенки в следующей фазе византийское влияние выступает в более «чистом», менее трансформированном виде, что можно связывать с укреплением позиций византийской «моды» после брака сестры кагана Ибузира Глиавана с Юстинианом II и последующей истории с воцарением Вардана Филлиппика. Данный культурный импульс приходится на период 704-713 гг., и именно с ним связан облик поясов из к.14 подгорненского IV и к.1 Шиловки. подчеркнум особую важность этого момента – попытки связать со временем хазарской миграции на запад формирование горизонта Вознесенки или же Шиловки не могут объяснить источник византийского влияния на хазар, с 662 г. разорвавших политические отношения с Византией. Оценивая же византийское влияние на культуру рядовых кочевников горизонтов Уч-Тепе – Келегеи, Вознесенки и Шиловки, видим картину его постепенного усиления, достигающего максимума в раннесалтовском горизонте.

С 711 до 732 г. письменные источники вновь не дают информации об отношениях Византии с восточноевропейскими кочевниками. Солиды Феодосия III 715-717 гг. и Льва III 717-720 гг. из Столбища могут отражать отдельную выплату только гипотетически, да и сам комплекс не случайно оказался в группе IVb (рис.5), отражающем фазу развитого раннесалтовского горизонта. Сложнее в таких условиях абсолютными реперами обеспечить комплексы переходного горизонта Галиат-Геленовка, где найдены солиды Тиберия III 698-705 гг. (Большая Орловка, п.1 к.2 Саловского IV) или их индикации (восточный склеп 2 Кугула (Рунич, 1979. С.245)) и арабский дирхем ал-Басры 700/701 гг. (склепа 1935 г. Галиата (Кропоткин, 1962. С.30)). Важным показателем в этой ситуации выступают позднейшие погребения Чир-Юртского могильника, в силу разрушения Баланджара в 732/733 г.¹¹, в основном совершенные до этого рубежа (максимум до 737 г.). Раннесалтовских комплексов на этом могильнике нет, но ранний литой поясной набор представлен в к.82 Чир-Юрта (Магомедов, 1981. Рис.12, 4, 5). Шарнирная пряжка несколько архаична – с овальной рамкой, а щиток пряжки декорирован завитками в стиле килевидных бляшек из групп Ia и Ib (рис.5, 2, 4G). поясной же наконечник украшен пальметтами, по композиции напоминающими ранние пряжки с декором «растрепанной пальметтой» (рис.3, 8, 10), но в исполнении, близком к пальметтам наконечника из п.139 Крюково-Кужновского (рис.5, 2В), а также костяных пластин из п.11 Мешоко и п.1 к.2 Брусян IV. В к.80 Чир-Юрта находилась и шарнирная пряжка с сегментовидной рамкой и узким язычком (Магомедов, 1981. Рис.12, 8). Сечение рамки массивнее, чем у раннесалтовских, а узкий язычок сближает пряжку с рассмотренной выше группой пряжек I позднеаварского периода (рис.3, 4, 5). Группа раннесалтовских наборов Ia (рис.5) несомненно хронологически смыкается с финальным горизонтом Чир-Юрта, отражая стили, уже существующие в 30-е гг. VIII в.

Кат.15 Старого Салтова (Аксенов, 1999. Рис.2, 26-40) и кат. 79 Дмитровки (плетнева, 1989. Рис.86) наглядно свидетельствуют, что аланские переселенцы в подонье принесли сюда пояса горизонта Галиат-Геленовки. Сочетание предметов этого горизонта с отдельными раннесалтовскими деталями наблюдаем и в украшениях узды из п.к.ІІ (1961 г.) Верхнего Салтова и кат.52 Дмитровки (плетнева, 1989. Рис.40), но это уже время активного существования собственно раннесалтовских поясов. Синхронен горизонту Галиат-Геленовка и славянский Харьевский клад, появление которого следует связывать именно с эпизодом появления в подонье салтовского населения. Масштабные переселения внутри Хазарского каганата, приведшие к массовому появлению разноэтничных салтовских памятников в Подонье и Крыму, традиционно связывают с последствиями серии походов Мервана против северокавказских народов 735-743 гг. (Новосельцев, 1990. С.183-189), из которых особо выделяется глубокий рейд 737 г., приведший к капитуляции хазарского кагана. «Житие Стефана Сурожского» действительно сообщает, что в 40-50-х гг. VIII в. ставкой тестя византийского императора Константина V – кагана Вирхора (в славянской версии «Феодора») – стала Керчь (Bozoyan, 2006, p.100; Ivanov S.A., 2006, p.157), что свидетельствует о перенесении политического центра каганата.

Династический брак 732 г. и перенесение ставки подальше от арабского фронта – в Керчь и Таматар-ху, привели к мощнейшему византийскому импульсу влияния на материальную культуру каганата, обусловившему формирование раннесалтовского культурного комплекса. Комплексы раннесалтовского горизонта включают в основном солиды Льва ІІІ и Константина V, но иногда и более ранние. Монетный ориентир для группы Ib (рис.5) дает с.364 Скалистого с сегментовидной бляшкой с прорезью (Веймарн, Айбабин, 1993. Рис.55, 19), правда, лишь среди материалов 6 разрушенных погребений. В склепе представлены два тремисса: Вардана Филиппика 711-713 гг. и, согласно В.В. Кропоткину – Константина V 741-775 гг. (Кропоткин, 1962. С.34), но в публикации вместо последнего изображен тремисс Льва ІІІ и Константина V 720-732 гг. (Веймарн, Айбабин, 1993. Рис.55, 5; Grierson, 1973, II.16.1). В группе IVa (рис.5) показательны монеты из п.2 к.1 Саловского І 725-732 гг.¹² и к.1 Романовского І 737-741 гг. (Семенов, 1991. С.125; Копылов, Смоляк, 1988. С.59-60; Grierson, 1973, II.5.6; III.7a3). Тесно же примыкающую к предыдущей группу IVb (рис.5) датируют солиды Феодосия III 715-717 гг. и Льва III 717-720 гг. из Столбища (Семенов, 1978. С.181), а также солид Константина V 751-757 гг. из п.164Б Нетайловки (Zironkina, 1997. P.251). «Раннюю» группу монет Феодосия III и Льва III, возможно, следует связывать не самим эпизодом заключения брака 732 г., а с начальным этапом переговоров 731 г. , во всяком случае, ни один курган с монетами этой группы пока не может быть по инвентарю датирован ранее раннесалтовского горизонта или ранее связки «п.2 к.1 Саловского І - к.1 Романовского І».

В работе 1999 г. мы предложили разделение раннесалтовского горизонта на 2 этапа с более дробным делением первого на две фазы, а в 2006 г. – просто на три фазы (Комар, 1999. С.129, 132; 2006. С.120-121). Критериям 1-й фазы соответствуют комплексы с наличием предметов предшествующего горизонта Галиат-Геленовка, а также поясами групп Ia и Ib (рис.5). Сложнее с предложенными ранее критериями разделения фаз 2 и 3, в частности, из-за «обратной хронологии» декорированных и более простых вариантов пряжек типа «Старокорсунская», полученной в результате анализа соотношения групп IIIa и IIIb. Ситуация непростая – с одной стороны, по сравнению с комплексами, содержащими отдельные элементы среднесалтовских стилей, несомненна более ранняя позиция группы IIa и, вероятно, IIIb, с другой – в группах IVa-b также можно выделить подобные комплексы, но только путем индивидуального анализа времени археоло-гизации. Например, степень износа деталей из к.1 Романовского І гораздо выше, чем в п.2 к.1 Саловского І , чем, вероятно, и объясняется, почему в типологически более старом комплексе находилась более поздняя монета. Отметим еще один фактор – в к.7 Новинок I сочетались жертвенный комплекс из группы IIa и п.1 из группы IIIa, что свидетельствует об определенной временой близости их археологизации. Массивность же (и практичность) деталей из «ранних» групп Ib и IIa обычно выше, чем из «поздних», что в реальности означает разные диапазоны их рационального использования. Приходится признать, что на данном этапе мы не располагаем достаточным количеством формализированных признаков для уверенного разделения комплексов фаз 2 и 3, поэтому, чтобы избежать субъективизма в оценке, стоит ограничиться разделением раннесалтовского горизонта только на две фазы.

Группы IIb, IIIa и IVa-b все в той или иной степени граничат с новым переходным горизонтом I/ II, отражающем формирование среднесалтовского комплекса материальной культуры. В п.249 Нетай-ловки отливки раннесалтовских бляшек сочетались уже с ранним поясом среднесалтовского горизонта II и половинкой солида Константина V 751-757 гг., первоначально использовавшегося как подвеска (Крыганов, 1999. С.10; табл.VIII; XII). В п.472 Нетайловки с поясом горизонта II найден очень затертый солид Льва ІІІ и Константина V 737-741 гг., использовавшийся как подвеска (исследования В.С. Аксенова 2008 г.)¹³. А в погребении из Чистяково с поясом салтовского горизонта III находились две четверти разрубленного солида Константина V 751-757 гг. (Тахтай, 1999. С.164). Прекращение поступлений византийской монеты в Хазарский каганат связано с политическим разрывом, случившимся в 760-761 гг. после брака дочери хазарского кагана Багатура и арабского наместника Закавказья Язида ас-Сулами (Комар, 1999. С.131, 132). Достигшее максимума в правление Вирхора (30-50-е гг.) византийское влияние на материальную культуру каганата после 761 г. резко пошло на спад, обусловив постепенную трансформацию культуры к «классическому» салтовскому облику. Объективных абсолютных реперов верхней границы археологизации комплексов вещей раннесалтовских стилей в нашем распоряжении нет, условно границу можно ограничивать 780 г., но п.249 Нетайловки указывает, что их производство, пускай и в очень схематизированном виде, продолжалось еще и на этапе горизонта I/II.

Новый импульс «восточного» влияния привел к изменению ширины пояса, формы деталей и их декора, хотя полного сходства с восточнотюркским поясными наборами все же не образовалось. Любопытно, что и в более раннее время распространение «катандинских» наборов остановилось на границах Хазарского каганата, отразившись лишь в контактной зоне Среднего поволжья. Т.н. «катандинский» пояс, ключевой для датировки приуральских культур VIII в. – это, в реальности, штатный китайский пояс эпохи династии Тан (618-906 гг.) (Balint, 2000. Taf.2, 2). Археологизация таких поясных деталей в Китае фиксируется уже в гробницах 629-630 гг. (Cheng Te-k’un, 1939. Pl.10, b, c). Распространение «катандинского» пояса на запад было тесно связано с распространением китайского протектората. Так, элементы «катандинского» пояса в согдийской живописи второй пол. VII в. (Arzhantseva, Inevatkina, 2006. Pl.8, 9) заставляют вспомнить о получении царем Вархуманом ок. 655 г. статуса китайского наместника области.

В пенджикенте ситуация отличается. «Катандинские» пояса здесь фиксируются на росписях 1-й пол. VIII в., а археологические находки происходят в основном из слоев того же времени (Распопова, 1980. Рис.63; 67). при использовании пенджикент-ских материалов для датировки важно не только следовать атрибуциям слоев В.И.Распоповой, но и учитывать ее основания. Так, слои «рубежа VII -VIII вв.» датированы монетами царей Бидйана и Тархуна (700-710 гг.), «1-й четверти VIII в.» – монетами Гурека (710-738 гг.) и «Царицы», а «сер. VIII в.» - Тургара (738-750 гг.) (Распопова, 1979. С.106-108; 1980. Табл.2-8). «Катандинские» детали впервые появляются в слоях «1-й четверти VIII в.», т.е., по монетам Гурека (710-738 гг.), не ранее 710 г. В 712-714 гг. именно Гурек в союзе с сыновьями тюркского Эльтериш-кагана - Кюль-тегином и будущим Бильге-каганом - неудачно сражался против арабов. Чуть ранее, в 711 г. тюрки разбили и до 715 г. полностью подчинили тюргешей. Распространение «катандинских» поясов в Согде и Средней Азии в нач. VIII в. было несомненно связано с влиянием окрепшего ІІ Тюркского каганата, а датировать начало импульса следует 711-715 гг. Но распространению пояса тюркского облика в Согде обязаны все же не тюркам, а тюргешам. В 720-721 гг., а затем практически непрерывно в 728-739 гг. тюргеши во главе с Сулуком воевали с арабами в Согде, Семиречье, Тохаристане, пока не потерпели окончательного поражения (Кляшторный, Савинов, 2005. С.102-109). Очевидно, что пик моды на «катандинские» пояса в Согде действительно приходится на время правления Гурека (710-738 гг.), а точнее, на 20-30-е гг. VIII в.; позже, в сер. VIII в., происходило лишь дальнейшее развитие этих поясов под новым влиянием тюркских народов.

Сколько времени понадобилось, чтобы «катан-динский» импульс докатился до прикамья и Среднего поволжья? Этот вопрос в значительной степени зависит от стабильности торговых отношений и функционирования «Большого мехового пути». Выбирая между первым робким «тюркским» импульсом 711-715 гг. и более мощным «тюргешским» 720-739 гг., предпочтение несомненно следует отдать второму. В анализируемых нами комплексах из Поволжья и Прикамья «катандинские» детали появляются в группе Ib (рис.5), в начальной фазе формирования раннесалтовского горизонта, которая, как мы убедились выше, действительно относится к 20-30 гг. VIII в. позже появляются орнаментированные версии (Balint, 2000, taf.2, 2) – настоящую позицию пояса из п.2 к.32 Брусян II подсказывает орнаментированная бляшка из «лесного» кургана Новинок I (рис.5, 21), по форме аналогичная не «ка-тандинским», а раннесалтовским (рис.5, К2).

Алгоритм датирования комплекса включает не только определение времени его формирования, но и археологизации, что гораздо сложнее, учитывая возможность археологизации предмета как вскоре после его появления, так и спустя длительное время. Следует заметить, что традиционное ориентирование на среднюю продолжительность жизни человека в эпоху средневековья (ок. 37 лет), ограничивая ее «сознательную» часть 20-летним сроком (см. напр.: Безуглов, 2007. С.117) не учитывает нескольких нюансов. Первый – это очень высокая детская смертность, тогда как средний показатель жизни взрослого населения (собственно, погребения которых и являются наиболее информативными) был гораздо выше. Второй момент – это раннее, в 12-14 лет, получение «взрослого» общественного статуса как девочками (через брак), так и юношами (через участие в военных действиях). Это увеличивает средний показатель «сознательной» жизни человека в средневековье как минимум до 30 лет – срок, достаточный для накопления предметов сразу нескольких хронологических горизонтов.

Пожалуй, чтобы отойти от чисто теоретических размышлений, стоит просто обратиться к данным параллельной раннесредневековой цивилизации – китайской. В гробнице родителей императрицы Li Zu’e из Zanhuang найдены пробитый для ношения солид Феодосия II 423-424 гг. и два целых однотипных солида Юстина I и Юстиниана I 527 г., все монеты одинаково хорошей сохранности. Li Xizong умер в 540 г. в возрасте 33 лет, а его жена Cui Youji умерла в 71 год в 575 г.; гробница сооружена в 544 г. Солиды с набором посуды помещены в гробницу в 575 г. при захоронении Cui Youji. Точно такой же набор инвентаря происходит из гробниц Cui Ang (566 г.) и Fan Cui (576 г.), но время его изготовления датируется периодом Восточной Вей (534-550 гг.) (China, 2005. P. 252-254). Археологизация предметов времени Восточной Вей, на примере данных трех гробниц, происходила на 16-42 года позже времени изготовления; археологизация младших монет - на 48 лет, а старшей монеты-подвески – на 150 лет. пример наиболее короткого интервала между временем чеканки и археологизации византийской монеты в Китае - гробница 13-летней аварской (жу-аньжуаньской) принцессы из Cixian – всего 12 лет; далее, 26 лет – погребение 65-летнего Dugu Luo из Dizhangwan; 33-37 лет – в гробнице Tian Hong; 48 лет – в упомянутой гробнице 71-летней Cui Youji; в остальных случая археологизация происходила через 100 лет и более (Thierry, Morrisson, 1994. P111-119; China, 2005. Р. 325-326). Наибольший интервал здесь имеют брактеаты, несколько меньше – подражания и пробитые монеты; эти виды «монетных» находок в целом слабоинформативны в плане абсолютных дат комплексов. «Основной» интервал археологизации византийских солидов в Китае – 12-50 лет – точно отражает период «взрослой» жизни человека в средневековье, который, как видим, с одинаковым успехом мог прожить и 13 лет, и 71.

Главным показателем длительного формирования комплекса для археолога служит сочетание предметов нескольких горизонтов и наличие изношенных и ремонтированных вещей. Наиболее яркий комплекс, принадлежащий старому человеку – Перещепинский, где присутствуют и старые, и ремонтированные предметы, и сочетаются стили нескольких горизонтов. Его противоположность - Вознесенский комплекс – предметы из которого представляют поминальные «дары» умершему, отражая узкий хронологический срез. Важна и прочность предметов из комплекса. Так, литые массивные поясные детали горизонта Сивашовки и раннесалтовские могли использоваться довольно долго, тогда как прессованные из тонкой фольги или жести поясные и сбруйные бляшки горизонтов Уч-Тепе – Келегеи, Вознесенки, Шиловки и Галиат-Геленовки уже через 10-15 лет были бы протерты и деформированы, полностью потеряв «презентабельность». Все это, с одной стороны, обеспечивает разные ритмы смены горизонтов, с другой, обеспечивает высокую индивидуализацию определения времени их археологизации.

На рис.6 представлена схема из двух колонок: левая отражает наиболее вероятный диапазон времени формирования, а правая – наболее вероятный диапазон археологизации комплексов горизонта. Границы времени формирования, основанные на формуле «абсолютный монетный репер + исторический характер периода», в большинстве случаев более определенные, а вот время археологизации горизонтов более размыто в силу возможности археологизации комплекса в рамках следующего горизонта – здесь всегда продуктивнее индивидуальный анализ каждого погребения.

Этнокультурная и политическая ситуация

Полученная хронологическая колонка позволяет еще раз оценить высказанные ранее мнения о времени и этапах переселения кочевнического населения в Среднее Поволжье в VII-VIII вв., а также о его судьбе.

Серьезные политические изменения в северопричерноморской степи происходят на этапе горизонта Сивашовки. Погребения сивашовского типа сменяют в Северном Причерноморье памятники типа Суханово (Комар и др., 2006; Комар, 2008б). Одним из погребений сухановского типа с позднейшим инвентарем горизонта Сивашовки, стадиально соответствующим горизонту Уч-Тепе – Келегеи, является п.5 к. III Мадары из Болгарии, совершенное после 680 г. Носителями этого же горизонта Уч-Тепе-Келегеи были кочевники, глубоко вторгшиеся в славянскую лесостепь (Арцибашево, Рябовка, поздняя часть Перещепинского комплекса). Резкое появление новой группы кочевников перещепинской культуры, вытеснивших вскоре после 60-х гг. VII в. в Болгарию носителей сухановского типа, несомненно связано с хазарской экспансией 665 г.

Среди кочевнических комплексов Среднего Поволжья присутствует лишь одно погребение, совершенное либо на раннем этапе Сивашовки, либо еще ранее – Новоселковское (Богачев, 1998. С.30-31). Погребений поздней фазы горизонта Сивашовки, горизонта Уч-Тепе - Келегеи, так же, как и ярких комплексов горизонта Вознесенки, здесь пока не обнаружено. В 60-80-х гг. VII в., когда была создана «Армянская география», самарской группы памятников еще просто не существовало, поэтому интерпретация К.Цукерманом Самарской Луки как «Черного острова» барсилов (Цукерман, 2001) лишена оснований. Впрочем, и сама описанная источником ситуация могла иметь место исключительно в дельте Волги, поскольку сезонное кочевание хазар от Прикаспия к Самарской Луке практически невозможно. Миграция предков новинковцев в Поволжье никак не связана и с событиями булгаро-хазарского конфликта 665 г., более того, эта группа населения по погребальному обряду оказывается ближайшей не булгарам-«сухановцам», а «сивашовцам», т.е. рядовому населению перещепинской культуры, прекратившей свое существование только к концу горизонта Вознесенки. Именно к концу вознесенского этапа и принадлежат наиболее ранние новин-ковские комплексы (рис.6), маркируя переселение, случившееся уже после 700 г., вероятно, ок. 710 г. Последняя дата чрезвычайно близка к рубежу 711 г. – времени завершения «крымской кампании», после чего хазары полностью переключают внимание на «арабский фронт».

Гончарная посуда присутствует уже в п.2 к.1 и п.2 к.2 Шиловки, но отбитый носик и прорезанная вместо него щель кувшина из п.2 к.2 Шиловки заставляет рассматривать ранние находки гончарных сосудов как принесенные из другого региона или же импорт. Гончарные кувшины «салтовского» облика присутствуют в трех погребениях (п.1, 5 и 6) к.1 Малой Рязани I, в насыпи которого найден комплект стремян и удил горизонта Галиат-Геленовка (Багаутдинов и др., 1998. Табл.LVII, 2, 3, 5; LX, 9-11). Даже если их археологизация произошла уже на раннесалтовском этапе, случилось это не позже 1-й фазы горизонта; доживание же хрупких стремян данного типа до финала второй фазы крайне маловероятно. Следующая находка кувшина происходит из п.6 к.23 Брусян II, комплект стремян и удил из которого датирует комплекс горизонтом Галиат-Геленовка или же 1-й фазой раннесалтовского (Багаутдинов и др., 1998. Табл.XLVI, 1, 4; LV, 7). К началу второй фазы раннесалтовского горизонта принадлежит и п.1 к.7 Осиновки ІІІ с гончарным кувшином (рис.6). Верно расценивая распространение гончарной посуды в среде новинковского населения как следствие усиления его интеграции в салтовскую КИО, Н.А. Лифанов, тем не менее, несомненно переоценил датирующие способности этого элемента. Традиции использования гончарных кувшинов были естественны для новинковцев уже с начального этапа развития данного культурного типа и не прерывались ни на одном из последующих этапов, хотя остается открытым вопрос их импорта или местного производства.

Курган 1 Малой Рязани I, а также к.12, 23, одиночный курган Брусян II, погребения которых совершены не позже 1-й фазы раннесалтовского горизонта, позволяют уточнить также время появления погребений обрядовой группы Б по Н.А. Лифанову. Наиболее ранние погребения группы ориентированы в сектор СЗ-С – это скорее вариант северной ориентировки – наследие «сухановской» традиции огурского населения (см.: Комар, 2008б). Но в Кайбельском могильнике ясно фиксируется в ранне-салтовское время и группа погребений с западной ориентировкой, характерной для волжских булгар. В настоящее время речь идет как минимум о двух погребениях фазы 2 раннесалтовского горизонта – п.4 к.7 и п.1 к.15 Кайбел (Сташенков, 2003). Два комплекса раннесалтовского времени или же шире –горизонтов I-I/II – по предметам снаряжения коня и оружию можно выделить и в Больше-Тарханском могильнике – п.274 и 322 (Генинг, Халиков, 1964. Рис.16, 1; табл.К, 6, 7, 13); возможна такая дата и для п.75, 143, хотя в этом случае не исключена и их принадлежность к среднесалтовскому горизонту II. В Танкеевском могильнике также присутствует небольшая группа ранних погребений – это п.11 с не-волинским наконечником и п.966 с раннесалтовской бляшкой (Казаков, 1992. Рис.60, 119, 120); впрочем, возникновение этого могильника единодушно связывается исследователями с группами угорского или пермского населения, но не собственно булгар.

Появление в Среднем поволжье как новой группы населения на Самарской Луке (погребения с северной ориентировкой), так и первых групп волжских булгар (погребения с западной ориентировкой), совпало с масштабными переселениями в Хазарском каганате после событий 735-737 гг. Легендарный поход Мервана 737 г. затронул Среднее поволжье только в фантастической интерпретации его маршрута к уралу, не имеющим ничего общего с содержанием источников. А.П. Новосельцев справедливо отметил, что войска Мервана не имели ресурсов для пустынного перехода к Волге, предложив, правда, не менее впечатляющий переход к Дону (Новосельцев, 1990. С.184-187). подготовленная к горной войне и усиленная ополчением горцев, армия Мервана вряд ли могла вообще составить угрозу кочевникам в степи – их ожидала бы война в стиле похода Дария на скифов. Источники сходятся в другом: разделенная на две части армия Мервана двигалась через Дербент из Албании и «Врата алан» из Армении, соединившись у Самандара. после взятия Самандара – второго (после разгромленного Мерваном ранее Баланджара) главного города в прикаспии, и повторного (после похода 735/736 г.) разорения аланских земель, хазары оказались перед угрозой полной потери северокавказских владений. Сам масштаб такого поражения уже был поводом к переговорам, но арабы продолжили преследование и взяли в плен 20 тыс. семей «ас-сакалиба» (скорее всего, просто «рабов»), достигнув «реки ас-сакалиба» (ближайшая крупная река по пути – Кума). Титул «малик ас-сакалиба» в нач. X в. носил эльтебер волжских булгар, поэтому для правильной интерпретации письменных данных крайне важны последствия похода Мервана, фиксируемые археологией, а именно: переселение с Северного Кавказа алан и булгар, вероятно, как двух наиболее уязвимых для арабских походов народов. Еще одним племенем, перемещенным вместе с булгарами с Северного Кавказа в Среднее поволжье, стали савиры – «дагестанские гунны», чья столица Баланджар прекратила свое существование после событий 732-737 гг.

«Самарская» группа кочевников также вскоре исчезает, но только на этапе горизонта І/ІІ, ок. 780-790 гг. (рис.6). Судя по появлению именно в последней четверти VIII в. в степном подонье памятников «зливкинского» варианта («черные булгары»), в это время происходит новая волна переселений, затронувшая булгарское население каганата. Но параллельно исчезают и погребения соколовского типа, в IX в. представленные лишь единичными погребениями, что указывает на серьезные миграции внутри каганата, затронувшие и самих хазар. Вероятно, исчезновение памятников новинковского типа не случайно совпадает с данными событиями и связано с крупной реорганизацией каганата.

Рис. 6. Схема распределения кочевнических комплексов Среднего Поволжья VII-VIII вв. по хронологическим горизонтам.

Культура «салтовских» булгар подонья указывает на их предшествующее полуоседлое существование в тесном соседстве с северокавказским населением. Ключевых событий на Северном Кавказе, тем не менее, в интересующее нас время не наблюдается – после последнего вторжения хазар 765 г. ситуация здесь стабилизируется до 799/800 г. (Новосельцев, 1990. С.190-192). И только в Крыму после волнений в Готии, инспирированных Византией через Иоанна Готского (786-787 гг.), потребовалось личное вмешательство кагана. В результате в Готии была образована новая административная область, подконтрольная тудуну, а для усиления влияния хазар в Юго-Западный Крым переселяется группа салтовских тюркоязычных колонистов (Ай-бабин, 1999. С.209-212; Виноградов, Комар, 2005. С.46-52). Это третий эпизод, когда письменные источники фиксируют присутствие хазарского кагана в Крыму. Во время первого эпизода (698-711 гг.), связанного с каганом Ибузиром Глиаваном, в Северном причерноморье еще пребывали кочевники перещепинской культуры. Второй случай, когда каган Вирхор перенес ставку в Керчь (40-50-е гг. VIII в.), закончился массовой салтовской колонизацией Крыма и лесостепного подонья. Третий эпизод вновь сопровождался новой волной колонизации и административных реформ, как минимум, в Крыму. Учитывая крайнюю ограниченность наших источников о внутренних событиях в Хазарском каганате, эпизод 787 г. остается главным ориентиром для объяснения появления большой группы булгарского населения в конце VIII в. в степном Подонье.